пришелец из страны Америки намерен подняться к Большому ребру и, обогнув ледник, направиться в Мустанг.

От более точной детализации маршрута Смит уклонился, избегая заведомой лжи. По совету Макдональда, загодя отправившегося на разведку бродов, он, завалив проводника бесконечными хозяйственными поручениями, пригласил в качестве толмача итальянца.

Вольно или невольно, но европеец проявит сочувствие, если коллега неожиданно окажется в затруднительном положении. К придиркам местной администрации, погрязшей во мраке средневековых обычаев, он тоже отнесется совершенно иначе, нежели суеверный шерп, воспитанный в страхе перед плохим перерождением и жуткими порождениями гималайской фантазии: демонами, дакинями, ожившими мертвецами или снежным человеком.

Ни лама, ни представитель бутанской власти ничего не могли возразить против внезапной и потому особенно подозрительной перемены намерений незваного гостя. Вестей от трипона все не было, а человек, имевший непальскую визу, мог поступать по своему усмотрению.

— Вы как пойдете? — вкрадчиво поинтересовался управитель дзонга. — Через перевал или сразу возьмете вверх, в горы?

— Вверх? — Смит принял озабоченный вид. — В это время? Боюсь, что снеготаяние может серьезно осложнить путь.

Не отвечая на поставленный вопрос прямо, он все же давал понять, что предпочитает дорогу через Лха-ла.

— Почему бы вам на дождаться, пока сойдут ручьи и установится более благоприятная погода? — участливо спросил лама.

— К сожалению, я и без того потерял слишком много времени. — Смит сокрушенно развел руками. — Вот если бы вы согласились помочь мне получить пропуск в Бутан... — Он не договорил, всем своим видом показывая, что лишь с крайним сожалением вынужден отказаться от первоначального плана.

Лама и управитель дзонга невольно переглянулись. Оба прекрасно знали, что этот никому не ведомый чужестранец никогда не получит королевского разрешения. Создавалось впечатление, что он избрал новую тактику и, не оставив своих надежд, пытается чуть ли не шантажировать властителей Всепоглощающего света.

Смит, ловко воспользовавшись трудностью ситуации, говорил, однако, вполне искренне. Бутанская бронза по-прежнему оставалась для него манящей реальностью. Она перевешивала своей осязаемой тяжестью туманные мечтания о каких-то неведомых сокровищах легендарной долины.

— Я буду ждать сколько понадобится, — без особой надежды заверил он. — Вы поможете мне?

Правитель дзонга сделал вид, что любуется диковинным подарком. Он и вправду не видел доселе, чтобы вода могла кипеть в прозрачном стекле.

— От меня ничего не зависит, — вынужденно признался верховный лама, оказавшись в одиночестве.

— Вот видите, господа, — пожал плечами Смит.

Профессор Валенти, безотчетно способствовавший неуловимыми тонкостями перевода победе американца над его загнанными в угол оппонентами, счел необходимым разрядить возникшую неловкость.

— Моего ученого коллегу, — слегка поклонившись верховному, он дал понять, что говорит на сей раз от себя лично, — интересуют рецепты выплавки бутанской бронзы. И ничего более. Не так ли, мистер Смит? — бегло улыбнулся он, переходя на английский.

— Совершенно точно, — подтвердил американец.

— Если бы вы, высокопреподобный, могли посодействовать нашему другу в приобретении необходимых образцов, то, я уверен, он бы не торопился с отъездом, и у вас не было бы оснований для тревог. — Как и хозяева, Валенти предпочел не называть вещи своими именами и ни разу не обмолвился насчет долины, хотя прежде говорил о ней совершенно открыто.

Создавалось впечатление, что из всех присутствующих один только Смит не посвящен в тайну. Подобная атмосфера намеков и недомолвок помогла ему с честью выйти из трудного положения. Формальный запрет уже сам по себе предполагал частичное разглашение тайны, на что ни лама, ни управитель никак не могли пойти, дабы не отягчать свою карму. Получалось, что за все последствия отвечал лишь один Смит, силой обстоятельств, принуждаемый к роковому шагу, но вовсе об этом не осведомленный. Буддийская этика почти не оставляла места для вмешательства в столь сложную ситуацию, концы и начала которой замыкались, очевидно, в кромешной тьме предшествующих рождений.

«Не зная всех узлов и хитросплетений нити судьбы, где остановиться, в каком месте спрямить петлю, — рассуждал лама, — не проще ли предоставить безумца собственной незавидной судьбе? И так ясно, что бежит он навстречу неотвратимому, и сильный йог Норбу Римпоче чует запах крови в прошлых его следах».

— А где другой гость, спустившийся с гор? — спросил верховный, для которого, конечно же, не остался тайной самовольный уход Макдональда. — Он еще вернется сюда или у вас назначена встреча?

На столь прямой и ясный вопрос нужно было отвечать без уверток. Ложь все равно обнаружится рано или поздно, и это отрежет все пути назад.

Смит почувствовал себя неуютно. Мало ли что встретится им в той проклятой долине? И вообще, Гималаи не такое место, где можно сжигать за собой мосты.

— Я впервые увидел мистера Макдональда лишь здесь, во Всепоглощающем свете... — Он отвечал, обдумывая каждое слово, как на детекторе лжи, опутавшем все его существо чуткими электрическими щупальцами. — И не берусь толковать чужие намерения.

— А разве вы не условились с ним о совместном путешествии за перевал? — От четких вопросов сандалового старичка веяло лютой стужей, хотя держался он столь же безразлично-благожелательно, как всегда.

Не приходилось гадать, откуда черпал верховный свои сведения. На Востоке, где путешественник кровно зависит от переводчиков, проводников и прочих, имеющих глаза и уши, но непостижимых в своей отгороженной глубине людей, нет секретов.

— Мы много о чем говорили с ним, но окончательно еще ничего не решено,

— И где же состоится, наконец, окончательное решение? На перевале или сразу же у реки?

— Затрудняюсь сказать, — через силу выдавил Смит.

— Ну что ж, позвольте пожелать вам успеха, — безмятежно заключил Нгагван Римпоче и, перевернув пустую чашку, дал знак об окончании аудиенции. Взяв реванш в словесном поединке, он почитал, однако, уместным предупредить напоследок: — Все же подумайте лишний раз, прежде чем подвергать себя немыслимой опасности.

Каждой порой, каждой кровинкой ощутил Смит опаляющий ветер этого последнего перед окончательным уходом предупреждения. И всколыхнулся где-то на донышке сердца атавистический страх, и вихрем взметнулась суеверная память. Не шевельнув и пальцем, он внутренне рванулся назад, зная уже, что свершилось необратимое и не соскользнуть с подхватившей его колеи, где, как по ледяному стремительному желобу, неслись, набирая немыслимую скорость, чьи-то бесконечно чужие сани.

Валенти, участвовавший в беседе довольно поверхностно и почти целиком погруженный в круг собственных забот, тоже ощутил в это мгновение прилив неизъяснимой щемящей печали и неожиданно усомнился в себе. На самом ли деле готов он к той встрече, что манила его в течение долгих лет, и, главное, по-прежнему ли он хочет ее? И не нашлось ясного ответа, и не отпускала тоска.

Выручило, как всегда в тяжелую минуту, бесстрашие знания, кристальная ясность продуманной истины. Вершина жизни давно осталась за спиной, и спуск не сулил уже особых открытий. Едва промелькнула привычная мысль и все логически из нее вытекающее, как стало легко и прозрачно.

Роберт Смит тоже быстро взял себя в руки. Вспомнив о дочери и жене, о своем неприкаянном одиночестве, он трезво прикинул, много ли весит ноша, которую готовился бросить в чашку надмирных качающихся весов. Решил, что не слишком. Пришло успокоение, но прежняя жажда докопаться во что бы то ни стало до загадок поющей бронзы исчезла. Стало ясно, что подлинной страсти, по сути, и не было. Он