его на наличие инопланетных микробов и нейротоксинов, но оказалось, что он абсолютно здоров. Когда ты выйдешь из изолятора, мы его еще раз обработаем, для верности, но теперь мы точно знаем, что дело не в медвежонке. Это на случай, если ты могла так подумать.
Да, Тия думала и об этом… Разумеется, Мойра не могла бы сделать этого нарочно, но все равно было бы ужасно, если бы она заболела из-за Теда. Мойра себе этого никогда бы не простила, не говоря уже о Томасе.
— А как его зовут? — спросила Анна, делая что-то в головах кровати. Тия не могла повернуться и посмотреть, что именно.
— Медведь Теодор Эдуард, — ответила девочка, тайком потершись щекой о его мягкую шерстку. — Это Мойра мне его подарила, потому что у нее когда-то тоже был медвежонок. Его звали Мишка Отважный.
— Теодор… Замечательное имя. Ему очень идет, — сказала Анна. — Знаешь, наверное, мы с твоей Мойрой почти ровесницы — когда я была маленькая, как раз было нечто вроде моды на игрушечных медведей. У меня была замечательная медведица в пилотском комбинезоне. Ее звали Амелия Медвежье Сердце.
Анна усмехнулась.
— Она у меня и сейчас есть на самом деле, только теперь она обычно сидит на комоде у меня в гостиной. Она теперь весьма почтенная дама, ей ведь уже немало лет.
Но Тии не хотелось говорить о медведях. Теперь, когда девочка знала, что она в изоляторе и как она сюда попала…
— И долго мне еще тут оставаться? — спросила она.
Кенни сделался очень серьезен, и Анна прекратила возиться в головах кровати. Кенни на миг прикусил губу, прежде чем ответить. Легкий гул приборов внезапно показался очень громким.
— Психологи убеждали нас, что тебя надо попытаться отвлечь и успокоить, но… Тия, мы считаем тебя довольно необычной девочкой. Нам кажется, что ты предпочла бы узнать всю правду. Это так?
Хочет ли она этого? Или лучше сделать вид, что…
Но это тебе не игра в раскопки. Если сделать вид сейчас, тем страшнее будет, когда ей наконец скажут правду, если правда окажется ужасной.
— Д-да, — медленно ответила она. — Пожалуйста…
— Мы этого не знаем, — сказала ей Анна. — Мы сами хотели бы это выяснить. В твоей крови мы ничего не нашли, нарушения в нервной системе мы все еще ищем. Но… Мы предполагаем, что ты заразилась каким-то микробом или, быть может, протовирусом. Но мы не знаем этого наверняка, вот в чем дело. И пока мы этого не узнаем, мы не поймем, сможем ли мы тебя вылечить.
Не «когда мы сможем». А «сможем ли».
При мысли, что она может навсегда остаться такой, как сейчас, Тия похолодела.
— Твои родители тоже в изоляторе, — поспешно добавил Кении. — Но они стопроцентно здоровы. С ними все в порядке. Это еще больше осложняет нашу задачу.
— Кажется, я понимаю… — отозвалась девочка слабым, дрожащим голоском. Она набралась смелости и спросила: — И что, мне становится все хуже?
Анна замерла на месте. Лицо Кенни потемнело, он снова закусил губу.
— Ну… — тихо сказал он. — Да. Мы думаем о том, как вернуть тебе способность передвигаться. Возможно, придется подумать и об обеспечении жизнедеятельности. О чем-то куда более серьезном, чем мое кресло. Тия, я хотел бы сообщить тебе более приятные новости, но…
— Ничего, ничего, — сказала девочка, которой не хотелось расстраивать Кенни. — Все равно, лучше знать.
Анна наклонилась к ней и прошептала в микрофон скафандра:
— Тия, если ты боишься заплакать, то не бойся, поплачь. В твоем положении я бы тоже плакала. И если хочешь побыть одна, так и скажи нам, хорошо?
— Х-хорошо… — еле слышно ответила Тия. — Можно… Можно, я немного побуду одна?
— Конечно.
Анна перестала делать вид, что возится с приборами, и коротко кивнула в сторону голограммы. Кенни поднял руку, помахал Тии, и голоэкран погас. Секундой спустя Анна тоже вышла через дверцу, в которой Тия наконец опознала вход дезинфекционного шлюза. И девочка осталась наедине с шипящими и гудящими приборами и Тедом.
Она проглотила ком, стоявший в горле, и принялась размышлять о том, что ей сказали.
Лучше ей не становится, ей становится все хуже. И врачи не понимают, в чем дело. Это минус. Но, с другой стороны, с папой и мамой все в порядке, и врачи не говорили, чтобы она ни на что не надеялась. Это плюс.
Значит, можно рассчитывать, что они все-таки найдут способ ее вылечить.
Девочка прокашлялась.
— Алло! — сказала она.
Как она и рассчитывала, в комнате присутствовал искусственный интеллект, наблюдающий за всем происходящим.
— Алло, — откликнулся он странным, безупречно ровным голосом, каким может говорить только ИИ. — Чего ты хочешь?
— Я хотела бы посмотреть фильм. Исторический, — добавила она, поразмыслив. — Есть такой фильм про египетскую царицу Хатшепсут. Он, кажется, называется «Феникс Ра». Он у вас есть?
Дома этот фильм входил в список запрещенных, и Тия знала почему. Там были довольно откровенные сцены с царицей и ее архитектором. Однако Тии очень нравилась единственная женщина, которая решилась объявить себя фараоном, и она решительно не понимала, отчего ей не разрешают смотреть этот фильм из- за каких-то там постельных сцен.
— Да, — ответил ИИ секунду спустя, — этот фильм имеется в моем распоряжении. Ты хочешь посмотреть его прямо сейчас?
Значит, ее доступ к просмотру ничем не ограничен!
— Да, — ответила Тия и, торопясь воспользоваться открывшимися возможностями, добавила: — А после этого я хотела бы посмотреть трилогию об Атоне, про Эхнатона и еретиков: «Восход Атона», «Атон в зените» и «Закат Атона».
В этих фильмах постельных сцен было еще больше; Тия как-то раз слышала, как ее мать говорила, что в этой трилогии достаточно откровенно воплощены некоторые теории, объясняющие отдельные находки, которые совершенно невозможно объяснить другим способом, но в некоторых культурах эти фильмы из-за этого непременно бы запретили. Брэддон же в ответ хихикнул и заметил, что для этого достаточно было бы одних костюмов — точнее, их отсутствия, — хотя они воспроизведены совершенно точно. Ну ничего. Тия полагала, что она это все переживет. А если эти фильмы действительно такие ужасные, тем лучше — это поможет ей отвлечься от ее собственных проблем.
— Хорошо, — любезно ответил ИИ. — Начинать?
— Ага, — сказала девочка и снова потерлась щекой о мягкий мех Теда. — Пожалуйста.
Пота и Брэддон смотрели на дочь с застывшими лицами. Тия была убеждена, что эти каменные маски скрывают целую бурю эмоций, которые родители просто не хотят проявлять при ней. Девочка глубоко вздохнула, приказала:
— Кресло вперед, пять футов! — и ее мотоколяска подъехала и остановилась вплотную к родителям.
— Ну вот, теперь я, по крайней мере, могу всюду ездить! — сказала Тия, надеясь, что ее голос звучит достаточно жизнерадостно. — А то я так устала лежать в одних и тех же четырех стенах!
Чем бы она ни болела — в последнее время Тия все чаще слышала от врачей слова «протовирус» и «дистрофический склероз», — медики решили, что ее болезнь незаразна. Они выпустили Поту с Брэддоном из изолятора и перевели Тию в другую палату, дверь которой выходила прямо в коридор. Не то чтобы для девочки это имело большое значение — разве что Анне теперь не приходилось надевать скафандр и входить через дезшлюз. Да еще Кенни посетил ее собственной персоной. Однако четыре белых стены