двоякий смысл.

Супруги вернулись к чтению. Люк заказал еще по рюмочке “Пинья колада”. Так они мирно и уютно сидели до половины пятого. К этому времени ветер стал значительно свежее. Вокруг все зашевелились, засуетились: купавшиеся в бассейне и сидевшие в многочисленных шезлонгах по всей палубе пассажиры принялись спешно собирать веши. Только на “спортивной палубе” остались картежники да любители настольного тенниса.

Направляясь обратно к своей каюте, Люк и Нора прошли мимо группки детей, которых вели куда-то по палубе два воспитателя.

— С ума сойти! Мы знаем, что Риган где-то здесь на корабле и тем не менее вынуждены избегать ее, — грустно проговорила Нора.

— Ну что ж, если хочешь, мы можем заказать столик на четверых и посидеть все вместе. Правда, тогда тебе придется согласиться на редактирование полной биографии леди Экснер. Готова ли ты пойти на это? — предложил Люк.

— Не дай Бог! — воскликнула Нора. — Это кое-что мне напомнило. Риган ведь предупредила меня, чтобы мы не садились слишком близко к ней и леди Экснер в ресторанах. Эта дамочка может засечь нас и узнать меня по фотографиям на обложках моих книг.

Согласно плану в ресторане им отвели места в секторе для некурящих, на значительном расстоянии от столика леди Экснер и Риган.

— Риган села в сектор для курящих, — с удивлением констатировала Нора. — Трудно поверить! Этому есть только одно объяснение. Вероятно, леди Экснер успела как-то подкупить нашу дочь, например, подарив ей один из своих бриллиантов.

— Ничего с ней не случится, — сказал Люк, — я знаю Риган и уверен, что после обеда она вытащит эту леди Экснер на прогулку по палубе и как следует проветрит свои легкие.

— Вот уж приятненькая будет прогулочка… при луне, рука об руку с восьмидесятилетней старушенцией, — посочувствовала Нора. — А мне ведь так нравился этот дружок Риган — Уолкер. Если бы только наша девочка захотела присмотреться к нему повнимательнее. Я так хочу внуков…

— Знаю, знаю, — прервал ее Люк. — Пошли лучше. Нам пора.

Гевин Грей оделся к обеду с особой тщательностью. Для него было огромным облегчением увидеть, как миссис Уоткинс, ковыляя, спустилась, наконец, по трапу с корабля. При этом она не переставая возмущалась по поводу потери своего браслета стоимостью в один миллион долларов. Она назначила вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов за обнаружение пропажи. Это сработало, и в результате вся обслуга на корабле превратилась в самых настоящих ищеек. Более того, все они стали напоминать игроков в какой-нибудь лотерее, знавших, что в считанные мгновения на их долю может выпасть огромный выигрыш.

“Зря они теряют время, — размышлял Гевин, — этот выигрыш в один миллион долларов — мой! Но объявлять всем и собирать по этому поводу пресс-конференцию я не намерен”. Ему вообще не нравилось, что победители лотерей вдруг начинали лезть на телевидение в окружении всех своих, по-идиотски улыбающихся близких.

Конечно, Гевину надо было еще как-то добраться до спрятанного браслета, находившегося все еще в “Камелот Сьют”. Но он уже работал над этой проблемой. Он выяснил, что этот номер в предстоящем плавании будут занимать некая леди Вероника Экснер и ее компаньонка. Тот факт, что в нужном ему номере будут жить две женщины, обрадовал Гевина. Катастрофой было бы, если бы в номере оказалась какая-нибудь парочка молодоженов, которая не выходила бы оттуда до тех пор, пока на горизонте не показались бы небоскребы Нью-Йорка. Две женщины — это другое дело… В конце концов, ему даже, может быть, придется танцевать с ними обеими.

В первый вечер круиза можно было одеваться не слишком строго. Гевин выложил на кровать бледно-желтый полотняный пиджак, белые брюки и принялся одеваться. Тщательно завязал галстук, надел пиджак, придирчиво изучил свое изображение в зеркале в полный рост. “Неплохо”, — констатировал он. Косметическая операция, которую он себе сделал два года назад, все еще давала хороший результат. Более того, сейчас он выглядел даже немного лучше, чем сразу после операции. Ведь этот третьеразрядный хирург-косметолог так стянул ему кожу у глаз, что первое время Гевину даже трудно было открывать рот, не теряя при этом возможности хотя бы что-то видеть перед собой.

Пиджак надежно прикрыл уже достаточно крупный живот Гевина. Этим обстоятельством он был доволен. Не нравилось ему другое: лимонный цвет пиджака здорово подчеркивал оранжевый оттенок его только что подкрашенной шевелюры. Все дело в том, что девчонка-парикмахерша из салона на второй палубе так была занята последними слуха ми о пропавшем браслете, что не заметила, как счетчик на сушильном аппарате сломался. Сам же Гевин просто-напросто задремал, а когда очнулся, оказалось, что краску передержали на его волосах целых двадцать минут. “Теперь моя голова здорово напоминает зрелую тыкву, — злился Гевин. — К черту! Все к черту! На следующей неделе я смогу пойти к своей собственной парикмахерше в Нью-Йорке”. Подумав об этом, Гевин вдруг ощутил острый прилив беспокойства. В следующий раз работать на этом корабле ему придется лишь в сентябре. Так что, если в течение следующих нескольких дней он не добудет браслет, ему это, возможно, не удастся уже сделать никогда.

Гевин пошел к выходу из своего номера В этот момент он почувствовал, что качка корабля усилилась. Неужели и это плавание будет столь же тяжелым, как предыдущее? Но уже через секунду Гевин улыбнулся. Если так, то леди Экснер и ее компаньонке потребуется твердая и надежная мужская рука, которую в нужный момент мог предложить именно Гевин, чтобы проводить усталых дам до “Камелот Сьют”.

В семь часов вечера Риган, одетая в бледно-лиловое шелковое платье из магазина “Мери Бет Дауни”, к которому в последнее время испытывала нежные чувства, она сидела на диване в их с леди Экснер каюте. Диван этот действительно оказался раздвижным, что страшно обрадовало Риган. “Слава Богу, — подумала девушка, — нет необходимости спать с Вероникой в одной постели”. Леди Экснер тем временем сновала взад-вперед по комнате, пробуя и тут же отвергая самые разнообразные предметы своего гардероба. Риган удалось убедить леди Экснер, что в первый вечер круиза никто не будет облачаться в строгие выходные костюмы. Нехотя Вероника согласилась не надевать свое серебряное бальное платье, в котором она явно желала потрясти всех на первом же торжественном мероприятии круиза. Вместо этого ей пришлось надеть простенькое платье из голубого крепдешина — одну из тех вещей, которая на удивление не казалась произведением воспаленного воображения какого-нибудь наркомана.

Вероника обильно и уже не в первый раз облила лаком свою и так уже дыбом застывшую белую шевелюру. Риган вела счет этим операциям и могла точно сказать, что лак уже в двенадцатый раз за последние пятнадцать минут лился на несчастную голову леди Экснер. Риган решила было наконец сказать Веронике, что они могут опоздать на вечернее мероприятие, но та и сама потянулась к сумке. Девушка с готовностью поднялась с дивана, но Вероника вдруг опять остановилась и вскрикнула:

— Чуть было не забыла!

— Что вы чуть не забыли, Вероника? — взволновалась Риган. — Принять лекарство?

— Нет, нет. Мой мундштук. — Вероника отодвинула верхний ящик письменного стола и достала оттуда кожаный футляр. Открыла “молнию”, вытащила оттуда сверкающий отполированный серебряный мундштук, а также открытую пачку сигарет “Бенсон и Хеджес”.

— Вероника, я и не знала, что вы курите.

— Да я и не курю. Я просто прикидываюсь, — весело ответила Вероника, запихивая одну из мятых сигарет в роскошный мундштук.

Все еще не веря своим глазам, Риган спросила:

— Зачем вам это?

— Во время наших таких вот путешествий мы с Пенелопой садимся за столик, где побольше людей. Так вот столы в некурящем секторе обычно полны злых людей. И злы они потому, что бросили курить. Они никогда не умеют веселиться. А вот курильщики всегда ведут себя хоть чуточку, но безрассудно. И это мне очень нравится!

“Да, из этого сюжета не сделаешь рекламный ролик в поддержку американского общества борьбы с онкологическими заболеваниями”, — решила Риган и засунула еще одну антиаллергическую таблетку в