– Ага, уж о себе она не забудет, только всегда и слышно было, что «я» да «я». Плевать ей на остальных.

– Не могу согласиться. По-моему, Дельфина испытывала к твоему отцу сильные чувства, просто у них не сложилось. Так бывает.

Стиснув зубы, пытаюсь подавить закипающую в душе злобу. Как он смеет защищать эту негодяйку? Если богат и знаменит, так он и в людях разбирается лучше других? Ну, уж нет. Думает, будто прекрасно понял, что моя мать за человек, да только неправда все это. Сейчас мне надо одного: найти козла отпущения, и она – лучшая кандидатура.

– Неужели так трудно его полюбить – ведь он по ней всегда с ума сходил?! Тогда никто не попал бы в больницу, и все было бы прекрасно.

Вдруг меня осенило, что где-то я подобные суждения уже слышала. Ах да, Тирон рассказывал о несчастье с родителями, и тогда мне его теория показалась по-детски примитивной. Устало опускаюсь в кресло и тяжело вздыхаю.

– Вот что бывает, когда люди женятся по ошибке, Дидье. И до такого доходит.

Он расплющивает в кулаке пустую баночку от «Айрн брю».

– А ты не думала, что твой отец рано или поздно все равно тем же и закончил бы. Может, поэтому Дельфина и решила уйти, приняв самое трудное в своей жизни решение.

– Да, ты явно на ее стороне, – язвительно отвечаю я. – Видно, души в ней не чаешь.

– Зато она не чает души в тебе, Энджел.

– Да? А ты уверен, что ни с кем меня не перепутал? Я – ее единственная дочь, толстуха двенадцатого размера, которая связалась с «недалеким» парнем и зарабатывает себе на жизнь постыдным делом.

– Non, мать гордится тобой, Энджел, у тебя замечательная профессия: ты помогаешь больным людям.

Горько засмеявшись, качаю головой: аргументы защиты рушатся прямо на глазах.

– Дидье, – отвечаю со вздохом, – никакая я не медсестра. Если бы я имела хоть какое-то отношение к медицине, то помогла бы несчастному папуле. – Уронив лицо в руки, зажмуриваюсь. – Я диджей, mon ami. Безвестный диджей на захудалой радиостанции с жалкой группкой слушателей, которые не могут придумать себе занятия поинтереснее, чем звонить на мою передачу, – думают, я сумею разрешить все их проблемы. Так вот, не смогу. А после этой пятницы – тем более.

– Почему?

– Потому что мне дадут расчет, – огрызаюсь я, не в силах больше сдерживаться: жалость к себе хлынула через край. – Да если хочешь знать, я на Би-би-си тебя искала только затем, чтобы ты пришел на мою передачу и дал это треклятое интервью, а ведь даже этого не смогла сделать по-человечески. Вот так. Теперь тебе все известно о девушке по имени Энджел Найтс и ее никуда не годной семейке. Радуйся, что у нас ничего не вышло!

Мы уехали из больницы и больше не виделись. Это было в среду, да? А сегодня пятница, если не ошибаюсь. Должно быть, так, хотя с тех пор, как обстоятельства вынудили меня осознать, что жизнь моего отца висит на волоске, в голове творится настоящий хаос – мне даже трудно отслеживать дни недели. Причем, когда я узнала, что уже наступила пятница, меня словно по голове огрели – ведь сегодня мы с Дэном должны появиться перед З. Г. и с горечью признать, что даже две веселые розовые хрюшки Пинки и Перки, любимицы всех английских ребятишек, слишком знамениты для нашей передачи. У вас бывают такие дни, когда себя страшно жалко и кажется, будто на твою жизнь обрушилась месячная порция негатива? Именно так я чувствую себя сегодня.

Поверьте, я не из тех девушек, которые с легкостью кидаются в бездну отчаяния, но на этой неделе мне явно отпущено пережить не одну неприятную минуту.

Начнем с того, что отец лежит под капельницей, весь исколотый, просвеченный и прощупанный. Хотя меня заверили, что он выздоровеет, я ума не приложу, как устроить его жизнь, чтобы он снова не сорвался. Во-вторых, случилось то, о чем хочется поскорее забыть: я поцеловала человека, который ни образом, ни подобием, ни сладкозвучием не похож на моего постоянного бойфренда. Не говоря уж о том, что я чуть не поддалась его чарам и не прыгнула к нему в постель, – надо сказать, папуля вовремя устроил переполох со своими сердечными делами. Мало того, я вспылила и умудрилась настроить против себя нового знакомца и партнера по поцелуям, признавшись, что общалась с ним в угоду своим диджейским интересам. Тем самым я забила последний гвоздь в гроб собственной карьеры, отказавшись от возможности использовать Дидье Лафита. То, что у мамули хватило наглости подговорить вышеупомянутую знаменитость, чтобы затащил ее единственную доченьку в постель, возмутительно (правда, об этом позже). Так что, выходит, мы оба поступили по отношению друг к другу нечистоплотно. И в довершение всего через восемь дней мне стукнет тридцать. Не рассчитывала я встретить очередной рубеж безработной и обманутой неудачницей. К каким бы вершинам мы ни стремились, порой приходится очень больно ушибаться.

Короче говоря, моему дурному настроению, требующему медикаментозного вмешательства, имеется несколько веских причин. Но хватит ныть.

Вчерашний день я провела точно в полузабытьи. Из больницы вернулась уже под утро, Дидье свалил в своем лимузине задолго до того, как я повидалась с отцом, подержала его за руку и сказала несколько ободряющих слов. После удалось урвать пару часиков сна, а по пробуждении я получила веселенькую открытку от Коннора. Мысль, конечно, неплохая, зато уж очень не вовремя: Микки Маус с доской для серфинга под мышкой, зажатый, как котлета, между двумя пышногрудыми красотками. На обороте красовалась столь же беззаботная надпись:

«Дорогая Энджел!

Надеюсь, у тебя все путем. Отрываюсь по-американски. Фильм потрясный, задумка грандиозная, сандвичи исполинские. В Калифорнии все непомерное, однако выглядит здорово. Это кино всей моей жизни. Вот если бы ты увидела все собственными глазами, то очень бы за меня порадовалась, малыш. Привет от девочек. Не скучай.

Люблю, целую. Навеки твой, Коннор».