Шарлотта скрестила руки, вцепившись ладонями себе в локти, отвела глаза, потом взглянула ему в лицо:

– Думаю, да.

Вот он, ответ, которого он ждал. Как странно, что Диксон почувствовал себя почти счастливым и в то же время ощутил разочарование. Как будто его истинная суть сражалась с притворной ролью, а сам Диксон победил там, где потерпел поражение Джордж. Джордж со всем своим хваленым обаянием и титулом не сумел завоевать привязанности и уважения Шарлотты.

Диксон закрыл дверь в библиотеку и неспешно повернулся к Шарлотте, давая ей время выразить протест против этого нежданного тет-а-тет, но женщина не произнесла ни слова. В молчании она встала и отошла к стене с массивным камином. Камины в каждой комнате – одно из достоинств Балфурина, которому принадлежало достаточно леса, чтобы добывать там дрова и согревать всех обитателей замка.

Диксон прошел к столу, остановился, коснулся пера, которым она писала. Деревянная ручка еще хранила тепло ее руки.

Шарлотта не позвала прислугу, а взяла свечу и поднесла огонь к растопке. В камине разгорелось пламя.

Диксону хотелось извиниться перед ней за грубость и бесчувственность. Он испытывал острое любопытство ко всему, что касалось ее жизни, но не имел права его проявлять, требовать, чтобы она хоть что-то ему рассказала.

– Я понял, что хочу знать о тебе все, – резко выпалил он правду прямо ей в лицо.

Шарлотта посмотрела на него с явным удивлением:

–  Почему? Почему сейчас? Раньше тебя ничего не интересовало.

– Я уже говорил, что был бесчувственным негодяем. Может быть, у меня в голове было что-то иное.

– Чью бы юбку еще задрать? Сомневаюсь, чтобы у тебя в голове было что-нибудь еще, кроме этого. Ты никогда не казался мне серьезным человеком. – Она взяла кочергу и пошевелила ею дрова. Вверх взметнулся сноп огненных искр и улетел в трубу, как рой золотых пчел. – А вот я, пожалуй, была излишне серьезна.

– Почему ты вышла замуж? Я что, был так уж неотразим?

Шарлотта через плечо оглянулась на Диксона:

– Насколько я помню, моим сестрам ты действительно казался неотразимым. И матери тоже. Со мной ты был очень вежлив. Но ты ведь должен помнить, до свадьбы мы встречались всего два или три раза. Этого недостаточно, чтобы пасть жертвой твоих чар.

– Тогда почему? Ты хотела стать графиней Марн?

Она наклонилась, как будто полностью занятая камином.

– Отец хотел, чтобы в семье был титул, и был готов немало за это заплатить. Ты недешево обошелся нам, Джордж.

Диксон уже начал ненавидеть это имя.

– В общем, нет, – продолжала Шарлотта. – Титул мне был безразличен. Могу сказать, что я вышла за тебя замуж только потому, что хотела быть послушной дочерью. У меня не было выбора. У женщин его почти никогда нет. Еще могу сказать, что наша мать настаивала, чтобы дочери выходили замуж в порядке старшинства. Я была самой старшей. Думаю, сестры были рады, что я освободила им дорогу. Но настоящая правда в том, что я стремилась зажить своим домом. Хотела иметь мужа, семью. Хотела, чтобы повар спрашивал, что приготовить к обеду. Хотела иметь ребенка, которого можно было бы любить и учить. Хотела мужа, который бы почитал меня.

Диксон не знал, что на это сказать. Шарлотта, не оборачиваясь, смотрела в огонь. Диксону хотелось попросить ее обернуться, улыбнуться, как-то разрядить напряжение.

– Шарлотта, мне нечем объяснить свое поведение пять лет назад. Все, что я могу, – это предстать перед тобой таким, какой я сейчас.

– В Балфурине вся моя жизнь, – бесцветным голосом проговорила Шарлотта. – Больше у меня ничего нет. Ничего, – повторила она, повернулась и посмотрела ему в лицо.

– Я не собираюсь отнимать его у тебя.

– Я тебе и не позволю, – быстро отозвалась она.

– В чем у тебя нужда? Я тебе уже предлагал деньги, но ты не спешишь принять их. Что еще я могу для тебя сделать?

– Я ничего не хочу от тебя, Джордж. Даже извинений. Бросив меня, ты сделал самое лучшее, что только мог. Это заставило меня посмотреть на мир открытыми глазами, увидеть его таким, как он есть, а не таким, каким мне хотелось бы его видеть. Балфурин – мой дом. Воспитанницы школы – мои дети.

– А твой муж?

– Ты привлекательный мужчина. И умеешь быть обаятельным, когда хочешь. – Шарлотта подняла глаза на каминную полку и стала переставлять на ней фигурки: одну выдвинула вперед, другую задвинула назад. – Но я вовсе не уверена, что на тебя можно положиться.

Вот подходящий момент, чтобы во всем признаться, но Диксон опять промолчал.

– Ты очень красивый. Годы тебя не изменили. На самом деле ты стал даже привлекательнее, чем был пять лет назад.

Диксону пришлось одернуть себя: глупо радоваться такому сомнительному комплименту, но ему хотелось поблагодарить ее за добрые слова, которые заставили его по-павлиньи распушить хвост.

– Разве у меня был выбор? Остаться дома предметом злобных шуток и пересудов? «Вон идет Шарлотта. Муж бросил ее через неделю после свадьбы. Смельчак, ведь он продержался целую неделю!»

– Ну уж такого никто бы не сказал!

– У меня пять сестер. И все они мечтали поскорее выйти замуж. Я представляла собой ошибку, наглядный пример, которым родители не преминули бы воспользоваться, чтобы держать их в узде. «Не будешь вести себя прилично, с тобой будет то же, что и с Шарлоттой».

– А что бы ты стала делать, если бы я оказался здесь? – с искренним интересом спросил Диксон. – Когда приехала в Шотландию?

– Застрелила бы тебя.

Его неудержимый смех удивил их обоих.

– Застрелила бы? – переспросил он, отсмеявшись. – Ты серьезно?

– Абсолютно серьезно. Я очень хороший стрелок, – ответила Шарлотта. – Отец научил меня.

– Относился к тебе как к мальчику?

Шарлотта удивилась:

– Думаю, он хотел, чтобы я была сыном. Почему ты спрашиваешь?

– В Пинанге есть человек с дюжиной дочерей. Он то гордится ими, то впадает в отчаяние. Пока они были маленькими, он обращался с ними как с мальчишками, учил их всяким штукам, которые они никогда бы не смогли делать. Когда девушки подросли, он стал настаивать, чтобы они были воплощением женственности. Неудивительно, что они запутались.

– Значит, ты считаешь, что я тоже запуталась?

Не глядя на Диксона, Шарлотта сунула кочергу в стойку, развернулась, прошла через всю комнату и села к столу.

– В этой сказке нет морали, – отвечал он. – Мне нечего больше добавить об отцах и дочерях. Я не дочь и скорее всего никогда не стану отцом.

– Это правда, – бесстрастно отозвалась Шарлотта. – Не станешь.

Вместо того чтобы сесть рядом с ней, Диксон взял стул и устроился против камина.

– Мне всегда нравилась эта комната, – заявил он. – Она напоминает мне о детстве.

Шарлотта ничего не спросила, и Диксон не стал продолжать тему, внезапно почувствовав, что может проговориться. Он едва не рассказал ей про дядю, который был отцом Джорджа. Он молча смотрел на яркие огненные языки. В голову невольно пришло сравнение: сама Шарлотта тоже напоминала пламя – блестящая, загадочная и опасная.

Не находя себе места, Шарлотта поднялась, подошла к камину, протянула руки к огню, как будто стараясь согреться. В комнате было совсем не холодно. Может быть, это нервы? Неужели она нервничает из-за него? Или ощущает его присутствие так же остро, как и он – ее?

Платье надежно скрывало ее тело – от шеи до туфель ни единой полоски кожи, словно нынешним утром она одевалась с единственной целью – спрятать себя от его глаз, однако ярко-голубое шерстяное платье прекрасно обрисовывало фигуру. Тонкая талия над изгибом бедер будила в Диксоне желание прикоснуться к ней. У Шарлотты явно были длинные ноги и наверняка прекрасной формы. Даже спина от плеч до талии выглядела безупречным творением природы.

Диксон не мог не уважать ее не только за ум, но и за честолюбие. Впрочем, может быть, не за честолюбие, а, скорее, за целеустремленность. Она не полагалась на других, а сама спасала себя от беды.

Диксон не удивлялся, что такая женщина вызывает в нем восхиидение и симпатию, но он поразился, услышав вдруг собственный голос:

– Шарлотта, не могли бы мы начать все сначала? Я стал на пять лет старше. Ты – чуть трезвее, я – немного мягче.

Она обернулась и долго смотрела ему в лицо. Выражение ее лица вызвало в душе Диксона бесконечную благодарность. Это была смесь удивления и страха. Оно вернуло его к реальности, заставило осознать смысл собственных слов. Он что, совсем потерял разум? Очевидно, потерял.

Диксон вскочил на ноги и хотел выбежать из комнаты, но тут вдруг понял, что именно так поступил бы Джордж. Однако кузен никогда бы не позволил себе оказаться в ловушке, запутаться в паутине собственных слов. Для этого он был слишком скользок.

– Прости меня, – прервал он затянувшееся молчание.

Шарлотта обхватила талию руками и продолжала смотреть на Диксона. Ему хотелось убедить ее, что он не сошел с ума, что его разум не замутнен каким-либо экзотическим веществом с Востока, где они имеются в таком изобилии. Он просто выразил свои чувства, пусть и запретные.

Сердце Диксона наполнилось чувством одиночества и сожаления. Жажда обладания и страсть примешивались к этой взрывоопасной смеси. Ему нужна была именно эта женщина – с настороженным взглядом и легкой дрожью во всем теле.

Диксону хотелось ее поцеловать, обнять, забыться в тепле ее рук. Вместо этого оба стояли и молча смотрели друг на друга. Диксон слегка поклонился, сознавая, что умнее всего будет просто уйти.

Именно в этот момент он заметил рисунок, выбитый на облицовочном кирпиче камина.

Это был рисунок герба с саркофага