148–150.
Я уже упоминал о том, что мой отец «в порядке гипотезы объяснял состояние “Песни об Атли” переработкой песни более ранней: переработкой, что сама подверглась “усовершенствованиям”, дополнениям, повреждениям и хаотическим перестановкам». Он полагал, что «эпизод Хёгни — Хьялли» (см. комментарий к 118–131) и месть Гудрун Атли через их общих детей — это поздние добавления «автора “Песни об Атли”», внесенные в песнь более раннюю в ходе ее переделки.
Заключительная часть «Песни об Атли», неизменно представляющая трудность для интерпретации в том, что касается языковых подробностей, не вполне вразумительна как с точки зрения логики, так и психологии. Вот что мы имеем: Гудрун выходит навстречу Атли, когда тот возвращается после убийства Гуннара в змеином рве, приглашает мужа на пир, подавая золотой кубок (см. «Песнь», строфа 145), потчует собравшихся питьем и снедью, прислуживает Атли — а затем возвещает с чудовищной прямотой, что она сделала и что именно происходит. В палатах раздаются вопль ужаса и рыдания, но Гудрун не плачет: «она рассыпала золото, дарила челяди червонные кольца <…>. Атли, ничего не подозревая, напился допьяна; оружия при нем не было, и Гудрун он не остерегался»[34] (эта последняя фраза — отцовский перевод исландского глагола, значение которого здесь неясно). Далее Гудрун убивает Атли в его же собственной постели — и поджигает дом.
«Зачем эта раздача золота, — писал мой отец, — если Гудрун не нуждается ни в помощи, ни в одолжении, да и вправе ли на них рассчитывать убийца княжичей, которая сама призналась в своем преступлении? Почему Атли оказался настолько глуп и не заподозрил об истинных намерениях Гудрун?»
Отец предполагал, что, в то время как гибель сына или сыновей Атли — это, по всей вероятности, очень древняя составляющая легенды, изначально с местью Гудрун она никак не связана. Та форма, в которой она вплетена в сюжет (утверждал отец), — это практически наверняка преимущественно скандинавская доработка, завершающая собою долгий процесс. Очень может быть, что в «первоисточнике» «Песни об Атли» она отсутствовала — и не кто иной, как автор «Песни об Атли» ввел ее в повествование и вплел в основную тему мести.
Отец допускал, что в ранней версии истории сразу за сценой тризны описывалась раздача Гудрун золота. В таком случае это было бы естественным образом воспринято как умелое притворство: она делает вид, что весела и смирилась с происходящим, и раздает богатые дары, дабы усыпить подозрения. Тогда Атли, «ничего не подозревая» — потому что для подозрений оснований нет, — ложится в постель пьяным (это один из древнейших элементов истории, см. Приложение А, с. 374–375). Но когда возник мотив убийства детей, его неизбежно пришлось вводить по ходу тризны. Строфы, о которых шла речь выше, были сохранены, но вписались не слишком удачно («Зачем эта раздача золота? Почему Атли оказался настолько глуп?»).
В своей «Песни о Гудрун» мой отец измыслил хорошее средство исправить ситуацию: Атли теряет сознание от ужаса, и слуги относят его в постель (148–149).
Автор «Речей Атли» здесь внезапно возвращается к традиции, согласно которой у Хёгни был сын, который и отомстил Атли, и утверждает (чему вторят и сага, и Снорри), будто этот сын, прежде в песни не упомянутый, посодействовал Гудрун в убийстве. Как и следовало ожидать, в «Песни о Гудрун» этому мотиву места не нашлось.
152–154.
Эпизод, в котором Гудрун сжигает дом, заимствован из «Песни об Атли»: см. комментарий к 93– 112.
156.
Строки 5–8 практически повторяют последние строки «Песни о Вёльсунгах» (IX.82), а также завершают собою «Песнь о Гудрун» (строфа 165) перед тем, как поэт обратится к слушателям с прощальными словами.
157–165.
В рукописи отец отметил карандашом, что весь финал песни, начиная от строфы 157, должен быть опущен: сохранить следовало только последнюю строфу за номером 166. Однако в рукописи неровными линиями обозначено, что удалению подлежат строфы только до 164, так что последние четыре строки строфы 156 таковы же, как и последние четыре строки строфы 165 сразу за ней.
159–165.
Стихи, вложенные в уста Гудрун, сидящей на берегу моря, подсказаны поздней эддической песнью «Gu?runarhvot» («Подстрекательство Гудрун»), однако близкого соответствия между ними нет. Вторая часть этой краткой песни представляет собою один из нескольких «Плачей Гудрун» и повествует в том числе и о ее горе в связи с последними событиями северной легенды, которые в отцовских поэмах, согласно авторскому замыслу, опущены.
В «Подстрекательстве Гудрун» героиня рассказывает, что попыталась утопиться в море, но волны вынесли ее на берег (как в «Песни о Гудрун», 158), и история ее не закончилась. На раннем этапе в тему Нифлунгов, восприимчивую к разнообразным добавлениям, была вплетена совершенно отдельная и очень древняя готская легенда. В этой легенде речь шла о смерти остроготского короля Эрманариха (см. комментарий к 86) от руки двух братьев, мстящих за убийство сестры; причем сестра именем Сванхильд
Ранее в «Песни о Гудрун», когда Гуннар пел о древних деяниях готов (86), он упоминал Йормунрека (Эрманариха); и это само по себе демонстрирует, что отец отсекал готскую легенду от своей песни о Нифлунгах и помещал Йормунрека в исторический контекст — поскольку исторический Эрманарих скончался примерно за шестьдесят лет до Гундахари (Гуннара), короля бургундов.
Лишь в «Подстрекательстве Гудрун» содержится единственная в скандинавской литературе ссылка на обстоятельства гибели Гудрун (она добровольно взошла на погребальный костер). Но в «Песни о Гудрун» она стенает и сетует и вновь бросается в волны, и на сей раз море ее принимает.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРИЛОЖЕНИЕ А
КРАТКИЙ РАССКАЗ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЛЕГЕНДЫ
§ I. Аттила и Гундахари
В обеих «Песнях» мой отец использовал выражение «бургундскийие владыкаи» — главным образом по отношению к Гуннару, или к Гуннару и Хёгни (которые именуются также Гьюкингами и Нифлунгами). В
