Бо-логовский, Пушкин, Киселев».

На этой же записке Толстой написал в ответ:

«О, пресвятая и живоначальная троица, явлюсь к вам, но в полупитой, не вином, а наливкою, кою приемлете яко предтечу Толстова».

В 1829 году Пушкин поручил Толстому свагагь за него Наталью Николаевну Гончарову. Это сватозство было не совсем удачно, но не по вине Толстого. В то время Наталья Николаевна, или, лучше сказать, ее мать, еще не решалась принять предложение Пушкина. Это видно из его письма к своей будущей теще Н. И. Гончаровой, написанного им после того, как Толстой привез ему ее ответ. Он пишет:

«C'est a genoux, c'est en versant des larmes de reconnaissance, que j'aurais du Vous ecrire a present, que le comte Tolstoy m'a rapporte Votre reponse: cette reponse n'est pas un refus, Vous permettez l'esperance. Si Vous avez quelques ordres a me donner veuillez les ardesser au comte Tolstoy, qui me les fera parvenir».

(Теперь, когда гр. Толстой передал мне Ваш ствет, я должен бы писать Вам коленопреклоненный и проливая слезы благодарности: Ваш ответ не отказ, Вы даете мне надежду. Если Вы имеете мне что-либо приказать, соблаговолите адресоваться к гр. Толстому; он мне передаст Ваши приказания.)

В 1923 году найдены в архиве Римского-Корсакова и хранятся в настоящее время в Ленинской библиотеке (Румянцевский музей) девять писем Ф. И. Толстого к князю Василию Федоровичу Гагарину. Эти письма написаны на почтовой бумаге большого формата, paзбoрчивым почерком без всяких помарок. Орфография фантастическая, например, слово «сделать» написано через букву «з», буква «ять» ставится как попало. На шести письмах выставлены месяц и число, но не год, остальные письма не датированы. Год определяется письмом от 19 апреля, в котором Толстой, жалуясь на свои плохие финансы, пишет: «Сей год я могу как евреи (через два «ять») назвать цорным годом; он же на беду високосный». Так как из писем видно, что к этому времени жена Толстого родила не менее четырех раз, а его дочь Сарра, родившаяся в 1821 году, была ребенком и ее отец выписывал для нее азбуки, то можно с достоверностью заключить, что упомянутый високосный год был 1828 год.

Пиоьма написаны: четыре письма из Москвы, два из подмосковного имения Толстого — Глебова, одно из какого-то села Троицкого, три письма неизвестно откуда. Письма адресованы: шесть в Париж, два в Тамбовскую губернию, одно — неизвестно куда.

Об адресате писем Толстого Василии Федоровиче Гагарине известно только то, что он в 1827 году лечился в Париже, где ему делали операцию, что в конце года он вернулся в свое Тамбовское имение и умер в 1829 году. Он был сын генерала князя Федора Сергеевича Гагарина (р. в 1757 г.), убитого в 1791 году в Варшаве во время возмущения поляков, и, княгини Прасковьи Юрьевны, рожденной княгини Трубецкой (1762–1848).

У Василия Федоровича была сестра — княгиня Вера Федоровна Вяземская и брат Федор Федорович, о которых не раз говорится в письмах Толстого. Княгиня В. Ф. Вяземская была женой князя П. А. Вяземского, поэта и приятеля Федора Толстого. Пушкин в одном своем письме называет ее доброй и милой бабой, а в другом письме пишет Вяземскому и его жене: «Adieu, князь Вертопрах и княгиня Вертопрахина».

Брат Василия Гагарина князь Федор Федорович Гагарин (р. 1786 г., умер в 1863 г.), прозванный «tete de mort», или «Адамова Голова», был в свое время так же, как и Американец Толстой, известен, как повеса, игрок и кутила, с той, впрочем, разницей, что Толстой был в сущности человек расчетливый, чего про Гагарина сказать нельзя. Про Гагарина рассказывали, что в 12-м году, служа адъютантом при Бенигсене, он держал пари с офицерами, что доставит Наполеону два фунта чаю, и доставил; только благодаря благосклонности Наполеона он благополучно возвратился в русский лагерь. Граф М. Д. Бутурлин в своих записках пишет, что «его недостатки заключались в человеческой слабости быть везде на первом плане, в эксцентрических выходках или замашках казаться молодым, вопреки своих лет»[25]. В 20-х годах он командовал Клястицким гусарским полком. О нем рассказывали следующий анекдот: приехав однажды на станцию и заказав рябчика, он вышел на двор, вслед за ним вошел в станционную комнату известный московский сорванец, который посягнул на жаркое, хотя ему говорили, что оно заказано другим проезжающим. Возвратясь в комнату и застигнув этого господина с поличным, князь преспокойно пожелал ему хорошего аппетита, но, выставив дуло пистолета, заставил проглотить без отдыха еще 11 рябчиков, за которые заплатил. Года через два по взятии Варшавы он был уволен без прошения за то будто бы, что его видели на варшавских гуляньях в обществе женщин низшего разбора. Вскоре он вновь был принят на службу и назначен бригадным генералом. Как начальника его любили, так как он с офицерами обходился запанибрата. Однажды офицеры поздно вечером метали банк в палатке на ковре. Вдруг поднимается пола палатки и из-под нее вылезает к общему изумлению рука с картой, при словах: «Господа, аттанде, пятерка пик идет ва-банк», и вслед за ней выглянула оскалившаяся, черепообразная, полулысая голова князя. Он остался холостяком до конца и был, кажется, без всякого состояния, жил постоянно в Москве одним жалованьем, обедал почти всегда во французских ресторанах…

В 1827 году, как видно из писем Федора Толстого, у Федора Федоровича Гагарина еще оставались какие-то остатки состояния — доля нераздельного имения, принадлежавшего ему, его брату и «сестре; но, по-видимому, своим беспорядочным поведением он расстроил как свой денежные дела, так и дела брата и сестры. Толстой по дружбе с семьей Гагариных заложил за него свое именье, а княгиня В. Ф. Вяземская поручилась за брата. В письме от 18 февраля (1828 г.) Толстой пишет: «Я сам на точке лишиться последнего верного куска, заложенного за князя Федора, или разорить твою сестру Веру, как поручительницу по нем, хоть только и слове. сную; столь верю я ее честному слову».

Вследствие этой сделки имущественно заинтересованный в делах Гагариных и по дружбе с — ними, Толстой взял на себя поручение наблюдать за делами Василия Федоровича. Вообще он был «добрым приятелем своих друзей», по выражению Жуковского, и приятели охотно давали ему поручения, которые он исполнял толково и добросовестно. Так, Пушкин поручил ему свое сватовство, а Вяземский писал А. И. Тургеневу за границу (18 янв. 1832 г.): «Когда ты будешь иметь некоторого рода официальность за границей, нет неудобства пересылать тебе деньги. Дай доверенность Американцу, если Оболенский не возьмется. Он не Жихарев, и таким образом ты хватишь дубиной через лоб предрассудку»[26]. Поэтому неудивительно, что В. Ф. Гагарин поручил Федору Толстому ведение своих дел. Сообщение о ходе этих дел составляет главный предмет его писем.

Толстой прежде всего хлопочет о получении дополнительной ссуды из ломбарда под имение Гагариных. В письме от 6 июня 1827 года он пишет: «Медленность, с каковой у нас все делается, по чести убийственна. Вот уже около месяца как я подписал бумагу на получение тебе денег» на основании 24- летнего платежа, сулят выдать скоро». Деньги, однако, были выданы более чем полгода спустя.

В письме от 6 сентября Толстой пишет: «Станем говорить о делах твоих. Они весьма плохи, хоть Поспелов и усердствует по оныМ, но, кажется, возможности его не соответствуют доброй его воле и желанию быть тебе полезным. <…> Он жалуется на князя Федора, который якобы чересчур мучит его требованиями денег, которых у него нет и которые, по чести, найти невозможно. Но письмам, которые я имею из Тамбова от твоих управляющих, мне кажется, что там правление смешанное: деспотическое с анархическим, все один на другого жалуются». Поспелов был поверенный Гагарина.

В письме от 13 ноября Толстой пишет: «Тяжко, но сказать тебе должен, любезный друг, сколько здоровье твое требует твоего отсутствия, столько твои хозяйственные дела требуют, напротив, твоего присутствия в России».

В следующем письме Толстой оправдывается от упреков Гагарина в недостаточном радении в его делах. Он пишет: «Есть ли дом выб-ов[27] спит, Поспелов бродит, князь Павел Павлович (Гагарин), взявшийся управлять делами твоего брата князя Федора, бог знает что делает или ничего не делает, а ты нуждаешься, страдаешь от нужд, — в том я, по чести и совести, не виноват… По милости управляющих кн. Гагарина и рыцаря Поспелова я сам на точке «расзориться» и, может быть, «расзорить» твою добрую великодушную сестру Веру; все это, может, за доброе токмо желание наше спасти от беды князя Федора».