В кабинете повисло молчание, смысл которого я в тот момент оценить еще не мог.

— Поезжайте туда с Епифановым, — нарушил его в конце концов Абуладзе. — И поговорите. А если нет… — Он грозно замолчал. — Скажите ему: Котэ сам с ним побеседует.

Когда совещание закончилось, я спросил у Епифанова:

— Кто такой этот Каличава?

— Бандит и мерзавец, — автоматически ответил он. А потом прибавил задумчиво: — Хотя в последнее время вел себя смирно. Если хочешь, поехали с нами. Посмотришь на это наследие тяжелого прошлого.

«Наследие тяжелого прошлого» обитало в прелестном доме, розовевшем облицовочной плиткой в глубине пышного сада, отделенного от улицы затейливой решеткой. Мы позвонили в изящный звонок, и, когда на дорожке из битого кирпича показался маленький, почти совсем лысый человечишка, несмотря на жару одетый в козью безрукавку поверх байковой рубашки, с большими садовыми ножницами в руках, я решил, что это, вероятно, папа «бандита и мерзавца». Но оказалось — сам.

Прикрывая глаза от солнца ладонью, этот похожий на жевуна из известной сказки персонаж приблизился к калитке, всмотрелся в гостей, и его мелкое, бесцветное личико вдруг подернулось рябью, как поверхность лужи при легком ветерке, тонкие, бескровные губы криво разъехались в разные стороны. Надо полагать, Серго Каличава приветственно заулыбался старым знакомым.

— Какой радостный день! — воскликнул он, в преувеличенном восторге воздевая к небу секатор. — Какие люди пришли ко мне в дом!

Каличава отпер калитку и отошел в сторону, пропуская нас вперед. Его колючие вблизи глазки ощупывали меня — незнакомое, а потому таящее возможную опасность лицо.

— Гость из Москвы, — скупо отрекомендовал меня Епифанов, не вдаваясь в подробности.

— Гостям рад, проходите, проходите, — бормотал за нашей спиной хозяин. — А я тут садом занимаюсь…

Дорожка кончалась крыльцом, поднявшись по которому мы оказались на большой застекленной веранде. Через полминуты к нам присоединился Каличава, уже без секатора, но с вазой полной персиков.

— Садитесь, дорогие, — говорил он. — Сейчас закусим, передохнем…

Но Епифанов сурово сказал:

— Есть не будем. Мы по делу.

Каличава, однако, эту суровость полностью, кажется игнорировал. Все так же бодро и ласково интересовался:

— Как здоровье Котэ Владимировича? Что сам не пожаловал? Забыл? Не уважает больше?

— Это за что ж ему тебя уважать, бух, бух? — не удержался Кантария.

— Э, начальник, — лукаво покрутил пальцем в воздухе Каличава. — Хороший человек всегда найдет, за что уважать другого. Значит, закусить не желаете?

— Нет.

— Жаль. — Личико его снова стало гладким и жестким. — Я ведь вас с утра ждал. Готовился.

Епифанов и Кантария коротко переглянулись. А я догадался, что своим неожиданным заявлением Каличава, как видно, поломал сотрудникам милиции «домашнюю заготовку». И сейчас Епифанову, наверное, придется на ходу придумывать новое начало для беседы.

— Ну, раз так ждал… — задумчиво проговорил Никита. — Раз готовился… То давай начинай первым, рассказывай.

— Что рассказывать? — удивленно поднял брови хозяин.

— А вот хоть про то расскажи, почему ты знал, что мы к тебе придем! — напористо включился Кантария.

Каличава вздохнул и с простодушным видом развел руками:

— Известно всем: дерево держится корнями, а человек — родственниками. Нугзар Квициния двоюродным братом мне приходится, а как не стало его, я у мальчика вместо отца был. Вот и подумал: как можете вы не заехать ко мне, не спросить про Зазу — чем жил, чем дышал?

Говорил он вроде серьезно, а смотрел с хитрым прищуром, как бы приглашая поиграть в некую игру. И Епифанов, похоже, правила принял, уселся поудобней, спросил:

— Ну и чем?

— Хороший был парень, — ответил Каличава, поднимая очи горе, — но беспутный. Сколько раз я ему говорил: «Брось ты это „зари“, не доведет тебя игра до добра». Нет, не послушал он меня…

— Все? — выдержав паузу, холодно осведомился Епифанов.

— Все, — с тем же хитрым прищуром ответил Каличава.

— И ты думал всерьез, бух, бух, что мы за этим к тебе приедем, да еще Котэ с собой возьмем? — возмущенно закричал Кантария, но Епифанов досадливо его остановил:

— Погоди, Нестор. Все он прекрасно понимает. — И вдруг заговорил не свойственным ему скучным голосом: — Гражданин Каличава, вы подтверждаете свое вчерашнее заявление, что, если органы милиции не найдут убийцу, вы сделаете это сами, чтобы отомстить за своего родственника Зазу Квицинию?

— Я? Какое заявление? Где? Кому? — замахал руками Каличава, а в глазах его металась откровенная издевка.

— У вас так, кажется, говорят: репейник растет на скале, а слух на площади, — продолжал спокойно Епифанов. — Хорошее место выбрали вы, гражданин Каличава, для своего заявления — вчера на колхозном рынке, возле мясных рядов. Сегодня уже половина города знает.

— Зачем тебе это понадобилось? — сурово спросил Кантария.

Но Епифанов холодным тоном продолжал, не дожидаясь ответа:

— Если бы вам, гражданин Каличава, и впрямь пришла в голову безумная идея кому-то мстить, то, думаю, вы бы о ней на каждом углу не кричали. Но если, гражданин Каличава, вам что-нибудь известно про убийцу Квицинии, а вы молчите, предполагая использовать это в своих целях, например для шантажа, то вы ведь законы не хуже нас знаете. Мы свое образование пять лет получали, а вы, если память не изменяет, все двенадцать, а? Ну а если, гражданин Каличава, вы просто-напросто решили на этой печальной истории авторитет себе заработать среди определенной части населения, и особенно молодежи, то должен предупредить, что мы этот авторитет постараемся в два счета развеять. Как опять же у вас говорят: куда бы лиса ни шла — хвост за нею.

Епифанов поднялся во весь свой огромный рост, расправил богатырские плечи, посмотрел на Каличаву презрительно:

— Ишь, абрек нашелся!

Каличава тоже вскочил, тонкие губы его ходили ходуном, от бешенства побелел кончик носа. Видно было, что теперь слова Епифанова ранили его по-настоящему.

— Посмотрим, посмотрим, гражданин начальник, — бормотал он лихорадочно и вдруг вскричал: — У нас еще так говорят: змею рукою глупца ловят!

Когда мы сели в машину, я спросил Епифанова, что это за «дешевый авторитет», про который он говорил.

Никита ответил:

— Лет пятнадцать назад Каличава сколотил банду. Занимались тем, что вымогали деньги у людей, которые тоже добыли их преступным путем, в основном в торговле, в сфере обслуживания. Те, конечно, в милицию не обращались и платили Каличаве, потому что боялись. А боялись потому, что Каличава сумел создать о себе такое мнение: дерзкий, бесстрашный, но главное, если пригрозил, к примеру, убить или покалечить — сделает обязательно. Вот это и есть его «авторитет».

— А как он попался?

— Один кладовщик отказался дать ему денег. Это было самое страшное для Каличавы: сегодня один откажется, завтра — все. Ему надо было поддержать свой авторитет. Он с двумя дружками приехал к кладовщику на дачу ночью, его избили, жену и детей выгнали на улицу, а дачу сожгли. Они думали, кладовщик не захочет жаловаться, потому что его спросят, откуда у него столько денег, но тот был так зол на Каличаву, что пошел в милицию. А на следствии Каличава первым делом заложил всех своих дружков. Я ему сегодня на это намекнул — то-то он взвился! В общем, тип мелкий, но подлый. И потому опасный.