молитвенники, «жития святых» — и что все это не древнее, а напечатано в типографиях, на бумаге, на русском и церковнославянском языках.

— Не может быть! — воскликнул профессор. — Они попали туда случайно!.. Давайте, давайте их сюда!.. — крикнул он милиционерам, выносящим из гробницы книги. — Тасенька, смотрите внимательно!

Из подземелья вышел Волошин, а за ним и Руднев. Их, и особенно Волошина, трудно было узнать: испачканные землей и копотью, с обгорелыми волосами, с ожогами на руках и ногах, они казались людьми, застигнутыми взрывом в каком-то погибшем доме.

— Ваня! Вы обгорели! У вас ужасный вид! — крикнула Тася и бросилась к своему другу. — Скорей к врачу! Бежим!..

Но расторопный Янышев уже явился с бинтами и с какой-то мазью. Он стал перевязывать Руднева, а Тася — Волошина.

— Тебе больно? — с нежностью глядя на него, спрашивала она, не замечая, что перешла с ним на «ты».

— Да нет же, Настенька! Что вы… что ты! Это пустяки! — смеясь и целуя ее руки, ответил Волошин.

— Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что ты там, под землей, горишь, — сказала Тася и даже всхлипнула под наплывом чувств.

Опьянев от счастья, забыв про свои ожоги и осмелев, Волошин уже два раза чмокнул ее в разрумянившуюся щеку:

— Спасибо, Настенька!

— Тихо… молчи… — приговаривала Тася, ловко бинтуя разбитое колено Волошина.

— Как библиотека Грозного, камрад Березкина? — окликнул ее уже забинтованный Руднев. — Небось не вся сгорела?

Тася не ответила и с тревогой поглядела на профессора Стрелецкого. Он стоял на коленях и внимательно просматривал спасенные книги.

Тася подошла к нему:

— Ну что, Игнатий Яковлевич?

— Это не то, что мы искали. Безумный старик, найдя тайник пустым, решил, что его разграбили, и за много лет натащил в свое подземелье все, что попадалось ему под руки…

— Значит, это не библиотека Грозного? — разочарованно спросила Тася.

— Нет! — ответил Стрелецкий. — Но мы потрудились недаром. Вот здесь я отобрал стариннейшие греческие и славянские рукописные книги, которые когда-то хранились в монастыре. Их считали погибшими, а они вот где!

Глаза у Таси блеснули:

— Значит, что-то нашли все же?…

— Нашли, Тасенька! И самое ценное, что мы нашли, — это рукопись умного русского человека Кирилла Белозерского «О падающих звездах»… Это поразительное для четырнадцатого века, вполне научное объяснение многих небесных явлений. Существовали только копии этого труда, а сейчас мы нашли подлинник.

Тася взяла в руки пачку сшитых пергаментных листов. Из пачки выпал какой-то листок. Тася подобрала его, но прочесть убористо написанное старинной скорописью не смогла и подала Стрелецкому.

Стрелецкий поправил очки и сразу взглянул на подпись и дату:

— Семь тысяч девяносто четвертый год? Годунов?… Постойте!.. Где вы это нашли?

— Вот здесь, — испуганно ответила Тася, — в Кирилловой рукописи…

— Да ведь это же грамота Бориса Годунова о библиотеке Грозного!.. — воскликнул Стрелецкий и затих, читая. — Так вот в чем дело!..

Его окружили, заговорили, забросали вопросами.

— Слушайте, друзья мои! В тайнике, который мы нашли, нет библиотеки Ивана Грозного. Но она не погибла! Она была здесь. Она существует! Из найденного нами тайника она вывезена триста пятьдесят лет назад Борисом Годуновым. Вот его грамота! Это его подпись. Я ее знаю… Слушайте!

Все притихли.

— «По повелению великого государя всея Руси Федора Ивановича… — громко стал читать Стрелецкий, — …яз вывез книги грецкие и иных языков, захороненные в святой обители Кирилловой покойным государем Иваном Васильевичем, дабы купно соединить их в книгохранительнице государевой… Боярин Борис сын Годунов. Лета от сотворения мира семь тысяч девяносто четвертое… Майя второго в субботний день, в обители святого Кирилла».

— Врешь! — хрипло крикнул кто-то.

Все оглянулись и увидели, что Платон Бельский, который до сих пор бездыханный лежал на траве, сидит, покачиваясь и упираясь руками в землю. Его налитые кровью глаза дико блуждали. Он пытался встать, но не мог и, потрясая костлявым кулаком, хрипло каркал:

— Это подложная грамота! Ее воры положили!.. Сжечь ее надо бы, да сдуру сунул я ее в книгу… — Он перевел дух и уже не закричал, а заговорил, как во сне, качаясь, припадая на локоть и хватаясь за траву: — Я нашел старинные книги… Их разворовали… Я много лет собирал… Я стаскивал их на прежнее место… тайное место… Я нашел их… Они мои!.. Только мои и ничьи больше…

Старик пополз к разбросанным, таким же, как и сам он, истерзанным книгам; пополз на четвереньках, задыхаясь, плача, как ребенок, и завывая:

— Мое!.. Мое!..

Неожиданно, уткнувшись лицом в траву и распластавшись, он затих.

Руднев подошел к нему, перевернул на спину и, взяв руку, послушал пульс.

— Умер!.. — сказал он и осторожно положил большую узловатую руку старика на траву.

Стрелецкий приблизился к мертвому. Сурово сдвинув брови, смотрел он в широко открытые, но уже потухшие глаза человека, который сегодня, лишь три часа назад, хотел убить его… Но даже на мертвом лице безумного старика лежала печать страсти и упрямого фанатизма.

Склонившись над огромным телом Платона Бельского, Стрелецкий бережно сложил ему на груди руки, прикрыл глаза и тут заметил Тасю. Она была взволнована.

Профессор привлек к себе девушку:

— Полно, Тасенька. В сущности, это был несчастный человек…

— Как жалко, что она его не нашла, — сказала Тася, думая о Евгении Бельской.

Но Стрелецкий уже взял себя в руки. Внимательно оглядев своих друзей, он заговорил:

— Ну что ж, дорогие мои! Мы не нашли библиотеки Ивана Грозного, но мы не успокоимся, мы будем искать ее…

— …и найдем! — закончила Тася и, поглядев на Волошина ясными вопрошающими глазами, спросила: — Правда, Ваня?

— Правда, Настенька! — ответил тот. — Найдем… или наконец узнаем, что же случилось с этой загадочной библиотекой.

— А на этот вопрос, юноша, нам дадут ответ только подземелья московского Кремля! — сказал Стрелецкий.