поперек туловища и подняла кверху. В следующее мгновение она вытянула хобот над головой прямой свечой и так застыла, словно раздумывала: что делать ей дальше с домоправителем.

Джан Мамад кинулся к слонихе.

— Ситора, ложись! Ложись! — закричал он и стал тянуть ее за ухо книзу.

Но Ситора продолжала стоять с высоко поднятым хоботом. Домоправитель не издавал ни единого звука. С его запрокинутой головы слетела чалма и, разматываясь в воздухе восьмиаршинной змеей, упала к ногам слонихи.

— Ситора, отпусти его! Да отпусти же! — упрашивал слониху Джан Мамад. — Ведь эдак ты его без вечерней молитвы спровадишь на тот свет!

Уцепившись за ухо слонихи, он повис на нем всей своей тяжестью. Но Ситора не повиновалась ему. Она только слегка наклонила голову в его сторону и оставалась неподвижной.

Тогда Джан Мамад подскочил к кучке нарезанного сахарного тростника, лежавшей перед ослицей, и, выхватив оттуда ломтик, протянул слонихе:

— Ешь, Ситора! Ешь!

Слониха тотчас же отшвырнула домоправителя в сторону распахнутых ворот. Потом она кончиком хобота осторожно взяла из руки Джан Мамада ломтик тростника и положила его обратно в кучку перед мордой ослицы.

Джан Мамад обернулся к воротам. Там никого не было. Только на земле валялись кожаные калоши, расшитые золотой канителью. Они были повернуты загнутыми носками к воротам, будто устремились вдогонку за своим хозяином. Тем временем Ситора подняла валявшуюся чалму домоправителя и принялась ее жевать. Должно быть, шелковая чалма была вкусней соломы, потому что она жевала ее с удовольствием.

Городской голова принимал у себя в саду в загородной усадьбе, у того водоема, где слониха повалила абрикосовое дерево, кандагарского друга, приехавшего в столицу. Теперь здесь шатровый навес затенял разостланные ковры. От водоема поднималась прохлада, и закатное солнце отбрасывало на воду удлиненные косые тени навеса.

Городскому голове и его гостю подавали шербет, сваренный на стружках сандалового дерева; черный виноград, крупный, как бычий глаз; сладкий чай с молоком.

Слугами распоряжался домоправитель. На лице у него была крупная ссадина, начинавшаяся под глазом и прятавшаяся под бородой. Он суетился, шлепая босыми ногами по ковру и заметно прихрамывая.

Городской голова и его друг успели уже о многом переговорить, а теперь разговор зашел о каракуле.

— Когда вы намерены ехать в Карачи? — спросил у гостя городской голова.

— А вот как закончу последние сборы — в Кабуле, — ответил негоциант. — Жду, на днях мне должны подвезти последнюю партию каракуля. Тот каракуль, что я собрал в Кандагаре, уже отправился в Карачи по железной дороге.

Городской голова понимающе кивнул головой:

— Значит, тот каракуль, который вам перевозили с севера мои два слона, уже путешествует в Лондон.

— Пока только в Карачи. А там, если будет угодно богу, в Лондон, — суеверно поправил негоциант городского голову.

— А я думал, что вы моих слонов показываете за деньги у себя в зверинце, — сказал городской голова. Он дотронулся до лежавшего рядом мешочка с рупиями и погладил его ладонью.

— Так здесь, значит, все, что причитается мне за перевозку каракуля на слонах?

— Все, — подтвердил негоциант. — И кормежка слонов была за мой счет.

— Так здесь все, что причитается мне за полгода? — переспросил городской голова.

— Все, — повторил негоциант. — И слонов я кормил целых полгода.

— Много мороки с этими слонами, — сказал городской голова. — Таксу за перевозку каракуля на верблюдах, лошадях и ослах я сам устанавливаю ежегодно, а вот за перевозку на слонах министр финансов не позволяет мне устанавливать. Говорит: «Вам только дай волю, вы эдак и на оленей, и на зебр таксу наложите». А вот теперь, как мне без таксы проверить: во что обошлась перевозка вашего каракуля на слонах. Да, много мороки с этими слонами.

— Да, — согласился негоциант. — Много едят они.

— Очень много! — неожиданно подхватил городской голова. — А вот сегодня я приказал не выдавать ни одного пучка соломы моей слонихе. Чтоб ей подохнуть с голоду!

— А за что вы так рассердились на нее?

— Не хочет выходить на работу — улицу мостить.

Негоциант кинул взгляд на мешочек с рупиями, что-то обдумывая.

— А зачем вам мостить улицу таким отсталым способом? — заговорил он после размышления. — Так вы никогда не обратите на себя благосклонного внимания короля. Вы ведь знаете: король во всех делах любит прогресс.

— Еще бы не знать! — поддержал городской голова. — Да ведь на какие деньги купишь машины? И где взять специалистов?

Кто-то из слуг вызвал домоправителя, и тот, обувшись в старые калоши, заковылял по аллее к воротам сада.

Негоциант молчал. Он обдумывал план, который не собирался раскрывать городскому голове.

— Я могу вам предложить выгодное дело, — заговорил он наконец, прервав молчание. — Но, разумеется, только ради нашей старинной дружбы.

Городской голова устремил на него внимательный взгляд.

— Если вы отдадите мне слониху, — продолжал негоциант, — я взамен куплю вам в Кветте два трактора с настоящими шоссейными катками и найму там двух специалистов на выгодных условиях. Они вам вымостят в столице все улицы так, что их от королевского двора не отличите. А кормить тракторы нужно керосином. Будут они работать- будете давать керосин. А не будут работать, так хоть целый год не давайте им керосина — не подохнут с голоду. А когда получите за это высокую благодарность короля, то не забудьте помолиться за здравие всей моей семьи.

Городской голова перевел взгляд на водоем, словно искал в мутной воде разгадку такого заманчивого предложения негоцианта.

— А скажите, — нерешительно спросил он, — что вы собираетесь делать со слонихой?

— Везти на ней каракуль из Кабула прямо в Карачи, — не задумываясь, ответил негоциант.

— А разве везти каракуль на слоне более выгодно, чем по железной дороге?

— Ну, если бы вы устанавливали таксу за перевозку каракуля по железной дороге, — шутливо сказал негоциант, — то я несомненно воспользовался бы вашей бесконечной добротой ко мне.

Вернулся домоправитель и остановился на противоположной стороне водоема. В воде внезапно засверкало отражение золотой канители на его новых кожаных калошах.

— Саиб, — доложил он городскому голове, — пришел Джан Мамад. Просит допустить к вам. Гнал его — ее уходит.

— Пусти, — не глядя на него, приказал городской голова.

Джан Мамад подошел к водоему, приветствуя городского голову и его гостя.

— Если пришел клянчить солому, чтобы унести ее на спине, — сказал городской голова, — то вместо нее могу отпустить тебе на спину розги.

— Саиб, — сдержанно заговорил Джан Мамад, — сегодня издохла ослица. Теперь и вовсе не знаю, что делать. С трудом вытащил ее со двора: слониха не отдавала… Боюсь, сорвется еще с привязи.

— Меня это не касается, — небрежно бросил городской голова. — У слонихи теперь другой хозяин. — Он кивнул в сторону гостя.

— Значит, по рукам! — обрадованно сказал негоциант и обхватил обеими ладонями руку, протянутую ему городским головой.