Мещеряк следил внимательно за приближением врага, который, похоже, не очень-то надеялся найти ставку совсем пустой, а потому приближался с бережением. — И эти нехристи пойдут в зачет нашей кары за казаков Ивана Кольцо!
Нестройной лавой татары все же довольно быстро достигли намеченного расстояния, и атаман вскинул руку, громко дал знак голосом:
— Первый десяток — пали!
Князь Карача, посылая для осмотра покинутой ставки небольшой отряд, должно быть, надеялся, что казаки, сделав мстительный налет, покинули Саусканский мыс, и он теперь сможет найти тела своих убитых сыновей, если только они не оказались ранеными и теперь пребывают в плену у Ермака.
Залп десяти пищалей был неожиданным для скакавших по полю всадников, тем более что со стороны мыса кроме легкого дыма догорающих костров, никаких признаков присутствия противника не было замечено. Несколько коней вместе с наездниками свалились на землю, отбрасывая копытами пучки вырванной с корнями травы.
— Второй десяток — пали! — снова подал команду Матвей Мещеряк и порадовался в душе, заметив, что татары уже под третьим залпом, не доскакав до намеченных им двух рядом стоящих берез, осадили коней, повернули и, похватав сбитых на землю своих конников, умчались к опушке леса, где на белом коне гарцевал раздосадованный их князь.
— Не стрелять более! Зарядить пищали! Ждать конной атаки! — атаман прикинул на глазок, что татар было сбито наверняка более десятка — для такого расстояния стрельба вполне удачная.
— Прищемили кошке хвост лещедкой,[8] пойдет теперь с воплями по крышам носиться! — подал голос Ортюха Болдырев, сноровисто засыпая в пищаль меру пороха, потом загоняя пыж, круглую пулю и снова тугой пыж. — Взяло кота поперек живота, теперь мается князь в глубоком раздумье, что с нами делать.
— Кабы по крышам начал бегать, а то, остервенясь, в нашу сторону кинется, — отозвался Тимоха Приемыш.
— Непременно в нашу сторону кинется Карача, трясца его матери! — пояснил ситуацию Мещеряк. — Неужто оставит тела своих сынов разлюбезных неприбранными зверью на съедение? А нам их хоронить времени нет. Они нашего друга Якова Михайлова вона как похоронили — конями разорвали да в поле бросили. Пусть и княжичей воронье исклюет! — Матвей заметил оживление на дальнем краю поля, насторожился. — Ну вот, братцы, кажись, Карача настоящих гостей к нашему столу посылает! Перекрестясь, изготовимся! — А про себя вдруг подумал, что мог, погромив стан, спокойно спуститься к Иртышу и еще до рассвета возвратиться в Кашлык без потерь. Место удобное именно здесь дать бой Караче, потому как охватить со всех сторон меня нет возможности, а в лоб бить — бараном надо быть! Помстим за атамана Кольцо в полную силу, повышибем лучших всадников у подлого клятвопреступника, так что и на Кашлык ему не с кем будет нападать!
— Употчуем и этих, крупной соли в толстые задницы вгоним — все лето в Иртыше отмачиваться будут! — со злостью пошутил кто-то из казаков и спросил у атамана: — Когда палить начнем?
— А как первый конь на канатах кувыркнется, так десятками и будем стрелять! С небольшими промежутками, досчитав до десяти! Это чтобы первый десяток, отстреляв, мог перезарядить пищали. Запасные пищали, братцы, покудова не трогать! Они на случай, чтобы пешие татары, побросав коней, скопом не навалились. А так пущай думают, что мы уже отстреляли и без огненного боя сидим. Тут они без опаски и полезут в сабельную сечу! А мы их — под корень!
Атаман, шурша сапогами по примятой траве, прошел вдоль немудреного укрепления: худо-бедно, как говорится, а от стрел укрытие! Порадовался, что успели за ночь приготовиться к встрече татарского воинства.
— Пошли, родимые! — прокричал насмешливый Ортюха Болдырев. — Не грози попу кадилом, он им кормится! Не пугай казака саблей, он с ней сроднился до самой смертушки! Распахнем кафтаны, братцы, прижмем карачат к самому сердцу покрепче, сто чертей им в печенки, чтобы ночью не спалось!
Матвей Мещеряк опытным взглядом определил, что князь Карача оставил у Кашлыка для досмотра за сидевшими там ермаковцами часть войска, в атаку на его отряд бросил все, что мог. Он приберег на крайний случай около себя не более ста конников, а остальные, подбадривая себя воинственными криками, размахивая над головами саблями и поднятыми копьями, числом не менее четырех сотен устремились в сторону бывшего княжеского стана, где этой ночью была постреляна и порублена саблями отборная сотня личной охраны князя Карачи, и только уничтожением этих засевших казаков мог он спасти свою репутацию.
— Негусто в поле татар, негусто! — прокричал Тимоха Приемыш, багровея рябым лицом от нервного напряжения. — Маловато пшена у Карачи в торбе осталось, жидковатая каша получается!
— Не петушись, Тимоха! — отозвался на слова друга Ортюха. — И с этими на каждого из нас почти по десятку будет! Ежели ворвутся в стан, тут такая каша заварится — черпаком не промешаешь!
И Матвей Мещеряк предостерег казаков от излишней бравады:
— Беречь каждый выстрел, не палить мимо татар по лесным птахам.
Крики со стороны казаков неслись также громко, подбадривая самих себя:
— Давай, давай! Не жалей плеть, яри коня!
— Еще малость, сотня шагов, и полетишь башкой вперед, под копыта своего скакуна!
— Не тужите, казаки, что смерть рядом гуляет — и в аду люди живут, не мерзнут!
— Мурзе не спится, мурза казака боится!
— Атаман Кольцо, братцы наши! Зрите с небес — за вас мстим подлому Караче.
Кричали казаки, сплошным воинственным ревом накатывалась на мыс татарская лава, вот и мимо двух берез приметных промчались конники, хрупкие кусты и чертополох неслышно хрустели под ударами копыт, вот словно по чьей-то команде исчезли над головами татар сабли и копья, выхвачены из колчанов стрелы: натянуты тугие луки…
— Ну-y! — не выдержал и закричал Матвей Мещеряк, непонятно к кому обращаясь. И в тот же миг передовые всадники вдруг на полном скаку вместе с набравшими огромную скорость конями, теряя луки, шапки, копья, полетели на землю. Иные кони, перекувырнувшись через голову, оставались лежать неподвижно, другие вскидывали ноги, пытаясь подняться и бежать неведомо куда. На всадников, упавших первыми, налетали сзади скачущие, добивая живых копытами коней, сами падали в огромную клубящуюся массу людей и лошадей. Те, кто мчался сзади, не понимая, что творится впереди, успели выпустить первые стрелы, как тут же, словно в ответ, с равными промежутками, по ним начали палить казацкие пищали. Залп — пауза в несколько секунд, еще залп, и так беспрестанно. К тем, кто упал вместе с конем, споткнувшись о туго натянутые канаты, начали валиться и сраженные с расстояния в двести шагов казацкими пулями. В войске поднялась неописуемая паника — татары не видели за кустами врагов, не знали о численности засевших, но по скорости стрельбы у многих возникло предположение, что за эту ночь все казаки атамана Ермака успели переправиться на Саусканский мыс и теперь беспомешно расстреливают сбившуюся с атакующего галопа конницу.
Видя, что противник в полном замешательстве и достаточно еще одного решающего удара, Матвей Мещеряк решился на рискованный шаг. Не видя новых летящих в их сторону стрел, он привстал на колени и громко скомандовал:
— Взять запасные пищали! Целься верно! Залпом по всей куче — пали-и!
Свинцовым градом на землю свалило более двух десятков конников, кто вместе с лошадью рухнул, а кто и сам, отбросив бесполезную саблю или копье, а троих, застрявших в стременах убитых или раненых кони поволокли по полю, сумев протащить через натянутые канаты.
— Зарядить пищали! Быстро! — поторопил Матвей Мещеряк, опасаясь, что конным татарам удастся теперь, когда они практически остановились, спокойным шагом, переступая через канаты, пройти малозаметное препятствие и продолжить прерванную атаку.
— Атаман, смотри, часть татар прошла вдоль опушки! — подал голос глазастый Федотка Цыбуля. Но Матвей и сам уже увидел, что десятка три всадников, миновав край веревочной изгороди, вышли на поле, но на рывок в сторону бывшей ставки им явно не хватало рискованной смелости. Не далее, чем в двух сотнях шагов они остановились, то ли показывая остальным, где именно надо прорываться к мысу, то ли просто дожидались, когда остальное уцелевшее после казацкой стрельбы войско ринется на противника.
— У кого пищали заряжены — палите по боковым татарам! — громко крикнул Матвей Мещеряк, понимая, что теперь судьба его отряда висит, можно сказать, на волоске. — Палите поодиночке, прицельно! Не давайте им времени спокойно осмотреться! Остальные — заряжай пищали.
Казаки, которые десятками первые сделали свои залповые выстрелы, теперь, словно на учебном поле, прицеливаясь в гарцующих на месте всадников, открыли стрельбу друг за другом, выбивая из кучи одного противника за другим, и когда на землю свалилось до десятка воинов, остальные, не дожидаясь своей доли свинцовых зарядов, поспешили тем же путем отойти подальше, за роковую черту досягаемости прицельного огня.
— Пали по войску! — командовал атаман, перебегая от одного куста к другому и внимательно наблюдая за перемещениями татарских всадников. — Не давай им опомниться! Пали всяк, кто успел зарядить запасную пищаль!
— Татары спешиваются, атаман! — этот выкрик с правого края ставки от Ивана Камышника заставил Матвея перебежать на сторону их невысокого вала. Действительно, оставив коней у канатов, большая группа татар краем вдоль оврага, на бегу стреляя из луков по невидимым за кустами казакам, устремилась в сторону бывшей ставки Карачи, криками подбадривая себя и своих соратников.
— Спокойно, братцы! Неспешно целясь, палите по ним! Пеший не так скоро доберется до сабельной рубки! Только не высовывайтесь излишне, чтобы не словить татарский подарочек с гусиным оперением!
Подбадривая казаков, Матвей Мещеряк и сам не забывал, что у него одна заряженная пищаль на спине, а другая в руках. Он встал на колено, привычным движением бывалого ратника прицелился в крупного татарина в красивой собольей шапке. Он бежал впереди, беспрестанно оборачивался и звал за собой других. «Должно, мурза какой-то», догадался Матвей и решил остановить вожака. Его противник только на несколько секунд задержал бег, чтобы выпустить стрелу, как быстрая пуля ударила ему в живот. Натянутая тетива отброшенного лука швырнула стрелу вверх, стрела удачно пролетела сквозь крону зеленого вяза, блеснула на солнце кованым наконечником и унеслась влево от стана.
Казаки теперь стреляли выборочно, целясь в перебегающих татар, в то же время успевая пригнуть голову за насыпной вал, чтобы вражеская стрела пронеслась мимо, сшибая чуть подвядшие листья с их маскировочных кустов. Не упускал из вида атаман и тех конных татар, которые числом до сотни человек после залпа полусотни окончательно смешались в нерешительности у канатов, видя, что от огненного боя несут такие потери, и в то же время опасаясь, что впереди в густом разнотравье казаки могли подготовить какие-нибудь новые ловушки, хотя бы и в виде невысоких, остро заточенных кольев, упав на которые не только всадник, но и конь уже не поднимется.
Должно быть, именно такие опасения заставили князя Карачу дать сигнал своему войску оставить попытку уничтожить крепко засевших в его бывшей ставке казаков. Подбирая раненых и убитых, конники отошли к опушке леса и заклубились вокруг своего правителя.
— Не по зубам Караче казацкий сухарь пришелся, малость пообломал клыки! — сбалагурил Ортюха Болдырев, поглядывая на татар поверх насыпного вала, привычно заряжая горячую от частой стрельбы пищаль. — Ишь, шушукаются теперь вполголоса, чтобы мы не прознали про их коварство! Похоже, черти возят жерди, хотят ад городить! — под смех казаков проворчал Ортюха, указывая рукой на постоянно перемещающихся у опушки конных татар. — Куда теперь кинется Карача? На Кашлык, альбо сызнова на нас? Тимоха! — крикнул он Приемышу, которого старый казак врачевал, посадив на примятую траву — татарская стрела пронзила ему левую руку у самого плеча, и ему делали тугую повязку из чистой белой холстины.
— Чего тебе? — отозвался Тимоха, морщась от боли. — Забыл, как звать? У атамана поспрошай, напомнит!
— Ты бы не валялся на траве, подобно сытому лежебоке, радуясь второй раз и почти в то же место татарскому гостинцу, а сбегал бы к Караче да поспрошал ласково, можно нам к обеду приступать, аль чуток погодить, и его к скатерти расшитой дожидаючи?
Казаки, довольные успешным отражением первого налета татар, — кто один раз утром бит, весь день будет оглядываться! — посмеялись шутке Ортюхи, а Тимоха, не обижаясь на товарища, ответил:
— Вот кончит Омелька возиться около моей руки, сгоняю к татарскому князю. Только б ты, Ортюха, в Иртыше морду свою от пороха отмыл, а то больше на трубочиста похож, а не на гостеприимного казака.
