вниз. Как бы не опоздать к началу сражения.

— Скорее, скорее, братцы! — заторопил свое малое войско атаман Мещеряк. — Иван, как твоя нога? Поспеешь за нами? — Матвей видел, что трудный переход лесом дался Камышнику непросто.

— А что ей сделается, этой ноге, разве что как у бабы-яги станет вдруг костяной? — шутливо отозвался десятник, левой рукой провел по длинным вспотевшим от тяжелого дыхания усам. — Вот ежели был бы я восьминогим пауком, так и вовсе никаких забот… Не отстану, Матюша, не беспокойся из-за меня!

Матвей и рядом с ним Ортюха торопливым шагом пошли вниз по овражку, и через десять-пятнадцать минут ступили на дорогу, которая пересекала поле от Бегишева городка к южным улусам, ближайшим из которых был Саргачский, где в городке Тебенди правил своим родом князь Елыгай. Чуть южнее Тебенди в Иртыш впадал Ишим, еще одна крупная река во владениях хана Кучума.

— Ну вот, теперь до вала рукой подать. Отсюда и кинемся на Бегиша со спины, когда под обрывом начнется сражение. Мы Кашлык брали боем от берега, без охвата. Думаю, и на сей раз Бегиш с Карачей, ежели и он здесь, не чают удара в спину, — с видимым облегчением выговорил Мещеряк, посмотрел на своих казаков, которые изрядно притомились из-за бессонной ночи, сказал: — Перекусите, братцы, да ногам роздых хоть малый дайте.

— Надо отойти от дороги чуток вон к тем кустам, ниже по оврагу. Вдруг конники будут поутру скакать туда-сюда, увидят нас и сполох поднимут, — предостерег Ортюха.

Матвей признал совет десятника здравым, и казаки спустились ниже дороги, залегли в кустах и высоком бурьяне, который густо пах свежей полынью, достали из карманов куски вяленого мяса в белых тряпицах, принялись есть.

— Тихо, братцы! — негромко подал голос атаман. — Кажись, кого-то черти несут по степи! Да не одного, а несколько грешных душ! Всем лечь животами на траву и голов не поднимать!

Конский топот с каждой минутой становился все яснее, и вскоре по дороге, придерживая коней у овражка, показались всадники с хвостатыми пиками, которые торчали над меховыми шапками. Матвей Мещеряк насчитал около четырех десятков всадников. Татары миновали овражек и поскакали к городку, по мосту через ров въехали в открывшиеся ворота, где их взмахами шапок встретила стража.

— Кто-то из улусских старшин своих воинов прислал на зов князя Бегиша. Худо, ежели к началу сражения к нему еще какая ратная сила подоспеет, а то и сам Кучум объявится, — с сожалением прошептал Матвей Мещеряк, а Ортюха добавил, что ладно малая сила подъехала, а кабы сотни три-четыре, то и вовсе казакам трудно пришлось бы. Он приподнялся на длинные ноги, чтобы лучше видеть городок и тут же, не сдерживая голоса, с хрипотцой сказал так, чтобы слышали все:

— Кажись, пошли струги через Иртыш! Вона, дозорные на валу забегали, свои места побросали без догляда!

Казаки поднялись на северный склон овражка, по-прежнему хоронясь в траве и за кустами, хорошо разглядели, что в городке поднялась изрядная паника, вновь раскрылись толстые дощатые ворота в степную сторону, и три всадника наметом пустили коней, пригибаясь шапками к лохматым гривам степных скакунов.

— Бегиш вестника погнал к Кучуму или к Караче! — догадался Матвей Мещеряк. — Ортюха, вели казакам спешно натянуть аркан на те колышки, которые ранее вбили!

Ортюха подхватил за руку Федотку Цыбулю, и они быстро намотали оба конца крепкого аркана на колья, которые вбили здесь, когда брали пленного татарина.

— Укроемся, — сказал Ортюха, ложась на живот в бурьян. — Как объявятся, будь готов метнуться на упавших. Не стреляй, чтобы лишнего шума не случилось.

За спиной послышался легкий шорох, Ортюха обернулся — это товарищ Федотки Митяй подполз к ним со своим арканом. Ортюха кивком дал знак безусому казаку, чтобы он воспользовался своим арканом, случись вдруг если татары успеют заметить западню.

«Ежели и разглядят, то успеют ли поднять коней и перескочить через препятствие?» — успел подумать Ортюха, наблюдая, как всадники, нахлестывая коней, вымчали к овражку и, не сдерживая галопа, ринулись вниз.

Остальное произошло в считанные секунды. Казаки рванулись вперед прежде чем передний конь, запнувшись о туго натянутый аркан, заржал и головой вперед рухнул на землю. Его хозяин вылетел из седла, раскинул руки — в одной плеть, а другая пустая, — издал крик испуга и гулко ударился грудью о твердую землю. Скакавший за ним татарин налетел на упавшую лошадь и завалился вместе со своей, третий чудом успел натянуть повод, конь взвился на задние ноги, прошел на них несколько шагов, потом дико взбрыкнул, да так резко, что всадник не удержался в седле, слетел вправо, успев освободить ноги из стремян.

— Хватай нехристя! — не сдерживая голоса, закричал Ортюха и одновременно с Федоткой навалился на дюжего татарина, но тот выхватил из-за пояса кривой, с широким лезвием кинжал, размахнулся, чтобы ударить молодого казака в живот. На какую-то долю секунды Ортюха сумел опередить врага и удачно ткнул саблей в шею, не дав ему возможности поразить Федотку. Татарин всхрапнул разорванным горлом, выронил нож, охватил шею руками, словно так можно было остановить хлынувшую между пальцев кровь, и завалился на обочину дороги, ломая высокие пахучие стебли полыни.

И будто короткая стычка с бегишевыми посланцами дала сигнал кровавому сражению. Со стороны Иртыша послышались раскатистые крики казаков, которые из стругов дружно повалили на берег. Бабахнула затинная пищаль, ударил первый залп пищалей, из-за невысокого вала городка в ответ полетели сотни стрел, от которых казаки укрывались круглыми щитами.

— С богом, братцы! Поможем атаману влезть на кручу! — выкрикнул Матвей Мещеряк и рывком поднялся из бурьяна, взял легкий щит из-за спины, надел его на левую руку так, чтобы он прикрывал грудь, но не мешал стрелять из пищали. Другая заряженная пищаль висела на ремне за спиной.

Его маленький отряд скорым шагом, растянувшись цепью, пошел от овражка к городку, до которого было шагов двести, не более. Какое-то время на валу не было видно ни одного человека, но когда прошли почти половину пути, на вал вбежало два десятка воинов, они что-то кричали, размахивали обнаженными саблями, беспрестанно оглядываясь в сторону городка.

— Сполох подняли! — громко выкрикнул Мещеряк, сапогом подминая на ходу упрямую полынь. — Это Ермаку в радость! Бегиш начнет крутить головой туда-сюда, не зная, сколько нас у него за спиной! Идем без робости, братцы! Пущай нехристи видят силу русского ратника! Палить из пищалей только в крайности да наверняка! А уж потом сабли в дело пустим!

Казаки взяли оружие наизготовку, молча шли к городку, татар на валу становилось все больше и больше. Под кручей крики и пищальная пальба набирали силу, потом все слилось воедино, и сквозь людской гомон стал все отчетливее доноситься яростный сабельный скрежет — дерущиеся сошлись, что называется, зев в зев, когда в ход идут не только сабли, но и ножи, кулаки и зубы.

— Ермак в городке! Глядите, братцы! Казаки через вал полезли! Неча-ай! — зычно прокричал Матвей Мещеряк и с быстрого шага перешел в бег, увлекая за собой соратников.

— Неча-ай! — подхватили боевой клич казаки и вслед за атаманом пустились бежать в сторону вала, куда с боем отступали от иртышского берега воины Бегиша и Карачи.

Когда до вала оставалось менее сотни шагов, татары ринулись в ров, а из него в поле, навстречу небольшому казачьему отряду. Сколько было врагов, Матвей не мог определить точно, он подал команду:

— Встать плотнее! Пищали готовь! Щиты выставь перед собой!

Прокричал вовремя, потому как многие татары начали на бегу натягивать луки и пускать стрелы в шеренгой остановившихся казаков. Вот между врагами восемьдесят, шестьдесят шагов, еще меньше…

— Пали-и! — крикнул, чуть не сорвав голос, Матвей Мещеряк и сам выстрелил в рослого, хорошо одетого воина, который на бегу размахивал кривой сверкающей на солнце саблей, прикрыв себя ярко-красным круглым щитом, над которым видно было красное от возбуждения лицо с горбатым носом над черными длинными усами. Пуля пробила щит, ударила в грудь, и татарин, сделав по инерции три неуверенных шага, рухнул боком в бурьян. Рядом с ним густо повалились убитые и раненые, одни неподвижно, другие пытались встать на колени и снова падали в густой бурьян. В толпе атакующих, или вернее сказать, убегающих из городка, образовалась изрядная дыра, и пока она заполнилась новыми воинами, казаки быстро поменяли пищали и по команде атамана дали второй залп, уже шагов с сорока. Редкая пуля прошла мимо татарского воинства.

— Сомкнись! Сабли к сече! — крикнул Матвей Мещеряк, принял на щит удар хвостатого копья и одним махом рубанул набежавшего рослого воина с дикими от ярости округлыми черными глазами.

— Секи-и!..

— Вали тварь поганую!

— Ал-ла!

Вихрились крики и стоны, лязгала сталь, раздавались удары клинков о щиты, шлемы, ругань понятная и незнакомая, предсмертные вопли упавших на измятую прохладную поутру траву.

— Держись, братцы! Ермак жмет татар со спины! Наши рядом! — Матвей Мещеряк стоял в подвижном строю своих казаков чуть впереди, резко взмахивал тяжелой длинной саблей с утолщением на конце, что делало его удары особенно тяжелыми для противника. Он сшибал набегавших татар, не давая им возможности наваливаться плотной кучей, успевал следить за тем, как стойко и умело бьются его казаки, став полукругом и укрываясь щитами.

В стороне от места скоротечной схватки убегающих из городка татар с казаками атамана Мещеряка, пригибаясь к конским гривам, галопом прогнали коней с полсотни всадников, проскочили овражек и умчались на юг. Следом побежали те, кто спасся от казаков атамана Ермака. Гнаться за ними не было сил, потому как подъем на кручу и яростная рубка в городке дались ратникам не так-то просто.

Бережно обходя побитых и покалеченных татар, которые лежали неподвижно или корчились от ран на измятом полынном поле, атаман Ермак подошел к Матвею Мещеряку, устало улыбнулся и крепко обнял верного соратника.

— Славно вышло, Матюша! Отвлек ты бегишеву силу с кручи на себя, полегче стало врываться в городок! — Ермак вынул из-за отворота кафтана мятый холщовый платок, утер потное лицо, снял шлем, вытер курчавые темные волосы и загорелую жилистую шею. — Все ли казаки живы?

— Живы все, только четверых татарскими стрелами да троих саблями посекло, к счастью, не очень сильно, вона друг дружку на траве лечат, А у тебя, Ермак?

— И у меня чуток больше десяти казаков стрелами да копьями покалечено. Крепко Бегиша да Карачу побили пищальным огнем, едва князья спаслись на конях! Идем в городок, оставим поле. Сюда местные жители возвратятся, раненых подберут, мертвых похоронят по своему обычаю. Бегиш, оказалось, имел две старые пушки, из Казани давно привезенные. Да только, как и под Кашлыком, не сумели из них ни разу пальнуть. Наш ведун старец Еремей божится, что это он молитвами заговорил пушки, чтобы не стрельнули по казакам. Так Бегиш приказал столкнуть их с кручи на наши головы.

— Задело кого? — спросил хрипловатым голосом Ортюха Болдырев, на ходу пучком зеленой травы оттирая со щита потеки крови, которая видна была у него и на правой руке и на полах серого кафтана. Он едва успевал за быстро идущими атаманами, хотя почти на голову был выше обоих.

— Мимо прокатились с буханьем на буграх, — отозвался Ермак. — Как только мы узрели, что татары толкают их с вала, расступились и пропустили чугунные махины. Зато наша затинная пищаль, пока мы лезли по круче вверх, несколько раз удачно пальнула ядрами по валу, и не мимо татарских голов!

— Здесь задержимся, или далее погребем? — спросил Матвей Мещеряк, когда казаки собрали оружие, брошенное татарами, и сошлись в центре городка у пепелища, в огне которого не так давно погибли отважные казаки со своим атаманом Иваном Кольцо.

— Холмик бы насыпать, да крест поставить, — вслух подумал Матвей Мещеряк, искоса глянул на суровое, с поджатыми губами атамана Ермака. Показалось даже, что у того скупые слезы подступили к глазам. — Не удалось Бегиша посадить на угли…

— Даст бог удачи — не спасется и в дикой степи от нас… А крест татары все равно снесут, — тихо проговорил атаман Ермак, снял шлем и с обнаженной головой сделал поклон, касаясь рукой утоптанной земли.

И все бывшие здесь казаки повторили прощальный поклон. Не желая оставаться в полуразрушенном в ходе сражения городке, который горел в четырех местах, побрав найденные съестные припасы и оружие, без мешкотни спустились с берега к стругам, которые охранялись десятью наиболее пожилыми казаками.