«В подвалах ГПУ». Автор немец-коммунист был наркомом лесной промышленности, затем угодил на Воркуту, перед войной освободился и поехал на Украину, где в первые месяцы войны попал из лап ГПУ в руки гестапо. В его одной из первых незаслуженно забытых книг на лагерную тему описывалась жизнь на строительстве шахт Воркуты, массовые расстрелы троцкистов, произведенные Кашкетиным, сообщались нормы питания заключённых, рисовалась картина расстрела во дворе Лубянки М.Н. Тухачевского и др. видных военноначальннков. Книжка Альбрехта, разошедшаяся на оккупированной территории большим тиражом, первая задолго до других авторов приподняла завесу над тайнами подвалов Лубянки, где томились «смертники» в ожидании расстрела в битком набитых расстрельных камерах. Ей, ей не помешало бы её переиздать и в наши дни в память того, что по существу она старая знакомая первая в России открыла в 1941–1942 г.г. глаза на ужасы застенков ГПУ. Немцы же первыми открыли для показа советские секретные тюрьмы в советских посольствах в Берлине и Париже, сделали предметом обозрения известковые ямы в тюрьмах Ставрополя и Пятигорска, куда бросались тела расстрелянных «врагов народа» в канун бегства чекистов из этих городов, захоронения убитых польских офицеров в Катыни, братские могилы на месте тира в Виннице, где в 1937 г. расстреляли тысячи украинских крестьян, свезенных со всей области, ужасный подвал в тюрьме г. Ростова на Дону, где в здании ГПУ на Садовой ул. д. 33 выстрелом в затылок приводились в исполнение приговоры «тройки» к высшей мере наказания, о которых потом скупо и лицемерно сообщалось родным и близким: «осуждён на 10 лет без права переписки». В те годы это была формула расстрела! А из расстрельного подвала, как и с Луны нечего было ждать писем!

Немцы готовились отпраздновать самый почитаемый ими праздник Рождества Христова (Вайнахт). На имя солдат в Ставрополь шли сотни праздничных посылок. В свою очередь отдел пропаганды выпустил в Ставрополе новогоднюю поздравительную открытку с изображением местной достопримечательности — колокольни Кафедрального собора, которая была видна за 60 км от города и в своё время звонила своим особенным колоколом «густого баса». Снимок колокольни был сделан от танц. площадки в «роще» и фактически стал её последним изображением. После возвращения «серого кардинала» М. Суслова из Кизляра в Ставрополь, неожиданно за время оккупации переименованного из прежнего г. Ворошиловска, последовало его властное распоряжение — снести намозолившую глаза колокольню — «опиум для народа». Сделано это под фальшивым предлогом, мол-де колокольня может служить, ориентиром для налётов на город фашистских самолётов. Но был лишь один такой самолёт из Крыма летом 1943 г., который разбрасывал листовки с фотографией ушедшего с немцами б. редактора газеты «Утро Кавказа» в мундире капитана РОА Б.Н. Ширяева. Но, наверно, у кого-нибудь из жителей хранится эта примечательная открытка-поздравление с 1943 г. Она могла попасть и в ГАСК через агента ГБ б. царского офицера А.И. Рыбалкина, внедрённого в редакцию в агентурных целях и собиравшего с оперативными целями все номера газеты вплоть до выхода 20 января 1943 г. последнего номера газеты, которую сталинские борзописцы не иначе называли как «презренная фашистская газетёнка». Но тому же КГБ они хорошо послужили, выявляя тех лиц, которые «запятнали» себя, сотрудничая с немцами. Однако, в защиту газеты надо сказать, что она ничем не напоминала листка (в этом виде выходил лишь агробюллетень для крестьян Ставрополья). Наоборот, будучи формата городской газеты, она имела своего читателя, который охотно следил по военным сводкам Верховного Командования (OKW) за ходом военных действий под Сталинградом, интересовался повестями б. сотрудника «Молодого ленинца» М. Бойко и злыми и ядовитыми фельетонами Аспида (А.Е. Капралова).

Первоначально газета называлась «Ставропольское слово», но затем с распространением её тиража по всему Северному Кавказу стала именоваться «Утро Кавказа». Немцы спешили с выпуском газеты, но при выборе редактора остановили выбор на Ширяеве, бывшем царском офицере-гусаре, узнике Соловков, отвергнув притязания б. сотрудника газеты «Орджоникидзевская правда» Гайдаш и б. дореволюционного редактора армавирской газеты «Отклики Кавказа» Дороновича. У Ширяева было хорошее перо, писать он начал ещё в Соловецкой «услоновской» газете «Перековка». Ему удалось сплотить вокруг себя вполне приличный состав журналистов.

Перу Бойко принадлежали его воспоминания о пытках и истязаниях, которым он подвергался в 1937 г. во внутренней тюрьме НКВД, выходившей окнами в рощу, а также его сатирические повести, клеймившие неудачные попытки «гебистов» развернуть партизанское движение в Ставрополе. Читатели с нетерпением ждали новых фельетонов «Аспида», до революции одноклассника М.А. Булгакова в Киевской гимназии, затем библиотекаря в Киевском военном училище, где он получил 3 года по провокационному делу «Весна» группы офицеров-преподавателей училища. Особенный успех имел его фельетон о колхозной свинье Маше, которая с младенческих лет жила в колхозе в таких комфортных условиях, о которых не смел мечтать ни один колхозник… Её отпаивали сливками, откармливали добротным зерном, часто мыли в душе, чтобы, упаси Боже, не повредить её сытому и благополучному существованию…

Газета печатала статьи атамана станицы Николаевской М.Г. Земцова об ужасах спровоцированного Л.М. Кагановичем в 1933 г. искусственного голода на Кубани (под псевдонимом М. Хопёрский), статьи о Лермонтовском Ставрополе местного лермонтоведа, Л.Н. Польского (Леонидова), очерк о кафедральном соборе юного студента Н. Крестовоздвиженского (сына местного энтомолога В. Лучника), большую статью Л. Градова «Быть Ленинграду пусту», первой рассказавшей об ужасах Ленинградской блокады, возникшей по вине Л.А. Жданова, отказавшегося от пополнения продовольственных запасов Ленинграда в первые месяцы войны. Очень интересен был очерк бежавшего из Сталинграда журналиста Юрия Чекалина о жизни крестьян Ставрополья в оккупацию. Они жирно ели, много пили самогона-первача, предаваясь размышлениям о будущем. А после прорыва немецкой обороны 19 ноября 1942 г. им следовало уже собирать обозы и по льду Азовского моря пробирайся на Таганрог. Ведь всех их ждала мобилизация в армию и безжалостная гибель в кровопролитных боях на Сев. Донце, и в битве на Курской дуге, и при переправе через Днепр при занятии Киева. Мало кто из этих ставропольцев тогда выжил, много тел убитых занёс Днепр в пучину Чёрного моря. Сам Чекалин, бывший «звездой» «Орджоникидзевской правды» появился в Ставрополе внезапно в канун разгрома немцев под Сталинградом, не поймёшь не то дезертир, не то беглец из лагеря военнопленных. Зондерфюрер отдела пропаганды «К» Шюле всячески убеждал его перейти на работу в «Утро Кавказа», но Чекалин упирался и затягивал решение. Что-то в его положении было неясно: будь он дезертир, ему от советов не было бы пощады. Да и на беглеца из лагеря военнопленных он тоже не был похож: шинель на нём ещё была целая, да и не пройти ему было путь от Сталинграда до Ставрополя без надёжных немецких документов. Оставался ещё вариант: с хорошими документами пройти в качестве разведчика по немецким тылам Ставрополья, что он, наверно, и сделал в конце концов. Поломавшись в отделе пропаганды «Кавказ», он поехал в глухой тыл Ставрополья, побывал в его медвежьих углах, насмотрелся, наговорился и вернулся с уже написанной рукописью. Его очерк имел большой успех. Это была первая корреспонденция о настроениях и надеждах ставропольскою мужика-хлебороба. Сам Чекалин как появился, так тут же и исчез… Не исключено, что в его судьбу вмешался Абвер, имевший в Ставрополе своих достойных представителей-офицеров в совершенстве владевших русским языком и они, возможно, вовлекли его в свои игры. Ведь до конца войны ещё оставалось два с половиной года и в судьбе самого Чекалина могло произойти много метаморфоз! Во всяком случае, неожиданное возникновение Чекалина в ноябре-декабре 1942 года носило таинственный и неразгаданный характер. Мне, во всяком случае, он больше нигде не встретился!

Со времени молебна, отслуженного духовенством Успенской церкви на Ярмарочной площади, произошли перемены и в церковных делах. В газете Утро Кавказа» появилась статья моего отца за подписью Н. Дмитриевский, где излагалась история жесточайшей борьбы между двумя течениями Русской Православной Церкви: тихоновцами и обновленцами. В результате этой борьбы во всей епархии осталось 12 церквей! Мощный натиск верующих поневоле заставил подумать о возрождении кое-где сохранившихся церквей и обезпечении их духовенством. По инициативе румынского командования и с помощью городской управы начали перевозить из закрытой Андреевской церкви сваленные грудой документы краевого архива- ГАСК. Помещение церкви было приведено в порядок: на Рождество 25 декабря состоялась служба в освобождённой от архивных дел церкви с участием православных румынских солдат и офицеров. На втором этаже пристройки колокольни расположилось Епархиальное Управление (с обширной библиотекой краевого архива), а на первом этаже была устроена свечная мастерская, начавшая снабжать свечами ближайшие к Ставрополю церкви. Таким образом в Ставрополе появился еще один собор, ставший в дальнейшем играть роль кафедрального.

Вскоре после того, как немцы по приказу Гитлера в цепях спрямления линии фронта оставили