ветвятся змеи. Они неподвижны, эти добрые змеи, и только внутри них, ни на мгновение не замедляя бег, спешит, бьется, струится куда-то животворная влага.

Подошел Курбан, протянул баклажку, на которой поблескивали темные капли:

– Попей, Ата.

Атагельды пил долго, делая судорожные глотки. Отдыхал и снова припадал к отверстию. Вода оказалась такой же сладковатой, как та, которую они брали в чашечках растений. Курбан поглядывал на внука с каким-то новым выражением, вроде начал слегка побаиваться. Шутка сказать, он неким таинственным образом вывел их к воде, спас весь народ от мучительной смерти. А теперь о нем как будто забыли, никто даже не подойдет.

Наконец Атагельды оторвался от сосуда, вытер губы и глубоко, словно проснувшись, вздохнул.

– А ты? – спросил он. Старик улыбнулся:

– Я напился.

Тихий, как степная лисица, незаметно подкрался рассвет. Побледнел, истончился и стал почти прозрачным трепетный диск луны, а тени, лежащие на песке, из черных превратились в серые. И узкая полоска на востоке начала только-только разгораться.

Усталые люди с сосудами, полными воды, возвращались в свои хижины, которые они успели за короткое время собрать из легких опавших листьев.

Женщина, несшая в одной руке узкогорлый кумган, подошла к Атагельды и молча расцеловала его.

Жизнь в оазисе покатилась спокойно, как арба по наезженной дороге. Люди оказывали Атагельды знаки внимания и почтения, но он старался всячески избегать их. И в конце концов его оставили в покое, к большому облегчению Ахметхана, которому невыносимо было наблюдать, как превозносят этого сопляка, жалкого выскочку. Подумаешь, обнаружил место, где нужно копать колодец. Да, может, он сделал это по чистой случайности, просто повезло. А если и вселился в него дух, то бесноватый, нечистый. И, собственно, теперь, когда есть вода, оазис дает тень и достаточно плодов на пропитание, мальчишка вообще никому не нужен. Только взгляды людей к себе притягивает, словно магнитом.

Да, после той памятной ночи, когда в пустыне открыт был колодец, авторитет караванбаши явно пошатнулся. Но теперь, похоже, все возвращается к прежнему порядку.

На следующий день, когда люди подошли к колодцу, вода в нем достигла середины ствола, остановившись где-то на уровне четвертой сверху ступеньки. Приходил сюда, между прочим, и Курбан, который ночью хватился ножа; потери своей, однако, он не обнаружил.

В последующие дни уровень воды в колодце оставался неизменным, сколько бы из него ни черпали, какой бы зной ни сжигал пустыню.

Когда с водой стало свободно, решили вместо хижин-времянок из опавших листьев построить саманные домики. Ведь от мыслей покинуть оазис пришлось отказаться: а куда податься? И в том городе, который покинул кузнец с внуком, и там, откуда пришел караван, – всюду было плохо, всюду властвовали богатеи и с бедняков спускали три шкуры. Так зачем же гневить судьбу и, как говорится, от добра искать добра?..

Воспользовались глиной и землей, нарытыми во время копания глубокого колодца. Саман получился отменным, и вскоре два ряда приветливых домиков выстроились вдоль единственной улицы кишлака, которая одним концом уходила в оазис, а другим шла в пустыню.

И никого особенно не удивило, что постепенно в поселке то здесь, то там стали прорастать все те же светло-зеленые полупрозрачные побеги, дающие и тень, и плоды.

Новых чашечек, несущих влагу, не появилось, но в них и не было необходимости.

Затем по инициативе старика – владельца коня соорудили несколько грядок, расчистив для этого слой песка. Скептики утверждали, что ничего из этой затеи не получится, пустыня-де свое возьмет, песок занесет землю. Маловеры, однако, оказались посрамлены.

Семена, оказавшиеся в караване, дали хорошие всходы, песок, несмотря на ветры, грядки не засыпал, а земля все время хранила влагу, каким-то образом подпитываясь изнутри.

Уже не рощу, а чуть не целый лес представлял собой оазис, тот который Атагельды когда-то обнаружил в виде маленького зеленого островка. Стебли разрастались, захватывали все большую территорию.

Несколько раз над кишлаком собирались тучи, самые настоящие тучи, однако, повисев в небе, таяли. Впрочем, в последний раз из огромного серобрюхого облака упало на кишлак несколько капель, что вызвало общую радость.

Ребятишки носились по улице как оглашенные, даже удар грома их не испугал. И взрослые покинули саманные обиталища, сменившие времянки из сухих листьев.

Курбан степенно стоял у своего глинобитного крыльца, с надеждой поглядывая на небо. Честно говоря, сладковатая вода порядком ему надоела, хотя внук и уверял, что именно она принесла здоровье его сердцу, точно так же, как излечила десятки хворей у других людей. Но мало ли что взбредет в голову Атагельды? Он вообще после того случая, когда отыскал место для колодца, стал вроде не от мира сего. Задумчиво бродит, словно неприкаянный, все время к чему-то прислушивается, а спросишь о чем-нибудь – отвечает невпопад. Может, и впрямь Ахметхан прав – Ата слегка тронулся умом?

Даже в груди кузнеца, при всей беспредельной любви к внуку, начало вырастать против него глухое раздражение.

С некоторых пор Курбан начал подумывать о том, чтобы открыть рядом с домом небольшую кузницу. Работенка нашлась бы, да и здоровье позволяло: сердце совсем перестало беспокоить. Сдерживало только то, что не было необходимых инструментов: поспешно уходя из города, они, конечно, успели взять только самое необходимое.

Пока старый кузнец стоял, размышляя, над его головой успело собраться мохнатое облако. Внук, отправившийся к колодцу по воду, долго не возвращался, это начинало беспокоить. С улицы доносились верблюжьи крики, коротко проржал конь. Заплакал грудной младенец, и послышался успокаивающий голос матери.

На потрескавшуюся от зноя глину крыльца упали первые тяжелые капли. Дождь!

Курбан слизнул каплю, попавшую на губу. Это была обыкновенная вода, сладковатый привкус в ней отсутствовал. Вскоре капли густо застучали, грянул ливень. Странно было наблюдать это дождь, идущий из одной тучи, в то время как рядом с безмятежного неба продолжало сиять солнце.

Раздвинув стебли, образующие живую изгородь, во двор вошел Атагельды. Он шел не спеша, несмотря на то что сильный дождь вымочил его до нитки. Занес в дом воду и стал рядом с Курбаном.

Стоя на крыльце, они несколько минут молча наблюдали, как с острых концов листьев, покрывающих крышу, стекают прозрачные струйки воды.

Старик посмотрел на внука: свежий кровоподтек пересекал его лоб.

– Опять? – покачал Курбан головой. – Сколько раз тебе говорил: это плохо кончится.

– Он всегда начинает первым.

– Как это случилось?

– Я шел к колодцу. Дождь еще не начинался, было жарко, решил идти через оазис. Ну, разросся он – что-то несусветное, прямо джунгли. С каждым шагом заросли все гуще, приходилось продираться. Хорошо там, прохладно, сыростью пахнет… Ближе к середине – стебли все толще и выше. Сорвал спелый плод, ем. Вдруг показалось, впереди кто-то пробирается, листья под ногами шуршат.

Курбан погладил бороду.

– Удивился я, – продолжал Атагельды. – Потому что знаю: люди почему-то стали побаиваться сюда ходить. Подумал: может, конь из каравана забрел в чащу? Гляжу – Анартай.

– Я и говорю: вечно он тебе попадается, – вставил старый кузнец.

– Заинтересовало меня, что ему понадобилось в середине старого оазиса? – вел рассказ мальчик, пропуская реплику старика мимо ушей. – Стал наблюдать. Гляжу, он приблизился к центральному стволу, зачем-то обошел вокруг него раза два-три. Потом достал из кармана какой-то продолговатый предмет – сквозь листья я не разобрал, что это было.

Но тут под ногой у меня хрустнул пересохший ствол стебля. Анартай вздрогнул и сунул предмет в карман. И здесь я догадался, что счастливый случай привел меня сюда, в глубину оазиса, вовремя: видимо, Анартай хотел ножом срезать самый старый стебель.

Курбан пришел в раздражение.

– Никак не избавишься от своих фантазий, – проворчал он. – Дался тебе этот самый стебель! Ну и что было дальше?

– Я ему говорю: «Не трогай ствол! Предупреждал ведь…» А он: «Не твое дело». Ну, и ругается. «Отдай дедушкин нож». – «А ты его видел у меня?» – «Не видел, но знаю – он у тебя». – «Слишком много знаешь», – ухмыльнулся Анартай.

– А ты на самом деле знаешь, что мой нож у него? – оживился Курбан. – Откуда?

– Понимаешь, дедушка, я не знаю, как объяснить… – Атагельды запнулся. – Мне как бы снилось это… снилось наяву… Словно Анартай подобрал нож, который ты обронил, когда копал колодец.

– Опять твои сны, – покачал головой кузнец. – Это я же тебе и рассказывал, что, по всей вероятности, потерял нож в ту ночь. Неважно у тебя с головой, Ата.

– Слово за слово, и мы подрались…

– Как всегда.

– Мне, честно говоря, досталось…

– Я не слепой, – вставил Курбан и погладил его по непокорным волосам.

– Но и ему досталось, – закончил Атагельды.

К этому времени ливень иссяк, прекратившись так же внезапно, как начался. Края облака истончились, и оно начало быстро таять.

– Непонятно, откуда взялся этот дождь, – заметил старик. – И продолжался-то он всего ничего – по-моему, несколько минуток, не больше. Знать бы заранее, что он будет, я бы приготовил посудину, собрал хоть немного воды.

– Зачем тебе?

– Та, что мы пьем, сладковатая, уже начала надоедать, – признался Курбан.

Атагельды хотел сообщить, что и облака снятся ему накануне появления. Видится в полусне, возникающем наяву, как из самого старого стебля, расположенного в середине оазиса, устремляется ввысь невидимая струйка мельчайших частичек, будто это пылинки, но во много раз меньше. И каждая, поднявшись в небо, становится центром, вокруг которого собирается капля воды. Множество капель, словно пасущиеся овцы в отару, собираются в облако.

Ну разве такое расскажешь дедушке, который и так считает, что ты немного не в своем уме? Атагельды подумал и промолчал.

– И так Ахметхан на нас косится, – вздохнул старик после продолжительного молчания. – А тут еще сегодняшняя твоя драка с Анартаем… ну, срезал бы он старый ствол, подумаешь! И вообще, с чего ты взял, что его нельзя касаться? Тоже приснилось, что ли?

– Не могу тебе ответить, дедушка, – пожал плечами Атагельды. – Знаю только одно: если срезать или повредить самый первый стебель, будет плохо.

– Кому?

– Всем. Всем, кто живет в кишлаке, кто нашел здесь дом и пищу, – ответил Атагельды.

– Чудишь, Ата, – вздохнул Курбан. – А я вот кузницу надумал открыть. В кишлаке у нас всем заправляет Ахметхан. Как я теперь пойду к нему?

Атагельды оживился. При слове «кузница» ему живо припомнились и звонкая наковальня, на которой дед ловко отковывал подковы, гвозди, задвижки и прочие нужные вещи, и весело пылающий в печи огонь, и горн с мехами, которые жалобно вздыхали, когда Атагельды принимался раздувать пламя.

– Откроешь кузницу?

– Хорошо бы, – сказал Курбан. – Но для этого много вещей нужно, а где их взять?

В свободное время Зерен решил подвести итоги своего пребывания на планете, на которую забросила его судьба.

Что ж, результаты неплохие. Покрыта растительностью поверхность пустыни площадью в несколько сот квадратных аррабегов. Обнаружено несколько видов, пусть немного, живых