Марафонец закурил, затянулся, словно вместе с дымом заглатывал воспоминания, выдохнул.

— Мы убили Рыбу. И охранников его убили тоже. Это было совсем не сложно, — начал он.

— Одну минуточку. — Вероника подняла диктофон повыше, нажала клавишу записи. Глазок индикатора вспыхнул веселым красным огоньком. — Теперь рассказывай.

— А без этого никак? — спросил он. — Не хотелось бы светиться прежде времени.

— А ты прежде времени и не будешь светиться, — пообещала Вероника. — Даю слово.

— Ну ладно. — Марафонец вздохнул, задумался на секунду, припоминая, и начал рассказывать…

Все приготовления были закончены, и Рыба упивался так легко обретенной свободой. Торговец смертью уже свыкся с мыслью о кардинальной перемене жизни. Жаль только, что этого не случилось раньше, когда он был молод и полон сил. Впрочем, у него еще все впереди. Не так уж он и стар. Лишь недавно полтинник разменял.

Билеты на рейс авиакомпании «Дельта» Москва — Нью-Йорк — отлет пятого утром, первый класс, шампанское, обед, хорошенькие приветливые стюардессы — вместе с новым паспортом лежали дома, в потайном сейфе. Деньги через ряд оффшорных компаний переведены в надежные американские и европейские банки. Рыба оставил всего двадцать тысяч долларов на непредвиденные дорожные расходы. Недвижимость в живописнейших уголках земного шара оперативно переоформлена на «нового» владельца, почтенного бизнесмена с кристально чистой репутацией Антона Олеговича Лебедева. Антиквариат, мебелишка, картины, иконки, книги распроданы. Отличная четырехкомнатная квартира в Щукино подарена бывшей жене.

Осталось только передать дело «крестнику» — верткому головастому парню Алику, обладателю мягкого голоса и питбулевской хватки.

Собственно, все «дело» — компромат на подавляющее большинство сильных мира сего — уместилось на двенадцати CD-ROM дисках. Они лежали в сейфе, который Рыба абонировал в одном очень большом и очень уважаемом банке. Ключ от банка он и вез Алику.

Обо всем этом торговец оружием думал, сидя на заднем сиденье шикарного «Мерседеса», летящего по бульварному кольцу. С двух сторон его рыхлое тело сдавливали гранитными плечами двое «горилл». Третий сидел за рулем.

Когда «Мерседес» свернул с Покровки в Подколокольный переулок, Рыба повернулся к одному из охранников.

— Не забудьте, завтра в восемь банкет.

— Мы помним, — промычал тот. — Все будет в порядке, Лев Макарович.

— Антон Олегович. Сколько можно напоминать! — Коротышка улыбнулся и произнес еще раз, смакуя: — Антон Олегович Лебедев.

— Хорошо, Антон Олегович, — послушно поправился «горилла».

— Вот. Так лучше. Гораздо, гораздо лучше.

«Мерседес» промчался по Подколокольному переулку и, вылетев на Солянку, сбросил скорость. Салон «Маргарита», официальное прикрытие Рыбы, располагался именно здесь, на первом этаже кирпичного «сталинского» дома. Площадка оказалась практически пустой, если не считать старенького «Москвича», у заднего колеса которого возились двое. Первый — с вытянутым лошадиным лицом — типичный «шляпа»: в береточке, профессорских пластмассовых очечках и длинном дешевеньком плащике — растерянно переминался с ноги на ногу, театрально заламывал руки и время от времени блеял жалобно, по-козлиному: «И что же мне теперь делать?» Второй — рыжий, словно подсолнух, задорный работяга в промасленной спецовке — объяснял громко, тыча пальцем под днище машины:

— Говорю тебе, отец, твоей колымаге самое место в могиле.

— Но, может быть, можно что-нибудь сделать? — продолжал канючить «шляпа».

— Говорю тебе, в могиле! — жестко «нарезал интеллигента ломтями» трудяга.

Рыба улыбнулся. Профи законно «доит лоха». Такая, видать, у лохов судьба. Их «доят», а они кивают и говорят «спасибо».

«Горилла», сидящий справа, внимательно наблюдая за препирающейся парой, открыл дверцу и выбрался на тротуар. В этот момент из дверей компьютерного магазинчика, метрах в трех позади «Мерседеса», вышел неприметный, внешне абсолютно заурядный мужчина, одетый в дешевую китайскую куртку и джинсы. Правая рука его была спрятана за отворот куртки, в левой лежала граната «Ф-1» с выдернутым уже кольцом. Быстро шагнув к стоящему на тротуаре охраннику Рыбы, мужчина вытащил из-под полы пистолет с глушителем и, приставив ствол к затылку «гориллы», нажал на курок. Тихий хлопок потонул в громком гуле оживленной улицы. Мертвого охранника швырнуло на переднюю дверцу. Деловито и быстро, прежде чем двое оставшихся «горилл» успели хоть что-нибудь предпринять, мужчина швырнул ребристый чугунный шарик в салон «Мерседеса», захлопнул дверцу, повернулся и неторопливо зашагал в противоположную сторону. Взрыв прозвучал приглушенно. Брызнули перламутрово-голубые осколки пуленепробиваемого триплекса. Передняя дверь машины распахнулась, и из нее вывалился рваный в клочья, окровавленный, воющий кусок мяса — все, что осталось от водителя.

В руках у «шляпы» и «работяги», словно по волшебству, появились «валы». Короткая беззвучная очередь прошила водителя насквозь. Тот перевернулся и затих. Убийцы метнулись к машине и принялись опустошать обоймы, поливая изуродованный окровавленный салон «Мерседеса» свинцом.

Сделав дело, оба спрятали оружие под одеждой и как ни в чем не бывало быстро зашагали прочь. В Подколокольном переулке их ждал фургон «ГАЗ».

— Ты выстрелил ему в затылок? — спросила Вероника. — И тебе не было его жаль?

— Выстрелил. И мне совершенно не было его жаль. Ни капли. Этот охранник делал свою работу, а я — свою. Когда человек занимается охраной такого опасного лица, он должен быть готов к тому, что в один прекрасный день ему придется умереть. А еще он должен постоянно помнить об опасности. Тогда у него будет гораздо больше шансов выжить, — пояснил Марафонец. — Этот парень отвлекся. Квалификация телохранителя, как известно, определяется не шириной плеч и не накачанностью мускулатуры.

— Но ведь и тебя могли убить.

— Могли, — согласился Марафонец. — Если бы этот парень оказался профессиональнее. Я же говорил: каждый из нас делал свою работу. Он — свою, я — свою.

Постепенно он перестал стесняться диктофона, сидел, курил, глядя при этом куда-то в сторону. Словно неинтересно ему, надоело все хуже горькой редьки: и Вероника, и Хорь, и террористы, и весь этот винегрет. В какой-то момент девушка почувствовала, что он куда старше ее. Марафонец был глубоким стариком по сравнению с ней: он играл в другие игры, более опасные, более жестокие, он выворачивался наизнанку, когда она бегала со своей камерой по городу. И даже те опасности, которым она подвергалась и которыми, честно говоря, гордилась в глубине души, были пустяком, если подумать о том, что довелось пережить ему. Сама того не желая, Вероника почувствовала уважение к Марафонцу.

— Но если Рыба все равно уезжал, зачем было его убивать?

— Зачем? — Марафонец повернулся и поискал, обо что бы затушить сигарету.

— Давай, — шофер протянул руку.

Марафонец отдал окурок, ответил отстраненно и в то же время предельно буднично:

— Ну, во-первых, отъезд Рыбы не снимал вопроса полностью. Оставались еще охранники. Во-вторых, его все равно нашли бы. У нас очень мощные службы безопасности, поверьте. Там, в отличие от общепринятого мнения, вовсе не дураки сидят. Эти люди способны найти кого угодно и где угодно. А Рыба очень многое видел.

— Видел вас?

— Нет, не так. На нас скорее всего Хорю плевать. Даже если кто-то из группы попадет в лапы ФСБ, Хоря мы не знаем все равно и поэтому не можем его выдать. Я думаю, что и Рыба, и эти «гориллы» видели Хоря лично. Он же проверял ящики и отдавал плату.

— Да, об этом я не подумала, — согласилась Вероника.

Марафонец посмотрел в окно, за которым быстро проплывал Ленинградский проспект. Справа мелькнул стадион «Динамо», затем длинная вереница коммерческих ларьков. Они миновали МАДИ, завод «Скорость», подкатили к «Соколу», а он все сидел и молчал.

Вероника первая нарушила паузу:

— Это сложно?

— Что именно? — не понял Марафонец.

— Убивать людей сложно? Вас не мучает совесть? — Женщина чуть не стукнула сама себя по голове. Вопрос получился ужасающе бестактным, глупым, как раз в духе репортерских «бомб», вернее, пшикалок, претендующих на столь громкое звание. Лапша на уши обывателю.

— Почитайте Достоевского. «Преступление и наказание». Там хорошо написано, трудно или нет убить другого человека. — Тон Марафонца стал холодным. — С одной стороны, убить человека просто. Тут все дело в привычке. Я делал это раньше. У меня не бывает приступов рвоты и ночных кошмаров. Что же касается угрызений совести… Не знаю, не могу ничего сказать. А эти «бультерьеры», рано или поздно, все равно закончили бы с пулей в голове. Не мы, так Рыба убил бы их. Для него они свидетели — хуже не придумаешь. Так что в покойники их можно было записывать заранее.

— Кто вел машину? — быстро спросила Вероника.

— Фургон? Генерал.

— Но если вы все понимали, что Хорю на вас плевать, то почему сам Хорь не боялся, что кто-нибудь из группы отвезет остальных на Лубянку? Тот же Генерал, например.

— Потому что Хорь — умный. Он понимает, что никто этого не сделает.

— Да почему?

— Да потому. Ну отвез бы нас Генерал, и что дальше? Хоря сдать никто не может, как ни бейся. И потом, на одной чаше весов — гражданский долг, а на другой — деньги. Сумма, которую ни один из нас не смог бы заработать за целую жизнь! Гражданский долг? Не смешите меня. Государство выкинуло этих людей на улицу, вытерло о них ноги, плюнуло им в лицо. Они ничего не умеют, кроме как взрывать, драться, резать, стрелять. Убивать, одним словом. Куда их завел бы ваш хваленый гражданский долг? На нары?

— Вас амнистировали бы, — пылко возразила Вероника.

— Спасибо. И что дальше? Снова в нищету, в голодуху? — Марафонец резко повернулся к водителю. — Дай еще сигаретку. Что-то я завелся.

— Держи, — протянул тот пачку.

Марафонец закурил, стряхнул пепел в ладонь, подумал, добавил немного спокойнее:

— Если Хорь останется на свободе, то он любого из нас рано или поздно достанет. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Я думаю, что все, абсолютно все его боятся. Генерал не исключение.

— Ты тоже боишься? — спросила Вероника.

— Да, — серьезно ответил Марафонец, глядя девушке в глаза, — я тоже. Мы все — профессионалы и знаем цену профессионализму. А уж Хорь-то — профессионал, поверь мне. Подумай сама, разве дилетант смог бы так все провернуть?

— Наверное, ты прав.

— Не наверное, а точно, — возразил собеседник.

— Ладно, — пробормотала Вероника. — Будем считать, что у тебя не было другого выхода. Однако ты ушел.

— Я ушел.

— Почему?

— Потому что понял одну вещь, которую пока не поняли остальные.