Немцам в феврале тоже хватало дел. Полмиллиона людей — солдат и беженцев — нужно было доставить по морю на запад. Погода была ясной и очень холодной, почти как в Арктике. Порты сковало льдом, поэтому дорогу кораблям пробивали ледоколы.
Еще до выхода «Густлофа» в море русские прорвались к побережью и угрожали портам Данцига и Готенхафена. После эвакуации последней учебной дивизии подводного плавания штаб конвойно- сопроводительных групп передислоцировался из военно-морской базы на полуостров Хела. Капитан 2-го ранга Бартельс и его начальник адмирал Бурхарди оборудовали новый штаб в подземном бункере недалеко от порта. Их задача состояла в том, чтобы забирать беженцев на небольших катерах и рыбачьих баркасах с южной оконечности Данцигской бухты и переправлять их на крупных кораблях с полуострова Хела на запад.
Полуостров Хела, когда-то заселенный несколькими сотнями рыбаков, теперь был переполнен тысячами беженцев. Он постоянно находился под обстрелом советской артиллерии и подвергался воздушным налетам.
Другим, все еще действующим центром эвакуации был город Пиллау (сегодня Балтийск в Калининградской области. —
В порту группы ВМС, отвечавшие за эвакуацию, врачи и другой медперсонал пытались взять под свою опеку нескончаемый поток беженцев и раненых. В конце войны Пиллау ежедневно подвергался налетам советской авиации. Несмотря на все эти трудности, на огонь русской артиллерии и бомбежки, с запада прибывали на помощь эвакуационные корабли, принимая на себя все «огневые» гостинцы русских в виде снарядов и бомб.
Три четверти судового фрахта составляли гражданские лица, оставшаяся часть приходилась на военнослужащих. Их делили на две категории: тех, у кого был шанс выжить, и тех, у кого его не было. Первых сажали на корабли, другим приходилось решать свою судьбу самостоятельно.
Лишь четверть людей могла попасть на борт кораблей, остальные разбредались по территории порта. Они рассказывали ужасные истории о своем бегстве и о семьях, терявших в пути своих родственников. Те, у кого еще оставались силы, направлялись по льду в Данциг. Эта дорога была более удалена от русских, и беженцы полагали, что здесь у них больше шансов спастись, чем в Пиллау.
Другие, вверив свою судьбу Богу, ждали спасения на кораблях. Они образовывали длинные очереди перед разрушенными зданиями, где власти раздавали беженцам суп. Выдавали также мясо, так как некоторые беженцы взяли с собой в дорогу коз и другой скот. Один из солдат рассказывал, что самое ужасное впечатление производили дети, потерявшие своих родителей: «У них даже слезы замерзали».
Действительно, в страшной игре за выживание, проходившей в Пиллау, маленькие дети стали разменной монетой. С началом эвакуации поступило распоряжение отдавать предпочтение мужчинам и женщинам, имеющим детей. Но, как уже отмечалось, некоторым беженцам, отчаянно боровшимся за место на корабле, удавалось уговорить матерей, уже оказавшихся на борту, вновь передать маленьких детей на пирс своим родственникам, которые затем использовали тех, как пропуск на корабль. Иногда дети падали между кораблем и пирсом в воду. Нередко чужие люди вырывали детей, и в дикой давке многие из них были насмерть затоптаны.
Войсковой священник по фамилии Дорфмюллер, прибывший в порт в середине января, рассказывает, что никогда в жизни он не видел ничего подобного. Детей воровали у родителей, когда те спали. Рассказывают, что дезертиры брали чужих детей, чтобы получить для себя место на корабле. Некоторые мужчины переодевались в женское платье, стремясь ускользнуть от эссесовских патрулей.
Когда священник Дорфмюллер прибыл в Пиллау, вначале обстановка показалась ему нормальной, Но когда он прошелся по улицам, пытаясь помочь людям, и увидел, что произошло в городе с того времени, как в середине января в него прибыли первые группы беженцев, он ужаснулся. К кон* цу месяца каждое здание было битком набито перепуганными людьми, и страх, вызванный их рассказами, распространялся повсеместно, как заразная болезнь. 26 января в городской крепости взорвался склад с боеприпасами. Взрыв был настолько опустошительным, что в Пиллау не осталось ни одного целого здания. Погибли сотни людей, учитывая, что в ночь взрыва в город прибыло двадцать восемь тысяч беженцев.
Спустя десять дней на город обрушились первые русские бомбардировщики. Еще несколько месяцев назад немецкие самолеты их быстро отгоняли, но теперь русская авиация не встретила никакого сопротивления. Из-за нехватки топлива не могли подняться в воздух истребители «Мессершмидт-109» и «Фоккевульф-190». Дождем падали русские бомбы, превращая город в развалины. Везде царило зловоние смерти. Бомбежкам и обстрелу подвергались и беженцы из Кенигсберга, и те, кто с обозами перебирался через Фризскую косу.
Однако ничто не могло сдержать поток беженцев: слишком велик был страх перед русскими. Мужественно и организованно взялись немецкие моряки за выполнение поставленных задач. Из больших пассажирских теплоходов и маленьких катеров, которые давно нужно было отправить на свалку, они составили настоящую морскую армаду. Все, что имело на борту оружие, использовалось в качестве конвойных кораблей. Они курсировали под постоянным обстрелом туда и обратно вдоль побережья Померании, чтобы снова и снова забирать беженцев, подвергаться атакам и нести потери. Рейсы осуществлялись главным образом по ночам, чтобы избежать встречи с русской авиацией. Днем она несла им гибель, но у нее не было на вооружении радаров, позволявших эффективно действовать ночью. Ночное время подходило скорее для русских подводных лодок. Однако, несмотря на достаточно плотное движение немецких кораблей, они добились относительно небольших успехов.
Одним из кораблей, попавших под обстрел, была «Кап Аркона». У этого судна особенно странная и трагическая история. Дважды Коновалов, командир подводного минного заградителя «Л-3», пытался его потопить. И оба раза неудачно. В конце концов, это удалось британским самолетам-торпедоносцам: они пустили ко дну «Кап Аркону» 3 мая 1945 года. Трагизм этой истории заключался в том, что на борту корабля находилось пять тысяч заключенных из немецких концентрационных лагерей, размещавшихся на территории Польши. После невыносимого ужаса, который им довелось пережить, и когда, казалось, была близка долгожданная свобода, большинство заключенных погибли на этом корабле.
В бухте все еще плавало огромное количество трупов, когда в Любек вошли английские войска. Они были так возмущены видом немногих оставшихся в живых заключенных, что один из англичан вырвал маршальский жезл из рук сдавшегося при полном параде фельдмаршала Эрхарда Мильха и бил им его по голове до тех пор, пока жезл не сломался.
С конца февраля до начала марта в районе побережья у отмели Штольпебанк действовала другая советская подводная лодка большого радиуса действия «К-52» под командованием капитана 3-го ранга Травкина. Он доложил о проведенных им за этот период шести атаках, в результате чего были потоплены пять кораблей, а также торпедный катер. Немецкие документы не подтверждают ни одного из этих потоплений.
А вот Маринеско уничтожил еще один крупный корабль. 9 февраля, на тринадцатый день своего патрулирования, он нанес еще один удар. Незадолго до полуночи Шнапцев уловил шум корабельных винтов. Он доложил об этом Маринеско, который находился на мостике вместе с военфельдшером Георгием Степаненко и рулевым-сигнальщиком Георгием Зеленцовым. Они осматривали горизонт в ночные бинокли, как вдруг Зеленцов обнаружил странные огоньки. Маринеско приказал команде занять места по боевому расписанию и попытался сблизиться с конвоем, чтобы атаковать его из надводного положения. Но на этот раз выполнить подобный маневр оказалось сложнее. Внезапно один из сторожевых кораблей повернул и на большой скорости пошел на «С-13». Подводная лодка быстро погрузилась и отошла в сторону. Прошел целый час, прежде чем Маринеско возобновил погоню.
По сообщению инженер-механика Коваленко, которое было опубликовано в газете «Красная звезда», цель впервые была классифицирована, когда Маринеско приблизился к конвою на расстояние в четыре тысячи метров. «Командир был убежден, что мы вышли на крейсер типа “Эмден”, но корабельный
