– Вождь, не трогай его. Я тебе этого не позволю.

– Не бойся, ему понравится. Сладкая эльфийская куколка хочет меня, правда? – И Кинтаро одной рукой перехватил запястья эльфа, а другой взял его за подбородок и накрыл его рот своим.

Смысл его слов был так оскорбителен, что вначале Итильдин замер, не веря своим ушам, а потом все его напускное равнодушие в один момент полетело к бесам и демонам. Эльф яростно забился, пытаясь отвернуть голову, оттолкнуть варвара. Когда Кинтаро оторвался от его рта, эльф задыхался от бешенства:

– Ты!.. Ты!.. Как ты смеешь!.. Я никогда… – Он выплюнул еще несколько слов на языке Древних, проклятий из разряда пострашнее.

– Не смей, Кинтаро! – крикнул Альва.

– Думаешь, почему он так бесится? Признаться не хочет, даже самому себе.

Молодой кавалер гневно выпалил:

– Чушь! Он тебя ненавидит!

– С какой это радости? Я ему жизнь спас!

– Да, а перед этим напал на него и убил его родичей, а его самого…

– Ах, вот что он тебе рассказал! – Кинтаро засмеялся. – Да, конечно, Древние не врут, они кое о чем умалчивают. Он ведь не упомянул, как он первым пустил стрелу? Как застрелил пятнадцатилетнего мальчишку, подъехавшего к ним без оружия, как приказал своим обнажить мечи и начать бой?

Итильдин почувствовал, как его лицо запылало. Это правда, он сам развязал бойню. Эссанти все равно бы их атаковали. А если нет, если бы они проехали мимо, то могли бы напасть на след Миэ… Он не мог этого допустить.

– Кинтаро, прекрати, твою мать! – вскрикнул Альва, пытаясь оттащить его от эльфа. – К черту ваш вечер воспоминаний, слушать не желаю!

– Альва, да открой ты глаза! Посмотри, он же весь дрожит, когда я его трогаю! – Вождь ухмылялся, иллюстрируя это наглядно, проводя ладонью по груди и бокам эльфа. Итильдин со всхлипом втянул воздух, едва удерживая себя от того, чтобы не начать слепо и отчаянно вырываться. Прикосновения варвара обжигали его, как огонь. – Дай мне пять минут, и он будет меня умолять!

– Да ты с ума сошел! – Альва вцепился в его плечо. – Ты его изнасиловал, а потом кинул на забаву своим ублюдкам, и у тебя еще хватает наглости…

– Иначе его бы убили, а я этого не хотел. Или подстилка для воинов, или труп. Обычай эссанти.

– Ты должен был убить меня, вместе со всеми, – проговорил эльф сквозь зубы хриплым, изменившимся голосом. Ноздри его раздувались, взгляд буквально прожигал варвара. – Лучше бы я умер тогда, я умолял богов послать мне смерть! А ты мог – и не убил, оставил меня в живых!

– Ага, расскажи нам, как ты хотел умереть, – насмешливо сказал эссанти. – Любой Древний может сам себе остановить сердце, когда захочет.

– Ложь! – хрипло крикнул Итильдин. – Это можно сделать только в крайнем отчаянии, чтобы спастись от позора, и желание смерти должно быть необычайно… – он осекся, когда до него дошел смысл его собственных слов.

Кинтаро наклонился над ним, усмехаясь.

– Вот именно, куколка. Вот именно. И без того было полно возможностей. Дать себя убить в бою, броситься на меч. Тебя держали с ножом у горла, дернулся бы – и прощай, глотка! Но нет, ты не дернулся. Даже когда тебя трахали мои воины, ты был послушным. А мог сопротивляться до конца и доблестно сдохнуть.

С ужасом Итильдин смотрел на вождя, как на судью, выносящего жестокий, но справедливый приговор. Он так привык считать, что предпочел бы смерть позору! Но на самом деле он хотел жить, так отчаянно хотел, что был согласен на все, даже после того, как осознал, что его ждет. Не боль заставила его подчиниться, а то обещание смерти, которое он видел в глазах насильников. И молился он не о смерти, а об избавлении из плена – просто тогда казалось, что это одно и то же.

Он сам выбрал свою судьбу. Теперь он это понял.

– И что теперь? – злобно прошипел эльф. – Ты думаешь, я ненавижу тебя меньше? Думаешь, я смогу когда-нибудь забыть, как ты первым осквернил мое тело?

– Я взял тебя в плен, куколка, право воина. – Кинтаро склонился еще ниже и грубо поцеловал эльфа в губы. – Это честь – лечь с вождем, – глумливо добавил он.

Эльф вырвал одну руку и ударил варвара по лицу со всей силы, но эссанти даже не шелохнулся. Ухмыльнувшись, он снова поймал его запястье и прижал к полу.

– Если бы ты мог выбирать, кто первым тебя трахнет, ты выбрал бы меня. Сознайся, что я тебе всегда нравился. Расскажи, как ты неделями ублажал меня в этом шатре, только бы я не выкинул тебя обратно, к кострам воинов.

– Альва, он лжет! – вскрикнул Итильдин. – Он просто держал меня здесь и никому не позволял трогать! Боялся, наверное, что я сдохну раньше времени! И сам не прикасался, брезговал!

Варвар расхохотался. Эльф посмотрел на Лиэлле, взглядом умоляя его заговорить, вмешаться, остановить это унижение. Но Лиэлле молчал и задумчиво за ними наблюдал, пощипывая нижнюю губу.

– Я не любитель насилия, куколка.

– Ну да, ты поимел меня ради моего же блага!

– Точно. Вот он сделал то же самое.

– Он меня спас, а ты – превратил в шлюху!

– Лучше, если бы тебя оскопили и отправили к женщинам – мыть горшки и дубить шкуры?

– И я еще должен быть тебе благодарен? – крикнул эльф, глядя на вождя с ненавистью. – Ну давай, доведи дело до конца, трахни меня, если тебе так хочется! Тебе нужна благодарность, ну так давай, возьми меня, чего ждешь, ты, ублюдок, животное, похотливая тварь, ты… – Эльф хрипел, задыхаясь, лицо его было искажено яростью, пальцы сжались в кулаки, он отчаянно пытался вырваться из рук Кинтаро. Ярость ослепляла его, лишала самоконтроля, ему хотелось вцепиться варвару в горло, ударить его, стереть с его лица это выражение наглой уверенности. Он даже не замечал, что ругается впервые в жизни площадной бранью людей, которую он машинально запоминал в тавернах, в гвардейских казармах, где бывал вместе с Лиэлле.

– Рад, что мы договорились, – хрипло сказал Кинтаро, обхватывая ладонью его восставшую плоть.

Стыд обжег Итильдина, когда он понял, что возбудился во время всей этой возни. Невероятно, раньше только с Лиэлле… Эту мысль он не успел додумать, потому что в этот момент Кинтаро его поцеловал, властно проникая языком в его рот, прижимаясь к нему горячим телом, ритмично лаская его член.

Жар охватил тело эльфа, перед глазами все застлал красный туман, и безумие окончательно им овладело. Задушенно вскрикнув, он вырвал руки из хватки степняка, впился ногтями в широкие смуглые плечи, стиснул коленями крепкие бедра и подался к нему навстречу, неистово терзая его губы в поцелуе, давая выход своей ярости – и возбуждению.

Итильдин смутно помнил, как потом они без устали ласкали его вдвоем – язычок Лиэлле касался его самых интимных мест, он стонал и задыхался, а Кинтаро жадно пожирал его рот своим, поглаживая его соски; как они заставили его кончить и использовали его серебристое семя для смазки, как варвар брал его сзади, пока Лиэлле прижимался к нему спереди, целовал его губы, и шею, и грудь, гладил его, шептал что- то страстно на ухо, и как перед глазами его вспыхнули звезды, а потом какое-то время он не помнил ничего, потеряв сознание, что за двести пятьдесят лет его жизни случалось с ним нечасто. Очнулся он в объятиях Лиэлле и Кинтаро, по-прежнему возбужденных и охваченных желанием, и скоро эльф перестал понимать, кто прикасается к нему, чья плоть дарит ему наслаждение.

Проснулся он далеко за полдень: под головой у него было мускулистое бронзовое колено, а к груди прижималась рыжая лохматая голова, и своей изящной рукой Лиэлле продолжал сжимать член эльфа, как ребенок любимую игрушку. В шатре стоял тот запах, который всегда сопровождает занятия любовью – разгоряченного тела, мужского пота и семени, с легкой нотой апельсинового масла, которое Итильдин не забыл захватить для Лиэлле из Трианесса, памятуя, что тот жить без него не может и только что в еду его не льет.

Воспоминания о прошедшей ночи (и прошедшем утре, если быть точным) были не слишком