скрывали, но твоя мама мне проговорилась». Для меня ново!!!

Сумбурная беседа продолжалась до обеда. Поели постных щей и картошки. Просила приходить в гости. Сказала, что кое-какие наши вещи находятся у неё, в том числе, мамино пальто и шаль, в которых она меня встретила. Что я могу их взять, если понадобится.

Велел сохранившееся оставить как память о маме. Поблагодарил, что проводили в последний путь. Обещал навестить и ушёл, как оказалось, навсегда. Вначале легкомыслие молодости (ещё успею!), а затем помешали серьёзные обстоятельства. Я так и не завершил разговора о последних днях моей мамы. Сожалею и корю себя до сего дня.

С высоты прожитых лет ответ однозначный. Моё детство, как и у миллионов других, украдено коммунистами. Отрочество — коммунистами и нацистами, совместно развязавшими мировую бойню. Юность — коммунистами и англичанами, мнящими себя защитниками прав человека, и, в частности, лордом Олдингтоном. руководившим насильственной выдачей казаков. Только юный возраст и сочинённая легенда, скрывшая прошлое, позволили почти полсотни лет жить обычной жизнью «советского гражданина». Иначе — либо «лагерная пыль», либо жизнь клеймёного изгоя.

А каковым же было детство?

Помню промёрзший угол бревенчатого дома, покрытый изморозью и плесенью. Какие-то гости в тулупах и лопнувшая стеклянная бутылка с замёрзшим молоком… На четвереньках ищу съедобные травки и зёрнышки и тут же поедаю их… Эти смутные воспоминания почему-то всегда ассоциируются с чувством голода (вероятно, голод 1933 года).

Далее вспоминается угловая комната в бараке, где кроме нашей семьи живут и другие люди. Но это уже связано с конкретным местом: Ворошиловка в г. Калинине (Твери). В этом же посёлке, но в другом бараке мы живём в отдельной комнатке. В ней впритык друг к другу размещаются кровать, на которой спят родители с маленьким братишкой, моя детская кроватка и стол с двумя или тремя стульями… Играть негде.

Где тогда работала родители, мне не ведомо. Но я стал ходить в детский сад. Переплетаются без всякой последовательности воспоминания о ледоходе на Волге (река протекала за небольшим лесочком почти рядом с посёлком), о родительском запрете самостоятельного хождения к реке и купания в ней, о страшных рассказах об утопленниках, водяных и русалках, о кинофильме «Джульбарс». На этот фильм о жизни пограничников в клуб нашего посёлка строем приходили красноармейцы из рядом расположенного гарнизона. Мы, малыши, под полою шинели многократно проникали в клуб, забирались на сцену и смотрели фильм, сидя на полу, с задней стороны экрана.

Затем очередная смена места жительства и работы родителей. Мы переехали в Заволжье в рабочий поселок вагонного завода на самую окраину города. Поселились на первом этаже двухэтажного деревянного дома в комнате, о которой я уже упоминал. Две семьи по четыре человека в каждой. Шкафчиками и какими-то перегородками со шторками комнату разделили пополам. Взрослые работают посменно. Смены не совпадают. Часты ссоры из-за шумливости детей, которые мешают отдыхать после работы.

Перед домом грунтовая дорога, вдоль которой столбы с линией электропередачи. Мы, малыши, любили смотреть как молодой электрик на кошках залезает на столбы. Однажды слышу крики. Выбегаю из дома и вижу, что на дороге на спине лежит наш электрик. Изо рта течет кровь и он хрипит. Сбегаются люди. Кто-то пытается оказать ему помощь. (Залез на столб. Не прикрепился предохранительным поясом. Ударило током и он сорвался со столба). Скончался по дороге в больницу. Хоронили почти всем поселком.

От всего увиденного я был в шоке и стал бояться покойников. Но позднее война «вылечила». Насмотрелся всего и мог спокойно спать рядом с трупами, лишь бы от них не пахло.

Получили отдельную комнату в бараке и маленький сарай. В сарае отец сделал верстак и стал изготавливать для себя мебель. Я крутился возле него. Еще в дошкольном возрасте научился читать простейшие чертежи.

1-го сентября 1938 года пошёл в школу в 1-й класс. На первых же уроках под руководством учительницы мы вырывали отдельные страницы из учебников. На других замазывали чернилами текст или фотографии, а также выкалывали глаза у «вождей революции» или известных военоначальников, вдруг ставших «врагами народа».

Школа рядом с домом культуры (ДК) вагонного завода. При ДК детская библиотека. Записался и стал завсегдатаем. Родители на работе, братишка в детском садике, а я после занятий в читальном зале в мире сказок. Отец, увидев это, с первой получки на новом (!) месте работы купил лото «Сказки Пушкина», которые я тут же выучил наизусть.

Летом 1939 года отца из резерва призвали в армию и ему пришлось участвовать в польской и финской кампаниях. Часть семейных забот пала на меня. Мама работала посменно, поэтому я часто отводил и забирал из детского сада брата, стоял в очередях за хлебом, сахаром или еще за чем-нибудь съестным. Очередь приходилось занимать с ночи. «Блюстители очереди» химическим карандашом на руке напишут номер и в определенное время нужно было придти на перекличку. Не пришел — очередь пропала. Почти всегда при открытии магазина начиналась давка: кто-то лезет без очереди, ругань, драки. Такие омерзительные сцены и унизительное стояние в очередях — неотъемлемая часть советского образа жизни. Вплоть до второй половины 1992 года всегда был дефицит каких-нибудь товаров первой необходимости; то продуктов питания, то одежды или обуви, то мыла или спичек, табачных изделий или спиртного… Да мало ли ещё чего!!!

Питание скудное. В основном хлеб да картошка. Картофельное пюре на сковородке, покрывшееся румяной корочкой в духовке, считалось у нас «яичницей». Изредка к картошке молоко, селёдка или вобла. Если сливочное масло или мясо, уже праздник. Рассказы взрослых об изобилии в «былые времена» были непонятны. Но вот в начале осени 1940 года приехала соседка, побывавшая в Бессарабии, недавно присоединенной к СССР. Её рассказы о тамошней дешевизне и изобилии продуктов вызывают завистливые восторги слушателей. По-видимому, к этому времени относятся первые проблески критического осмысления жизни.

Вскоре отца демобилизовали. После первых радостных дней мама и папа были чем-то озабочены. Они подолгу наедине беседовали. Но я не помню его рассказов о событиях в Польше и Финляндии. Вероятно, они не предназначались для посторонних и детских ушей. Люди боялись говорить правду, и даже мы, дети, понимали это.

Воскресный день. Занятий в школе нет. Детский садик не работает. У мамы выходной. С утра накрыт стол: печенье, конфеты, яблоки, водка и закуска. Прощальный завтрак. Отец уезжает в Москву. После демобилизации он не вернулся на прежнее место работы, а завербовался на какую-то московскую стройку. (Очередная смена места работы!). Нам объяснили, что папа там будет больше зарабатывать. Жить ему придётся в общежитии. А когда получит комнату, мы переедем к нему. Провожаем. Папа несёт маленький сундучок и вещмешок. Мне доверена плетёная корзинка. Прощаемся на трамвайной остановке. На вокзал с папой едет только мама. Нам велено идти домой. Никто не предполагал, что мама и, вероятнее всего, братишка видят папу в последний раз.

Любимый предмет в школе — география, писатель — Жюль Верн. Грезил о путешествиях. К весне уговорил двух соучеников совершить пеший поход в Москву. Стали тайно от родителей готовиться. Купили карту, где-то достали компас (по тем временам компас и часы были редкостью), каждый приготовил вещмешок и договорились какие вещи брать с собой. Деньги экономили от школьных завтраков. Мы не сомневались, что папа нам будет рад и покажет Москву. Домой предполагали вернуться также пешком.

Но перед самыми каникулами мама нарушила все наши планы. Её знакомая тётя Дуся ехала в Москву за сахаром (в наших магазинах его не было, а на рынке он стоил очень дорого). Мама с ней отправила меня на каникулы к отцу.