мое поздравление и желаю всякого благополучия и во всех предприятиях желаннейшего успеха.

Пересылая сие чистосердечнейшее поздравление, дружески объявляю, что, получив известие от высокопочтенного, в высоком достоинстве находящегося и верного высочайшего Российского двора консула о благополучии в Ензеленскую пристань прибытии, крайне обрадовался. А что сие мое дружеское письмо не совсем к Вам пришло праздным, то прошу приказать вашим служителям принять то, чему я к Вам при сем роспись посылаю. Когда же я буду иметь счастье Вас с радостью и удовольствием видеть в Ряще, то дружество наше так между нами утвердим».

Подарки, с сим письмом присланные, были следующие:

1) 10 батманов конфектов,

2) 20 батманов сорочинского пшена,

3) 12 баранов,

4) 100 кур,

5) 80 уток,

6) 20 гусей

и знатное число гранатов, лимонов, померанцев и яблок.

Консул видит радость и смущение путешественника и добавляет:

— Да сопутствует вам удача!

«А будет ли она, удача?» — именно об этом и думает сейчас Гмелин. Правда, Рященский хан принял их хорошо, но с тех пор как он приехал в Мезандеранскую область, все как-то не ладится. Местный хан вначале приказал ему вылечить больного глазами брата. С большим трудом Гмелину удалось это сделать. Он собирался уже уезжать, как произошло неожиданное. Кто-то донес хану, будто среди рисунков русского художника есть его портрет. Суеверный владыка решил, что по приезде в Россию Гмелин обязательно выпалит в портрет из пистолета и хан тут же умрет. Сколько ни уверял Гмелин, что такого портрета нет, сатрап не поверил и прислал теперь двух прислужников. Персы разглядывают рисунки Борисова, восторженно цокают языками: «Карашо, очень карашо!»

А Гмелин молча опускает голову: он сделал все, чтобы спасти Борисова, но три дня назад художник умер.

Умер... В который раз ученый начинает письмо и вновь бросает. Нет, он не может, не может так написать его матери. Хорошо, если бы люди перед смертью делали это сами. Когда он будет умирать, то непременно напишет сам: «Простите, но я умер. Пишу о том, дабы не утруждать других». Других... А кто другие? Почти все в его экспедиции тяжело больны.

Не обращая более внимания на персов, Гмелин идет к соседнему дому. Там лежит его больной друг поручик Охотников.

— А... это вы... — Охотников с трудом поднимает голову от подушки. Вы... Ну как, хан нашел свою образину?

— Ищет. Двух послов специально прислал.

— Ишь ты... — Поручик вздохнул и тихо добавил: — Отдайте ему потом мою шпагу с каменьями. Он алчный! Авось...

— Что вы, что вы... И думать не смейте, — успокаивает его Гмелин.

— Не надо. — Охотников берет руку путешественника. — Не надо. Лучше расскажите что-нибудь веселое. Ну, хотя бы про хана.

— Хорошо. Попытаюсь... — Губы и веки Гмелина дрожат. Он никак не может унять этой дрожи.

— Ну, что же вы?

— Сейчас. Как вы знаете, большинство ханов дураки. Но этот — просто царь дураков, дураков... — повторяет Гмелин и думает: «Совсем не смешно...» — Так вот. Вот, сударь, хан и придумал новый способ торговли: купцы ему — товар, а он им — пинок. Так всех купцов и выпинал.

Закрыв глаза, Охотников слушает. А Гмелин продолжает рассказ:

— Сребролюбие хана ненасытно. Он обдирает не только своих подданных, но и всех чужестранцев. Они в область оную с удовольствием въезжают и с неудовольствием выезжают...

Путешественник уже не помнит, сколько прошло времени: час, два или более.

Наконец он на мгновение умолкает и смотрит на больного. Тот спит. Осторожно, на цыпочках пятится к двери, как вдруг слышит хрип, резкий, свистящий...

Опрокинув табурет, Гмелин бросается к кровати. Вздрогнув, Охотников внезапно вытягивается и затихает. Затихает навсегда.

Больше Гмелин не помнит уже ничего. Не помнит, как казаки вели его по двору, как кто-то мочил ему лоб, поил водой.

Очнулся он в своей комнате. И снова увидел персов.

— Ну что? — спросил шепотом Гмелин. — Что? Нашли? Думаете, нашему художнику делать было нечего, как только ханов писать?

Казак протягивает прислужнику портрет молодого перса с кальяном.

— Да это же не тот! Не тот, вы понимаете? А другого — нет!

Персы кивают в знак согласия головами. Да... да... этот перс с портрета вовсе не похож на хана. Разве может хан так смеяться? Кто-кто, а они-то хорошо знают хана.

И персы уходят.

Гмелин опускается на стул, долго молча сидит, обхватив голову руками.

Казачок Федька осторожно трогает его за плечо:

— Самуэль Готлибыч, вот письмо поручика...

Гмелин осторожно развертывает лист, и первые же строки заставляют его вздрогнуть: «Простите, но я умер. Пишу эти строки, чтобы не утруждать других».

Последние месяцы и дни жизни Гмелина были особенно мучительны.

Болезни, одиночество, смерть друзей... Казалось бы, это должно надломить даже самого крепкого, это конец. Однако путешественник вновь и вновь преступает ту черту, что для другого была бы последней. Будто нарочно он не погиб в горах. Не умер, как другие, от лихорадки. Судьба готовила ему более страшную и мучительную кончину.