Лобода ушел в хату, сел у окна, прислушиваясь.

После отъезда гостей в жилище Галины Андреевны поднялась суматоха — готовились к приезду батьки, заново накрывали стол.

В стороне дубравы, что была между Песчаным Бродом и Добровеличковкой, стояла тишина. Но с каждой минутой ожидания Лобода чувствовал, как в нем напрягались каждая мышца, каждый нерв.

Та-та-та! — забил наконец пулемет. Вразнобой ударили выстрелы.

Снова застрочил скороговоркой пулемет.

Иван видел, как из соседней хаты выскочили Кузьменко и ее подруга. Звуки недалекой ночной схватки стихли неожиданно.

— Лобода! Лобода! — закричала Галина Андреевна.

Иван отозвался, будто спросонья:

— Что там — Лобода?

Высунувшись в окно, Иван спросил:

— Где это? Стреляли вроде…

— От черт хворый, все проспал!

Вдали послышался мягкий топот. Галина Андреевна выбежала на середину улицы.

— Что случилось? — крикнула она мчавшемуся во весь опор всаднику. — Почему стрельба?

С трудом придержав разгоряченного коня, махновец ответил:

— Погано, Галина Андреевна! Много красных! — и ускакал.

Кузьменко кинулась к хате. Вскоре со двора выехала фура, запряженная парой приземистых крепких коней. Галина семенила рядом, давая наперснице Фене последние наставления.

— Коли задержат, говори — срочно за врачом едешь. В Ново-Украинку или в Ровное. А там через Софиевку — и Компанеевка будет. Нестор другой дорогой не поедет.

— Знаю! Чего учишь? — ворчала крепко подвыпившая Феня.

…Феня вернулась к полудню следующего дня. Она рассказала, что встретила батьку сразу за Софиевкой. Узнав, в чем дело, Нестор Иванович тут же в степи собрал штаб.

— Чего я им могла толком рассказать? — оправдывалась Феня. — Одно: у Брода много красных, была стрельба. Повернули они обратно в Компанеевку. Только вошли, как из села Камышеватое, что за балкой, стрельба поднялась. Ох, господи! Вот натерпелась! Да обошлось. Там григорьевцы с самим атаманом оказались. Крепко его красные потрепали. Едва ноги унес. И народу у него почти нет. А тебе, — обратилась Феня к Лободе, — тебе Лашкевич велел тотчас туда ехать.

— Добро, — кивнул Иван и отправился седлать каурого.

— Наметом скачи! — крикнула Феня вслед. — А то батька сердиться будет!

В Добровеличковку Лобода доскакал единым духом, даже не останавливаясь в лесу у места схватки, где валялись перевернутая тачанка, мертвые лошади и несколько махновцев. В селе он узнал, что вся троица, наиболее приближенная к батьке, захвачена чекистами. Тогда, не щадя коня, Лобода помчался в Компанеевку, к Лашкевичу.

Егор крепко задумался и сказал:

— Сам доложу…

— Спасибо, Егор, выручил.

Тот только рукой махнул.

Как всегда, Лашкевич расположился в хате напротив жилища Махно. Через несколько минут, когда Егор, видимо, доложил батьке о пленении членов штаба, Нестор завизжал так громко и пронзительно, что Иван слышал в хате через улицу каждое слово:

— Пострелять! Всех чекистов пострелять! Всех! Всю охрану Михалева пострелять!

«Да… — подумал Лобода. — Доложи я — не миновать пули…»

Егор вернулся бледный. Выпил горилки. Хмель его не взял, но Лашкевич несколько успокоился.

— Иван, — сказал Егор, — отправляйся в штаб атамана. Скажи, что совещания сегодня не будет. Заболел, мол, батька.

Там сообщение о «хворобе» Махно встретили улыбкой. Иван не преминул заметить это Лашкевичу. Тот ответил, что соглашение между батькой и атаманом еще не найдено.

— Что так? — поинтересовался Лобода.

— Атаман соглашается драться против красных и петлюровцев, а про Деникина молчок. Сил вроде бы маловато. А ну их к ляду, пусть сами решают! Все равно, кого бить, абы пожива была! — махнул рукой Лашкевич и сказал Ивану, чтобы тот отправлялся снова в Песчаный Брод, успокоил «матушку» Галину.

— Добро, — ответил Лобода, но поехал не в Песчаный Брод, а в Елисаветград.

Глубокой ночью он постучал в квартиру Суховольского. Дверь открыл Матвей.

— Ты один дома?

— Один. Все сбежали в Харьков. Укрылись там в подполье.

— Слушай, Махно бесится, что схватили Михалева, Озерова и Бурбыгу. Вряд ли он найдет еще таких преданных псов. Но это уже дело прошлое. В Компанеевке Махно встретился с Григорьевым. Похоже, что они объединятся.

— Обожди, я скоро буду, — попросил Матвей…

— Приказ такой: постараться поссорить Махно с атаманом, — сказал Бойченко, вернувшись.

— Шутишь? — удивился Иван. — В большие дела мне хода нет.

— Чего же сразу руки опускать! Посмотришь, что к чему. Так уж им и ссориться не из-за чего. — Матвей говорил бодро, но и сам не представлял ясного пути к выполнению приказа.

Он помнил, однако, слова пришедшего к нему на связь Клаусена в ответ на его столь же скептический вопрос: «Если между ними есть разногласия — а они существуют наверняка, — не может быть, чтобы не подвернулся случай довести их до крайности».

«Легко говорить… — рассуждал Иван по дороге в Компанеевку. — А я совсем не вхож в столь деликатные дела махновского штаба. Но кое-что сделать, конечно, можно…»

Доложив Лашкевичу о выполнении задания, Иван поинтересовался, как с соглашением.

— Не понравился браткам атаман, — ответил Егор.

День стоял жаркий. Окна на чистой половине хаты были закрыты ставнями. Иван и Егор разлеглись в исподнем на прохладном полу и разговаривали. Лобода пристально рассматривал, как в крутых и узких солнечных лучах, пробившихся сквозь неплотно прикрытые ставни, мерцали медленно плавающие пылинки.

— Чем же? — спросил Лобода, который не особенно различал оттенки в бандитизме батьки и атамана.

— Да вот… — Лашкевич подтянулся, достал из брюк граненый флакончик с кокаином и отведал здоровую понюшку. — Я был на первой встрече атамана с Нестором Ивановичем. Батька прямо спросил: «Ну как, будем бить коммунистов и белых?» — «Будем бить коммунистов и петлюровцев», — ответил Григорьев. «А почему не Деникина?» — поинтересовался батька. «Деникина я еще не видел и не знаю, кто он, — сказал атаман. — А коммунистов и петлюровцев знаю».

— Чего же батьке еще надо? — постарался удивиться Иван.

— Петлюра — самостийник, а Деникин — золотопогонник. Петлюра — за помещиков, беляки — за помещиков, ну, а большевики — за совхозы, Чека и вообще властники.

— Значит, не будет соглашения?

— Уже подписали. — Егор махнул рукой. — Уговорил батька штаб. Сил, мол, больше. Мне это не по душе, да и другим тоже.

«Выходит, действительно разногласия-то есть, — подумал Иван. — Не хочет Григорьев против белых идти. А почему? Непонятно…»

— Чего это атаман беляков любит?

— Коли удалось бы узнать, так батька с Григорьевым чикаться бы не стал, — фыркнул Лашкевич.

— Надо помочь батьке, — сказал Иван. — Очень даже надо.

— У тебя план есть? — спросил Егор.

— Пока нет…

И разговор окончился.