В поощрение Юрий Петрович написал стишок, в котором выражал пожелание сыну стать русским Фидием, и тут же рассказал, что древнегреческий скульптор Фидий признается величайшим из всех художников мира. Потом говорили о литературе. Отец одобрил желание Миши изучать русскую литературу, но вскоре, утомившись ролью ментора, Юрий Петрович начал зевать и собираться в дорогу.

Мальчик знал, что удерживать его бесполезно.

На этот раз отец твердо объявил о своем желании видеть сына у себя в имении. После долгих разговоров бабушка согласилась, и было решено по дороге в Москву заехать к Юрию Петровичу погостить.

Пока что погода не радовала, морозы стояли сильные. «Афанасий-ломонос, уши береги и нос!» — так приветствовали тарханцы последние зимние морозы. Миша любил лепить на дворе снежные фигуры колоссальных размеров. Проснувшись, он шел к бабушке смотреть из ее окна на свои произведения, потом обозревал фигуры из окна чайной комнаты и, если только находил в них недостатки, наспех одевался и бежал их подправлять. Так и стояли эти снежные великаны, изумляя прохожих, а по вечерам дворовые даже пугались их.

Разительная перемена произошла в мальчике в этом году: он перестал болеть, наоборот, удивлял всех своей ловкостью и силой. Он научился кататься на коньках и на Большом пруду упражнялся часами, делая разные фигуры; даже научился вальсировать на льду. Юрьевы, Максутовы, Пожогины и Аким Шан- Гирей с удовольствием разделяли увлечение Миши. Но дворовым мальчикам было запрещено теперь играть с Михаилом Юрьевичем, и их безжалостно отгоняли, когда они по-прежнему подходили к нему. Миша сердился, но бабушка была неумолима в своих распоряжениях, к тому же мальчики — товарищи по учению — не разделяли желания Миши играть с дворовыми и неизменно протестовали, когда появлялись крестьянские ребята. Однако в праздничные дни все ходили смотреть народные игры, а на масленицу — кулачные бои на гладком льду пруда.

Весной приехал дядя Афанасий. Он недавно вернулся из Москвы и привез оттуда несколько книг для Миши. Кроме того, Афанасий Алексеевич привез еще какую-то рукописную тетрадку со стихами, довольно объемистую; это была новая поэма Александра Бестужева-Марлинского, и вот какова была ее история.

Оказывается, Александр Бестужев был осужден на каторгу на двадцать лет и после приговора был направлен в Финляндию, в Роченсальм, где его и заключили в крепость «Форт-Слава». Здесь Бестужев пробыл около года, после чего его направили в Якутск.

Друзья постарались увидеться с ним, и он передал им свою поэму «Андрей, князь Переяславский» и успел даже рассказать, как написана эта поэма: в крепости, в Финляндии, где у него под рукой не было ни одной книги. Написана она была жестяным обломком, на котором он зубами сделал расщеп; он писал по ночам на табачной обертке, чернилами ему служил толченый уголь.

Бестужев писал, желая отвлечься от мучительных мыслей, и просил, чтобы поэма эта была напечатана, а деньги за нее были уплачены его матери и сестрам, которые жестоко нуждались после ареста трех братьев Бестужевых. Пока поэма эта ходит в списках — их делают, вероятно, сестры, — и каждый, кто покупает подобную этой тетрадку, дает сколько в силах, чтобы помочь семье.

Возможно, что поэма эта будет напечатана, но при условии, что фамилия автора названа не будет. Литераторы, которые читали эту поэму, не очень одобряют ее — в ней нет мастерства. С точки зрения нравственности она безупречна и нет в ней никаких политических высказываний. Впрочем, в стихах много мест живописных и красот истинно поэтических, иногда обнаруживающих зрелое перо.

Миша очень просил дать ему прочитать эту поэму. Афанасий Алексеевич сказал, что, по его мнению, можно дать, потому что ничего вредного в этом произведении нет — наоборот, повесть вполне благонадежная, сюжет исторический. Афанасий Алексеевич обратил внимание, что в сердце Бестужева, когда он томился в крепости, теплилась надежда, что он не будет забыт потомством. Бестужев писал в своей поэме:

Я не исчез в бездонной мгле, Но, сединой веков юнея, Раскинусь благом по земле, Воспламеняя и светлея! И, прокатясь ключом с горы Под сенью славы безымянной, Столь отдаленной и желанной, Достигну радостной поры, Когда, познав закон природы, Заветный плод, во мгле времян, Людьми посеянных семян. Пожнут счастливые народы!

Юный Лермантов быстро прочитал эту поэму. Отдельные строки ему понравились несказанно — так понравились, что он их запомнил:

Видно, милая грустна В пышном тереме высоком…

Так писал Бестужев-Марлинский. Мальчик напевал эти строки, и его дразнило желание как-то переделать их…

Запомнились ему еще такие строки:

И дом русалки молодой В волнах растопленной денницы Слиян из граней хрусталя…

Но больше всего понравилось мальчику описание того, как витязь несется в челноке среди бурных волн по морю:

Но вот ярящимся Дунаем, То видим, то опять скрываем, Ловец плывет на челноке.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату