обнаружил, что попал в ловушку: с одной стороны ему путь преградил кузен, с другой – Джек.

Не желая сдаваться в плен, Уинстон едва не распрощается с жизнью. В его голове промелькнет «грандиозная» идея – спрыгнуть на одно из деревьев и, ухватившись за ствол руками, соскользнуть вниз, ломая по пути мелкие ветки и тормозя, таким образом, падение. «Я посмотрел на ели. Прикинул. Поразмыслил. Перелез через перила. Мои юные преследователи замерли, пораженные столь странными действиями. Нырять или не нырять – вот в чем вопрос! Через мгновенье я уже летел вниз, расставив руки, чтобы обхватить верхушку дерева. Хотя идея и была верна, но исходные предпосылки оказались совершенно ошибочны». [83]

Промахнувшись с первым деревом, Уинстон камнем упал вниз с десятиметровой высоты. Результат оказался удручающим – три дня в коме, три месяца в постели, разорванная почка и перелом бедра. [84]

Увидев лежащего без сознания Черчилля, Джек и его кузен помчались за помощью. Добравшись до дому, они с ужасом сообщили леди Рандольф:

– Уинни спрыгнул с моста и ничего нам не отвечает.

Захватив с собой на всякий случай бутылку бренди, Дженни устремится на помощь к своему сыну. Рандольф прервет свой отдых в Дублине и первым же курьерским поездом отправится к бедному Уинни.

Как и следовало ожидать, поступок Уинстона вызвал негативную реакцию в высшем свете. Так, друг и компаньон Рандольфа по скачкам лорд Данрэвен с иронией заметит:

– Мальчишки всегда остаются мальчишками, но я не вижу необходимости, чтобы они считали себя птицами или обезьянами. [85]

Были и более едкие комментарии, касавшиеся, правда, не столько Уинстона, сколько его отца:

– Говорят, с сыном Рандольфа произошел несчастный случай.

– В самом деле?

– Играл в игру «Следуй за своим лидером».

– Что ж, сам Рандольф вряд ли таким образом попадет в беду, – шутили острословы Карлтон клуба. [86]

После провала на втором вступительном экзамене отец заберет Уинстона из Хэрроу. Покидая в декабре 1892 года свою альма-матер, Черчилль без особых сожалений расстанется с привычным укладом школьной жизни. Быстро собрав свои вещи, он в первом же кебе отправится на железнодорожную станцию, не оставшись даже на «прощальный завтрак».

Должны будут пройти годы, прежде чем отношение к Хэрроу изменится. Так, например, давая оценку политического небосклона Великобритании в 1930-х годах, Уинстон скажет:

– Все как обычно. Хэрроу гордится Эмери, Гортом и мной, Итон – капитаном Рэмси и королем Бельгии, а Винчестер – Освальдом Мосли. [87]

Со временем в мировоззрении Черчилля Хэрроу станет не просто учебным заведением, а превратится в хранителя британских традиций. Например, всегда высоко оценивая старые школьные песни, Уинстон будет замечать:

– Мне кажется, что эти песни являются самым большим сокровищем Хэрроу. В Итоне совершенно точно нет ничего подобного. У них в наличии только одна песня, да и то про греблю, которая хотя и является хорошим упражнением, но плохим спортом и еще худшим предметом, чтобы ей посвящали стихи. [88]

С началом Второй мировой войны мнение о Хэрроу снова изменится. Осенью 1940 года, когда немецкая авиация плотной сетью окутает туманный Альбион, администрация школы откажется от эвакуации, вызвав восхищение у своего бывшего ученика. Глубоко тронутый данным поступком, Уинстон решит навестить бывшую школу, откуда он в такой спешке уехал сорок восемь лет назад. Начиная с 1940 года Черчилль станет почти ежегодно посещать Хэрроу, принимая непосредственное участие в песенных фестивалях.

Как правило, тексты песен оставались неизменны на протяжении многих десятилетий. Лишь только после каких-либо значимых событий добавлялись новые куплеты. В случае с Черчиллем традиционные куплеты дополнялись трижды.

Во время его первого (после 1892 года) визита 18 декабря 1940 года:

В честь его восьмидесятилетия 30 ноября 1954 года:

И в день его девяностолетнего юбилея 30 ноября 1964 года:

Но все это будет спустя годы. В 1892 же году перед Уинстоном откроются двери нового учебного заведения. Забрав своего старшего сына из Хэрроу, лорд Рандольф отправит его в Лексэм-Гарденс- Эрлскорт в Лондоне на курсы к капитану Вальтеру Генри Джеймсу, специализировавшемуся на натаскивании нерадивых учеников для поступления в Сэндхерст. Утверждали, что его муштра только «круглого идиота» не берет, ведь капитан Джеймс только отлично знал не все вопросы, которые могли быть заданы на вступительных экзаменах, но и великолепно разбирался во всех нюансах учебного процесса.

Уинстон произведет не слишком лестное впечатление на будущего наставника. В беседе с Рандольфом Вальтер заметит:

– Ваш сын слишком невнимателен и чрезмерно заносчив. К тому же он постоянно поучает своих преподавателей, заявляя им, что его познания в истории настолько обширны, что он не желает продолжать дальнейшую учебу в данной области. [93]

Затем, сделав небольшую паузу, добавит:

– Мне даже не верится, что он и вправду прошел курс обучения в Хэрроу – скорее всего, он его просто обошел! [94]

Если бы Уинстон оплошал и на этот раз, лорду Рандольфу ничего не оставалось бы, как отдать своего сына Натану Ротшильду. Страшно подумать, как могла измениться судьба Британии и всего мира, если бы Черчилль не сдал свой третий экзамен в Сэндхерст. К счастью, жесткий подход капитана Джеймса оказался эффективным, и 10 августа 1893 года Уинстон, выдержав вступительные экзамены и с третьей попытки, поступил в класс кавалерии. Чтобы стать пехотинцем ему не хватило 18 баллов. Уинстона опять подвела латынь, зато по истории он заслуженно занял первое место.

Уинстон был вне себя от счастья. Желая с каждым поделиться своей радостью, он не без гордости скажет директору Хэрроу мистеру Уэллдону:

– Сэр, рад Вам сообщить, что экзамены пройдены. Теперь я кавалерист!

– Я очень рад твоему успеху и глубоко убежден, что ты заслужил его. Теперь, я надеюсь, ты поймешь, что значит тяжелый труд, – поздравит Уэллдон своего уже теперь бывшего ученика. [95]

Пройдут годы, и Черчилль, сделавший своим девизом фразу «Ни один человек не имеет право на лень», [96] станет воплощением тяжелого труда. Тогда же, в августе 1893 года, ему хотелось лишний раз доказать себе и отцу, на что он способен. Однако лорд Рандольф не оценит заслуг своего сына. Его реакция станет ушатом холодной воды для восемнадцатилетнего юноши.

– Я немало удивлен твоему ликованию и торжеству по поводу Сэндхерста. Существовало два пути поступления в академию – заслуживающий уважения и наоборот. Ты, к несчастью, выбрал второй вариант и, похоже, очень доволен этим.

– Но, папа…

– Первым постыдным моментом твоего поступления стало то, что ты не попал в класс пехотинцев. Во всем виноват твой небрежный стиль работы. Я еще ни от одного преподавателя не слышал, чтобы они положительно отзывались о твоей учебе.

– Я, я… – начнет было Уинстон.

– Я уверен, – резко прервет его отец, – если тебе не помешать вести жизнь праздную, бессмысленную и бесплодную, ты превратишься в обычного светского бездельника – одного из тех сотен незадачливых выпускников привилегированных школ, которыми кишит высший свет. Если это произойдет, то винить в своих бедах тебе придется только себя. [97]

Трудно сказать, что вызвало столь негативный отклик со стороны лорда Рандольфа. Скорее всего, причина была в прогрессирующей болезни. В 1890-х годах отец Уинстона стал забывчивым, нервным и раздражительным. Во время одной из бесед со своей матерью, герцогиней Фрэнсис, Рандольф возмутится:

– Все результаты Уинстона, как в Хэрроу, так и в Итоне, доказывают его полную негодность и в качестве ученика, и в качестве сознательного труженика. [98]

И это притом что его сын никогда не учился в Итоне.

Не последнюю роль в столь негативной оценке сыграла и личная обида. Черчилль-старший уже успел договориться об устройстве Уинстона в элитный 60-й стрелковый полк, обратившись за помощью к самому герцогу Кэмбриджскому, первому кузену королевы Виктории и в течение сорока лет бессменному главнокомандующему Британской армией. Теперь же ему следовало ретироваться, признав, что его сын недостаточно умен для пехотинца. К тому же он никак не рассчитывал на лишние траты. Согласно правилам того времени, курсанты военных учебных заведений должны были сами оплачивать свое обмундирование. При этом учеба на кавалериста обходилась гораздо дороже, нежели на пехотинца. Что и неудивительно, ведь помимо мундира и оружия также приходилось содержать грума, двух строевых лошадей, одного или двух гунтеров (охотничьих лошадей), а также обязательный набор лошадей для игры в поло.

Обращает на себя внимание суровость, с которой готовили будущий свет британской армии. Подъем в шесть утра, через сорок пять минут первые занятия, продолжавшиеся с небольшими перерывами на ланч и обед до четырех часов дня. Затем у курсантов было свободное время – они могли заняться спортом, чтением или просто погулять по живописным окрестностям. Отбой приходился, как правило, на одиннадцать часов вечера. Главными предметами были приобретение теоретических навыков по картографии, тактике, фортификации, военной администрации, полковому счетоводству, освоению стрелкового и артиллерийского вооружения, а также юриспруденция. Не последнее место занимали физические упражнения в гимнастическом зале, стрельба, копание окопов, строевая подготовка, марширование и верховая езда.

Черчилль приступил к занятиям 1 сентября 1893 года. Несмотря на столь напряженный график, учеба в Сэндхерсте ему нравилась. Он находил ее «в высшей степени практически направленной». [99] Уинстон любил стрельбу, испытывал особый интерес к фортификации и тактическим учениям, а также был увлечен военным хозяйствованием. Через мистера Бейна, снабжавшего книгами лорда Рандольфа, он закажет себе «Военные операции» Хэмли, «Заметки о пехоте, кавалерии и артиллерии» Крафта, «Огневую тактику пехоты» Мейна, а также целый ряд других исторических работ, связанных с Гражданской войной в США, франко-немецкой и русско-турецкой войнами. Таким образом, к концу обучения у него соберется небольшая библиотека по целому ряду базовых военных дисциплин.

Настал момент, когда и учеба в Сэндхерсте подходила к концу. Последние выпускные экзамены были сданы в декабре 1894 года. Черчилль закончил военную академию вполне успешно, став двадцатым из ста тридцати выпускников. 20 февраля 1895 года Уинстон получил звание младшего лейтенанта и был зачислен в элитный 4-й гусарский полк Ее Величества.

Новый, 1895 год станет определяющим в жизни Черчилля. 24 января, не дожив трех недель до своего сорок шестого дня рождения, скончается его отец. Как заметит близко его знавший лорд Розбери:

– Не было никакого финального занавеса, ни достойного ухода в отставку. Отец Уинстона умирал публично, дюйм за дюймом. [100]

Последний период в жизни лорда Рандольфа станет особенно тяжелым. Его выступления в парламенте, прежде яркие и выразительные, превратились теперь в тяжелое испытание как для самого оратора, так и для его публики. Перед слушателями стоял высохший, сгорбившийся старик, который, судорожно сжимая подготовленные заметки, постоянно запинался, замолкал, снова начинал что-то бормотать, потом опять останавливался, мучительно вспоминая, о чем он сейчас говорил. Уже спустя годы, описывая состояние своего отца, Уинстон с дрожью в голосе будет вспоминать:

– Трудно было себе даже представить, что этот лысый и бородатый человек с трясущимися руками и бледным лицом, сморщенным от боли лбом и дрожащим голосом был тем самым дерзким лидером, который неодолимо двигался к власти сквозь шторма и бури 1886 года. [101]

Летом 1894 года лорд Рандольф решит отправиться со своей женой в кругосветное путешествие. Не стоит и говорить, что это было не самое лучшее решение, учитывая его физическое состояние. Но Дженни ничего не боялась. Рандольф нуждался в ней, как никогда прежде, и ни одна сила в мире не могла ее остановить.

27 июня супруги Черчилль отплыли на корабле «Мажестик» в родной город матери Уинстона – Нью-Йорк. Поступок Дженни произвел огромное впечатление на высший свет. Ее сестра Леони восторженно вспоминает:

– Никто, кроме Дженни, не согласился бы отправиться с ним в кругосветное путешествие. Но она никогда ничего не боялась. Так, однажды в каюте, когда Рандольф достал откуда-то заряженный револьвер и принялся ей угрожать, она без колебаний выхватила из его рук оружие, а самого толкнула на кровать. Дженни – одна из самых храбрых женщин, которых я знаю. [102]

Это путешествие и вправду было не из легких. Описывая данную поездку, Уинстон напишет в биографии лорда Рандольфа: «Свет его разума становился день ото дня все тусклее и туманнее. Его физические силы оставались в норме до Бирмы, когда же они покинули ее, перемена в состоянии была настолько неожиданна, насколько и фатальна. Путешествие было прервано, и в последние дни 1894 года Рандольф достиг Англии, слабый и беспомощный умом и телом, словно дитя». [103]

В следующем месяце отец Уинстона скончается. Узнав о его смерти, племянник Дженни Шейн Лесли воскликнет:

– Крушение аэроплана всегда оставляет более жуткое впечатление, нежели перевернувшийся на улице дилижанс. Рандольф упал с метеоритных высот. [104]

Уинстон был потрясен еще больше:

– Все мои мечты о совместной деятельности с ним, о вступлении в парламент на его стороне и с его поддержкой растаяли словно дым. Теперь мне оставалось лишь следовать его целям и отстаивать его память. [105]

В 1906 году Черчилль напишет двухтомную биографию своего отца, еще больше канонизировав его образ. Однако не эта работа (между прочим, одна из лучших в его раннем творчестве) покажет нам истинный характер взаимоотношений между отцом и сыном. Должно будет пройти сорок лет, прежде чем Уинстон признается в своих чувствах.

Разбирая в 1960-х годах архив отца, сын Уинстона Рандольф найдет в его бумагах интересный документ под грифом «Частная статья». Данный текст, представляющий по своей сути вымышленный рассказ, написанный Черчиллем в 1947 году, проливает новый свет на психологические особенности его взаимоотношений с лордом Рандольфом.

Краткое содержание этого произведения, получившего впоследствии название «Сон», выглядит следующим образом. В один из зимних вечером 1947 года Уинстон решит сделать в художественной студии в Чартвелле копию с портрета своего отца. Только он попытается перенести на холст завиток усов лорда Рандольфа, как все его тело неожиданно содрогнется, словно по нему пробежал необычный импульс. Обернувшись, Уинстон увидит в стоящем напротив кожаном красном кресле фигуру отца.

Дальше между ними состоится диалог, фактически и определивший основное развитие сюжета. Рандольф начнет расспрашивать своего сына о том времени, в котором он очутился. После общих вопросов – какой сейчас год, продолжают ли существовать монархия, бега и закрытые клубы – они плавно перейдут к политике. Уинстон поведает своему отцу о власти лейбористов, национализации угольной и железнодорожной промышленности и назначении женщин на министерские должности. Затем он поделится своими впечатлениями о глобальных переменах:

– Пап, добившись демократии, мы не имеем ничего, кроме войн. Англо-бурская, Первая мировая, Вторая мировая…

Главной же темой, косвенно просматривающейся практически в каждом слове диалога, становятся взаимоотношения между отцом и сыном, который сознательно умалчивает обо всех своих успехах и достижениях.

Кульминации рассказ достигает в заключительных словах лорда Рандольфа, которые словно в зеркале отразили весь спектр эмоций, испытываемых Уинстоном в отношении отца – от глубокого почитания до желания быть значимым в его глазах.

– Уинстон, ты мне поведал ужасные вещи. Я бы никогда не