пути.

Перед городом расположилась армия легистов, развернутая в боевой порядок. Еще нельзя было разобрать отдельных людей, но общие их позиции просматривались великолепно.

Войско Готфрида Кельнского выстроилось дугой, выгибающейся концами к нам, их противнику. Стоящая в центре пехота и конница на флангах — все, как и рассказывал Грегор.

Все то время, пока униаты выстраивали своих людей, располагая их в соответствии нашему плану, армия легистов сохраняла неподвижность. Изредка можно было заметить всадников, скачущих от одного фланга к другому — гонцов, которые разносили приказы Готфрида полевым командирам.

Я перевел взгляд на наше войско. Мы с Дитрихом, графом Рекнагелем, капитаном Парасом и еще с несколькими менее важными людьми стояли на одном из холмов, сразу перед которым расстилалась равнина, где и строились наши солдаты. Все в точности повторяло план, предложенный накануне Штаденом.

Альберг зарядил пистолеты, одел шлем и пришпорил лошадь, направив ее к пешим отрядам. По приказу графа Рекнагеля он командовал пехотой, а все ее участие в бою заключалось лишь в поддержке кавалерии. Да и то, если конница Готфрида рискнет вступить в сражение.

— Вот настоящий солдат, — сообщил нам Рекнагель, указывая на капитана наемников, сам не сдвинувшись с места. — Всегда там, где сражаются его люди.

По-моему, Альберг планировал свое неожиданное вступление в бой, и это было весьма нежелательно для нас. Но графу сейчас невозможно было что-либо доказать.

Привстав в стременах, он картинно вскинул меч в небо, прокричав:

— Впере-ед!

Сигналы горна разнесли его приказ по отрядам. Кавалерия, которой командовал граф Грегор, медленно набирая ход, двинулась вперед, на противника. Войско Готфрида по прежнему стойко хранили неподвижность.

— Они не знают нашего плана, — усмехнулся Дитрих. Граф в ответ радостно кивнул головой, не отрывая взгляда от поля битвы.

— Тем большим сюрпризом будет для них предательство капитана Виндорта! — прошептал он, вкладывая меч в ножны.

Для меня слова Дитриха звучали совершенно по-другому. Пришлось здорово попотеть, чтобы скрыть непроизвольно лезущую на лицо ухмылку. Я на мгновение отвел взгляд от поля боя, осмотрев нашу ставку. Кроме меня, Дитриха и Рекнагеля рядом были лишь трое незнакомых мне всадников — дальние родственники графа — и капитан пфальцской мушкетерской роты. Если нам придется убегать с боем, придется жарко. Обжигающе жарко. Я вернулся к наблюдению за сражением.

Лавина — хотя мне приходилось видеть и больше — кавалеристов готова была обрушиться на центр дуги, в которую выстроились легисты. Несколько всадников обрушились в вырытые загодя, замаскированные ямы, на дне которых их наверняка ждали острые колья.

Клубы дыма скрыли первый ряд кельнских пехотинцев-мушкетеров от нашего взгляда. И только спустя мгновение мы услышали грохот ружейного залпа. Первая шеренга разошлась, освобождая второй пространство для стрельбы. Снова облако, снова гром секундой позже. Передние ряды кавалеристов стремительно пустели, лошади оставшиеся без всадников, останавливались и мешали атаке. После своего выстрела шестая шеренга разошлись, выпуская вперед новые отряды пехоты. Встав впереди отстрелявшихся и бесполезных теперь мушкетеров, они сплотили ряды и подняли длинные пики. Пикинеры! Подобный железный еж, только несравненно меньший, мы видели в Соединенных Провинциях, в доме мэтра Якобсона.

— Ну где же рота Виндорта, — шептал Рекнагель. — Еще немного, ну же… Когда?

Накатившаяся волна конницы разбилась о пики. Атака захлебнулась, завязнув в плотном строю пехоты. Я перевел взгляд вправо: рота Виндорта, крупный рейтарский отряд, занимавший весь фланг, не сдвинулась с места. Капитан не спешил на помощь ни кельнским пикинерам, ни кавалерии униатов.

Пехотинцы дрогнули, подаваясь назад, и начали медленно отступать, уступая позиции коннице графа Грегора. Кавалеристы несли страшные потери, но приказ Рекнагеля подстегивал Грегора, заставляя двигаться вперед до подхода рейтарской роты.

— Вот! — довольно прошипел Рекнагель, буквально вытянувшись вперед, по направлению к полю боя.

Дуга войск Готфрида выгибалась все сильней и сильней, втягивая в себя униатскую конницу. Мне показалось, что еще немного и граф Грегор прорвет центр, смяв пехотинцев. Призрак грядущего провала нашей миссии помахал мне с поля боя рукой, вызвав в воображении три виселицы на площади в Бремене. Хотя нет, не три, две — уж Себастьян-то как-нибудь выйдет сухим из воды. Тем более, что всю эту авантюру мы затеяли без него.

Фланги легистской дуги дрогнули, срываясь с места. Рейтарская рота и дворяне Готфрида завершали окружение кавалерии Грегора. Одновременно с этим раздались звуки пушечного залпа. Ядра посеяли смерть во все еще стоявшей на месте униатской пехоте, убив несколько десятков человек и заставив остальных смешать ряды в панике. Капитан Парас быстро навел порядок, восстановив строй.

Звуки горна, прозвучавшие у самого подножия холма, как раз там, где стояла пехота Альберга, привлекли наше внимание.

— Сучий сын, почему так поздно! — злобно выругался Рекнагель, забыв, что еще полчаса назад приказывал Парасу не ввязываться в бой. — Зато теперь рота Виндорта дорежет пикинеров, а потом мы займемся кавалерией Готфрида!

Подозвав к себе двух гонцов, ждавших его знака ниже по склону холма, Рекнагель отдал несколько приказов и взмахом руки отправил их в гущу боя.

Пехота Альберга медленно двинулась вперед, поэтому второй артиллерийский залп нанес меньшие повреждения. Теперь артиллеристам Готфрида приходилось менять наводку, стреляя на упреждение в движении пехотинцев капитана Параса.

Я перевел взор на конницу униатов. Пикинеры больше не отступали, стойко держа позиции. Граф Грегор развернул часть всадников навстречу стремительно надвигавшейся слева кавалерии Готфрида, ожидая обещанной нами помощи со стороны наемников-рейтаров. Но события начали развиваться совершенно по-другому, обманывая все ожидания командующего униатской кавалерией.

Ворвавшиеся в ряды конницы Грегора рейтары Виндорта сеяли смерть вокруг себя, убивая не ожидавших удара в спину униатов. Сражение превратилось в бойню, кольцо вокруг Грегора смыкалось. Я видел его — маленького человечка на коне — рядом со знаменосцем, державшим штандарт с гербом Пфальцского графства и девизом Рекнагеля.

Очередной пушечный залп; я, кажется, пропустил их несколько, пока наблюдал за Грегором. На этот раз артиллеристы накрыли всю униатскую пехоту, ни одно ядро не упало даром. Альберг упрямо подгонял солдат, стремясь быстрее вступить в бой и смешаться с войсками Готфрида. Это позволило бы ему избегнуть огня пушек.

Когда я в очередной раз бросил взгляд на Грегора, того уже не было видно. Я смог разглядеть несколько мест, где еще кипел бой — униаты отбивались от многократно превосходившего их в численности противника — но Грегора там не было. Не было видно и рекнагелевского штандарта. Вскоре угасли последние искры сопротивления.

Пфальцский граф был в ярости. В очень большой ярости.

— Ну? — повернулся он к нам. — Объяснения есть?!

Конечно же нам нечего было ответить Рекнагелю. Дитрих лишь хмуро пожал плечами, положив руку на меч.

— Ваша милость, очевидно капитан предал договор с мэтром Лодекином. Никто не может избежать неудачи. Мы лишь действовали согласно плану, одобренному нашим господином. Не более того, ваша милость.

Я выставил вперед руки, ладонями к графу, словно умоляя его пощадить меня. Дитрих усмехнулся и убрал руку с меча. На рукояти пистолетов.

— Ладно, вас я повешу позже, — прошипел Рекнагель, возвращаясь к наблюдению за войсками.

Альберг уже был недалеко от того места, где кипела битва. Кавалеристы Готфрида и рейтары Виндорта отошли в сторону, освобождая дорогу свой пехоте. Кельнские мушкетеры, перезарядившие оружие, выдвинулись вперед, готовые произвести залп по приказу командира.

Клубы дыма скрыли оба отряда пехоты. Отстрелявшись, они пошли на сближение. Две черепахи — или два ежа, что более правильно — столкнулись друг с другом. Несколько минут царила тишина, затем раздался пушечный залп, ударивший по задним рядам рекнагелевой пехоты. Сразу же после него прозвучали горны, и конница Готфрида, вместе с ротой Виндорта, вспороли левый фланг противника. После второго залпа униаты не выдержали. В хаосе беспорядочного отступления солдаты кельнского графа творили все, что хотели. Рейтары возвышались над бегущей толпой, которая еще несколько минут назад была организованным отрядом, и убивали пехотинцев налево и направо, даже не беспокоясь за свои жизни.

— Сучьи отродья! Мое войско! — пунцовый от гнева Рекнагель развернулся к нам, выхватывая меч. — Убейте их!

Сердце мое сжалось в предчувствии скорой и неотвратимой смерти. Их было все-таки пятеро: граф, трое его родственников и капитан пфальцской роты. Даже будь здесь Себастьян, нам было бы трудно отбиться: двоим из нас пришлось бы сражаться с несколькими противниками одновременно. А такие бои практически никогда не заканчиваются победой одиночки.

Рука моя сама рванула меч из ножен. Клинок описал сверкающую дугу в воздухе и ударил в шею одного из родственников Рекнагеля. Одним меньше.

Выстрел со стороны Дитриха. Обычное начало, все его бои начинаются с разряжения пистолетов. Наверное поэтому он и жив до сих пор. Я удивлялся сам себе, как не потерял способность шутить, встречая собственную смерть.

В противники мне достался сам Рекнагель. Он был опытным бойцом, судя по рассказам Дитриха. Не знаю, за что он на меня взъелся? План ведь предложил Штаден-Эндорфер.

Мне показалось, что я могу уже твердо рассчитывать на собственный участок земли где-нибудь у Кельна. Метра два в глубину и с деревянным крестом. По счастью, мне долгое время удавалось парировать удары графа. Но наша схватка не могла тянуться так до бесконечности. Я был вынужден защищаться, потому что Рекнагель превосходил меня в искусстве боя и любая моя атака, стоило мне допустить ошибку, стала бы для меня последней.

Очередной выстрел откуда-то слева. Я не мог покоситься в сторону Дитриха, чтобы узнать, как идут у него дела: граф атаковал со все возрастающей яростью, отбивать его удары становилось сложнее и сложнее. Я старался не поддаваться панике и сохранять разум. И только тогда я вспомнил об амулете, защищающем от оружия. Решив, что мне придется пустить его в дело для спасения собственной шкуры, я потянулся к нему левой рукой, но замешкался с ремешком поясного кошелька и этого оказалось достаточно.

Меч Рекнагеля ударил меня в правое бедро. Пройдя в щель между доспехами, клинок — хотя и потерял значительную часть своей убойной силы — рассек бедро до самой кости. Боль заставила меня выронить оружие и чуть было не свалиться с коня. Кровь из раны хлестала вовсю. Я отклонился как можно дальше влево, выводя из-под удара голову и корпус и надеясь, что граф не сумеет нанесет удар в то же бедро. И все это время лихорадочно продолжал нашаривать амулет.

Удар меча обрушился мне на шею, сбивая меня с коня. Я упал, растянувшись ничком на спине. Кровь растекалась лужей подо мной, я чувствовал ее жар, когда она стекала по ноге под набедренником. Рекнагель спешился, держа в руке меч, и медленно пошел ко мне. Губы его шевелились, но брани графа я не слышал — или я уже расставался с бренным миром, или он просто произносил слова беззвучно, одними губами.

Амулет! Он сработал! Я не чувствовал раны, не чувствовал, что моя голова отделена от тела или что мои шейные позвонки перебиты ударом меча. Нашарив пистолет, я поднял его, прицелившись в лицо графа. Он в ужасе отшатнулся, пытаясь прикрыть лицо рукой в латной перчатке. Но было уже поздно, грянул выстрел.

Рекнагель начал крениться влево, затем тяжело осел на землю. Я попытался встать и не мог. Рана кровоточила, потеря крови, видно, была значительной. Пришлось приподняться на локтях, бросив рядом пистолет. Было ужасно больно, какое-то мгновение мне казалось, что сейчас я потеряю сознание и истеку кровью. Но все обошлось. К сожалению, амулет предотвращал нанесение ран только после своего использования.

Капли дождя били меня по лицу, попадая в глаза и заставляя часто моргать. Ко мне приблизилась темная фигура, нагнулась ближе:

— Он еще жив! — голос лейтенанта Коппа.

«Вот и все!» — подумалось мне, и я попытался ударить силуэт кулаком. Естественно, человек легко уклонился.

— Перевяжи его! — донесся издалека приказ Дитриха.

Тут я перестал что-либо понимать и, видимо, потерял сознание.