шахматной доской…

— Вы не поняли меня, — возразил Муньос. — Я хотел, чтобы это оказались вы. Вы были симпатичны мне.

Лицо Хулии, переводившей взгляд с одного на другого, выражало растерянность и недоверие.

— Я рада, что вы до такой степени сошлись характерами, — саркастически произнесла она. — Потом, если вам будет угодно, мы можем сходить куда-нибудь выпить по рюмочке и, похлопывая друг друга по плечу, поговорить о том, какой смешной оказалась вся эта история. — Она резко тряхнула головой, чтобы вернуть себе ощущение реальности. — Это невероятно, но у меня ощущение, что я здесь лишняя.

Сесар взглянул на нее с нежностью и отчаянием.

— Есть вещи, которых ты не можешь понять, принцесса.

— Не называй меня принцессой!.. И ты очень ошибаешься. Я все прекрасно понимаю. И теперь я хочу задать тебе вопрос: как бы ты поступил тогда, на рынке Растро, если бы я села в машину и включила зажигание, не обращая внимания на баллончик и карточку, с этой бомбой вместо шины?

— Это просто смешно. — Сесар казался обиженным. — Я никогда не позволил бы тебе…

— Даже рискуя выдать себя?

— Ты знаешь, что да. Муньос говорил об этом несколько минут назад: в действительности тебе не угрожала никакая опасность… В то утро все было рассчитано: в небольшой каморке с двумя выходами, которую я снимаю под магазинчик, была приготовлена женская одежда, а перед этим я и правда встречался с поставщиком, но на это ушло всего несколько минут… Я быстро переоделся, дошел до переулка, проделал все, что надо, с шиной и оставил на капоте пустой баллон и карточку. Потом задержался на минутку возле торговки образками, чтобы она запомнила меня, вернулся в свою лавочку, снял женское платье и грим и тут же отправился в кафе, где ты назначила мне встречу… Согласись, что все было задумано и выполнено безукоризненно.

— Действительно, до отвращения безукоризненно.

Антиквар неодобрительно поморщился.

— Не будь вульгарной, принцесса. — Его взгляд был исполнен искренней и потому необычной наивности. — Эти ужасные определения не приведут ни к чему.

— Ты столько потрудился только ради того, чтобы запугать меня… Зачем?

— Ведь речь шла о приключении, не так ли? Поэтому было необходимо, чтобы существовала и угроза. Ты можешь представить себе приключение, в котором отсутствовал бы страх?.. Я больше не мог кормить тебя историями, которые так волновали тебя в детстве. Так что мне пришлось придумать для тебя самую необыкновенную историю, какую только я мог изобрести. Приключение, которое ты не забудешь до конца своих дней.

— В этом можешь не сомневаться.

— Тогда моя миссия выполнена. Единоборство разума и тайны, разрушение призраков, окружавших тебя… Тебе этого кажется мало? И прибавь к этому открытие того факта, что Добро и Зло не разграничены, как белые и черные клетки шахматной доски. — Он взглянул на Муньоса и улыбнулся углом рта, как будто только что выдал секрет, известный им обоим. — На самом деле все клетки серые, принцесса; им придает оттенки осознание Зла как результата опыта, знание того, насколько бесплодным и зачастую пассивно несправедливым может оказаться то, что мы именуем Добром. Помнишь моего обожаемого Сеттембрини из «Волшебной горы»?.. Зло, говорил он, это сверкающее оружие разума против могущества мрака и безобразия.

Хулия внимательно вглядывалась в лицо антиквара, наполовину освещенное лампой. В какие-то минуты ей казалось, что говорит только одна из его половин, та, что на виду, или та, что в тени, в то время как другая лишь присутствует при этом. И она спросила себя, какая из них более реальна.

— В то утро, когда мы напали на синий «форд», я любила тебя, Сесар.

Она произнесла эти слова, инстинктивно обращаясь к освещенной половине его лица, но ответила ей другая, скрытая тенью:

— Я знаю. И этого достаточно, чтобы оправдать все… Я не знал, что делает там эта машина; ее появление заинтриговало меня не меньше, чем тебя. Даже гораздо больше — по вполне очевидным причинам: ведь я ее туда не приглашал… Прости мне эту сомнительную шутку, дорогая. — Он тихо покачал головой, вспоминая. — Должен признать, что эти несколько метров, которые мы прошли вместе — ты с пистолетом в руке, я с моей патетического вида кочергой, — и нападение на этих двух идиотов, когда мы еще не знали, что это люди главного инспектора Фейхоо… — Он помахал руками в воздухе, как будто ему не хватало слов. — Это было по-настоящему чудесно. Я смотрел, как ты шла на врага — по прямой, со сдвинутыми бровями и сжатыми зубами, отважная и ужасная, как фурия, жаждущая мщения, — и испытывал, клянусь тебе, вместе с моим собственным возбуждением, надменную гордость. «Вот женщина, которую не сокрушить никому», — подумал я, восхищенный… Будь твой характер иным, неустойчивым или хрупким, я ни за что не подверг бы тебя этому испытанию. Но я был рядом с тобой с самого твоего рождения, и я знаю тебя. Я был уверен, что ты выйдешь из него обновленной: более твердой, более сильной.

— Но слишком уж дорогой ценой, тебе не кажется? Альваро, Менчу… Ты сам.

— Ах да, Менчу. — Антиквар как будто с трудом соображал, о ком говорит Хулия. — Бедняга Менчу, она вмешалась в игру, которая была слишком сложна для нее… — Наконец он вроде бы вспомнил и нахмурился. — В определенном смысле это была блестящая импровизация — хотя, возможно, это звучит нескромно. Я позвонил тебе утром, довольно рано, чтобы узнать, чем все кончилось накануне. К телефону подошла Менчу, сказала, что тебя нет дома. Мне показалось, что ей не терпится положить трубку — теперь нам уже известно почему. Она ждала Макса, чтобы привести в исполнение этот нелепый план похищения картины. Я, естественно, этого не знал. Но, едва я положил трубку, моему мысленному взору предстал мой собственный ход: Менчу, картина, твой дом… полчаса спустя я уже звонил в твою дверь под видом блондинки в плаще.

Дойдя до этого момента, Сесар усмехнулся, словно приглашая Хулию найти юмористические стороны в его повествовании.

— Я всегда говорил тебе, принцесса, — продолжал он, подняв бровь, как будто рассказывал неудачный анекдот без особой надежды на успех, — что тебе следовало бы установить на двери угловой глазок: они очень полезны, когда требуется узнать, кто в нее звонит. Может быть, Менчу не открыла бы дверь блондинке в темных очках. Но она услышала голос Сесара, объясняющего, что он пришел со срочным поручением от тебя. Она не могла не открыть дверь, и она сделала это. — Он развел руки ладонями вверх, точно посмертно извиняя Менчу за ее ошибку. — Полагаю, в тот момент она подумала, что я могу испортить всю запланированную ею с Максом операцию, но ее тревога обратилась в удивление при виде незнакомой женщины, стоящей на пороге. Я успел заметить выражение ее глаз, удивленных и широко раскрытых, прежде чем нанес ей удар по трахее. Уверен, что она умерла, так и не поняв, кто ее убийца… Я закрыл дверь и принялся было подготавливать все, что нужно, но вдруг услышал, как кто-то поворачивает ключ в замке. Этого я никак не ожидал.

— Это был Макс, — сказала Хулия, сама не зная зачем.

— Да. Это был тот смазливый альфонс, который явился во второй раз — я понял это позже, когда он рассказал тебе обо всем в полицейском участке, — чтобы унести картину и подготовить пожар в твоем доме. Весь план, повторяю, был просто смешон, но, с другой стороны, вполне в духе Менчу и этого кретина.

— А вдруг бы это я отпирала дверь? Ты подумал о такой возможности?

— Сознаюсь, что, услышав звук поворачиваемого ключа, я подумал, что это ты, а не Макс.

— И как ты собирался поступить? Тоже перебить мне трахею ударом кулака?

Антиквар снова взглянул на нее с горечью, как человек, которого незаслуженно обидели.

— Этот вопрос, — он поискал подходящее слово, — абсурден и жесток.

— Да что ты!

— Да, именно так. Не знаю точно, какой была бы моя реакция, потому что на какой-то миг меня охватило чувство обреченности, и у меня в голове билась только одна мысль: убежать, спрятаться… Я укрылся в ванной и даже старался не дышать, лихорадочно обдумывая, как бы выбраться оттуда. Но тебе в любом случае ничто не грозило. Партия закончилась бы досрочно, на полпути. Вот и все.