основаны чудовищные обвинения язычников, будто бы христиане едят и пьют тело и кровь убиваемых ими младенцев, и апологеты, с негодованием отвергая это обвинение, ни за что не хотят сказать, что материалом Евхаристии служат хлеб и вино.
“Не бо врагом Твоим тайну повем”, - говорим мы и теперь при причастии. Раскрытие таинства “непосвященным” рассматривалось как кощунство, тем более что слова, произносимые при совершении таинств, “имеют великую силу”, как выражается Василий Великий.
Нужно сказать, что Василий Великий идет очень далеко в охранении этого таинства. “То уже не таинство. - говорит он, - что разглашается вслух народу и всякому встречному”, и выражает мнение, что “само собою дающееся в руки - близко к презрению, а изъятое из употребления и редкое - естественным образом делается предметом усиленного искания”.
В результате, однако, получилось-то, что верующие, совершая обря-ды, стали забывать их смысл. “Во время молитвы все смотрим на восток, - говорит Василий Великий, - но не многие знаем, что при сем ищем древнего отечества, рая... В первый день седмицы совершаем молитвы, стоя прямо, но не все знаем тому причину”. И Василию Великому уже приходится письменно обнародовать смысл этих обрядов.
Во всяком случае, в христианском учении было нечто передаваемое втайне, именно то, что касалось внешности священнодействий. Но это не создавало никакой особой доктрины эзотерического характера. Нет ни одного тайнодсйствия, которое бы говорило что-либо отличное от явного учения Св. Писания, от учения всенародного, экзотерического.
Но Климент Александрийский верил в существование эзотерического учения христианского, и хотя он не причислен к лику святых, но его авторитет как “учителя Церкви” способен приводить в этом смысле в недоумение. Он жил в конце II века (умер в 220 году по Р. X.) и был начальником Александрийской огласителыюй школы, знаменитейшего училища христианского. Та же Александрия была местом действия крупнейших гностиков, и вся умственная атмосфера ее была пронизана их идеями. Между тем Климент нс знал лично не только апостолов, но даже мужей апостольских. Свои сведения о существовании будто бы тайного учения христианского он почерпнул от лиц, имен которых не называет. В одном из них предполагают Пантена, но Климент говорит только, что это были “мужи блаженные и достопамятные”, которые слушали учение будто бы непосредственно от апостолов Петра, Иакова, Иоанна и Павла. Климент Александрийский верил, что Спаситель только им сообщал непосредственное знание тайн, именно первым трем до вознесения, а Павлу по вознесении. Об этом Климент Александрийский сообщает в затерянном своем произведении “Гипотипозы”, как известно по цитате в “Истории” Евсевия Кесарийского.
Собственно с гностиками Климент сам полемизирует, считая их еретиками; он любил говорить, что истинные гностики, т. е. обладающие высшим знанием (гнозисом), - это именно христиане. Но высшее знание составляет у христиан достояние лишь избранных. В чем же оно заключается? В своих “Строматах” он объясняет, что многое из слов упомянутых “блаженных мужей” он уже позабыл, а многого не хочет говорить, боясь, чтобы читатели не поняли превратно. При этом он выражает мнение, будто бы написанное легко вводит в заблуждение, так как при читателе нет человека, способного объяснить возможные недоразумения, и что поэтому высшую истину должно открывать только устно. Мнение очевидно ошибочное, так как, наоборот, только записанные документы способны предохранять всякое учение от вольного и невольного искажения. Как бы то ни было, Климент не сообщает нам никаких великих тайн, так что они с ним и погибли, тем самым доказывая ошибочность его мнения о наилучшем способе сохранить учение. Должно заметить еще, что Климент в некоторых случаях цитирует очень измененные места Св. Писания и неоднократно ссылается на апокрифическое египетское евангелие. Вообще, при всей своей учености, он даст в себе образчик того, как легко впадать в ошибки, говоря по непроверенным критическим источникам. Пока не была произведена работа по обследованию Писаний, с отделением подлинных документов от выдумок и искажений, ошибки и злоупотребления были крайне легки. Злоупотребления же гностиков, прикрывавшихся якобы тайным учением, превосходили все границы.
В действительности никакого тайного учения в христианстве не было. Об этом категорически заявил Сам Спаситель.
На вопрос первосвященника о Его учении. Он сказал: “Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего” (Ин. 18, 20). Если Спаситель и учил Своих избранных учеников в отдельности, то не тайнам, а, так сказать, по удобствам преподавания и, посылая их на проповедь, Сам приказывал: “Что говорю вам в темноте - говорите при свете, и что на ухо слышите, то проповедуйте на кровлях”.
Ошибочно было бы усматривать признаки эзотеризма в любимом способе Спасителя обращаться к народу в притчах, которые Он потом объяснял ученикам. Конечно, “таковыми многими притчами проповедовал им слово, сколько они могли слышать; без притчи же не говорил им, а ученикам наедине разъяснял” (Мк., 4; 33, 34). Но, во-первых, это было не всегда. Во-вторых, Спаситель Сам разъяснил, почему прибегал к притче, этой наглядной, образной форме выражения какой-либо истины. “Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат и не разумеют” (Мф. 13, 13). “Отолсте бо сердце людей сих и ушима тяжко слышаша и очи свои смежиша, да не когда узрят очами и ушима услышат и сердцем уразумеют и обратятся да исцелю их. Ваши же блаженны очеса, яко видят, и уши ваша, яко слышат” (Мф. 14; 16, 17). Вот причина, по которой “вам дано разуметь тайны Царствия Небесного, а тем не дано” (Мф. 14, 2). Дано тем, которые, стремясь к истине, охотно открывают духовные очи на прямую формулу учения. Тех же, у кого “отолстело” сердце, можно привлечь скорее образным рассказом, который сначала заинтересовывает, а затем вызывает ленивый ум и на уяснение себе внутреннего смысла притчи.
Тут вовсе не разделение доктрины на явную и тайную, а просто применение целесообразных проповеднических приемов, которые различны в зависимости от психологии научаемого истине. Достаточно вспомнить, что смысл притчи всегда один и тот же, в двух смыслах она не могла быть понимаема. Нередко же она так ясна, что, например, выслушав притчу о винограднике, книжники немедленно протестуют: “да не будет” (Лк. 20, 16).
Что притчи не имели в виду скрывать учение, а были лишь картинным способом раскрывать его, видно из того, что Спаситель учил притчами не только народ, но и ближайших учеников Своих. А в то же время Он как народу, так и ученикам проповедовал нередко не только притчами, а и положительным наставлением. “И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелия Царствия” (Мф. 9, 35; Мк. 11, 5; Лк. 5; Лк. 7, 10). “И пришед в отечество свое, учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и сила?” (Мф. 13, 54) Нагорная проповедь, хотя обращенная по преимуществу к ученикам, была произнесена пред множеством народа: “Когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его” (Мф. 7, 28). Учение было общее, открытое. Мы иногда видим, что Спаситель открывал тайны Царствия Божия явным противникам истины и еретикам - самарянам. Он открыл саддукеям, что когда из мертвых восстанут, тогда не будут ни жениться, ни выходить замуж, но будут как ангелы на небесах (Мк. 12, 25), а самарянке разъяснял поклонение Богу духом и истиной (Ин. 4, 23).
Никакого эзотеризма в христианстве не было.
Эзотеризм означает тайную доктрину, существующую для одних избранных “посвященных”, тогда как массе прочих членов данной религии открывают только грубое экзотсричсское учение, причем учение выражается двусмысленными символами, которые “посвященные” понимают по-своему, в истинном смысле, а “профаны” - по-своему, иногда совершенно извращенному. Ничего подобного в Церкви христианской не было. Членом Церкви можно сделаться, конечно, лишь после известной подготовки, но собственно учение даже и во время подготовки открывается ищущему крещения вполне, в своем истинном смысле.
Нет никакой разницы в знании христианства между “посвященными” - священниками и епископами - и простыми мирянами, для них нет двойной доктрины.
Не имеют ничего общего с эзотерическими тайнами и те благодатные таинства, которыми столь полна жизнь христианина и христианской Церкви.
Христианские таинства суть проявления Божественной благодати, непосредственного действия Божества. Нам, членам Церкви, точно так же, как и чужим, язычникам, неверующим и т. п., видна только вне-шность таинства, его материальная сторона. Точно так же нам, членам Церкви, и чужим ей лицам, вздумавшим познакомиться с учением христианства, известен и внешний смысл таинства, как, например, крещения (сопогребение Христу) или Евхаристии (соединение со Христом в Его Божественной плоти и крови). Но сила, сущность таинства совершенно недоступна никакому человеческому уму, ни уже
