Жанна задула свечу.

Единственным, кто не торжествовал свою победу над ней, был Исаак. Он просто не мог заявить свои права на христианскую территорию.

Жанна вспомнила его печальную нежность и погрузилась в сон.

Итак, Жанне предстоял переезд и устройство на новом месте. Она спустилась вниз по улице и попросила у кузнеца тележку. Тот предложил воспользоваться услугами своего подмастерья, чтобы перевести громоздкие вещи. Жанна вспомнила о кровати и за двадцать солей получила в свое распоряжение тележку и помощника.

Гийоме, захваченный азартом переезда, немедленно запрыгнул на тележку: он уже рассматривал самого себя как часть хозяйства Жанны. Тяжелее всего пришлось, когда они стали поднимать кровать по лестнице дома на улице Галанд. Они едва справились с делом втроем: подмастерье толкал ее снизу, а Жанна с Гийоме изо всех сил тянули сверху. После этого подвига переправка жаровни, козел, стремянки, мешков с мукой и фруктами, горшков с маслом, медом и пряностями показалась им детской забавой. Еще не пробило трех пополудни, а Жанна уже расположилась в новых стенах.

Но что же делать с Донки? Конюшни в ее новом доме не было. Донки, единственный спутник со дня ухода из отчего дома. Терпеливый, ласковый, нетребовательный и чуткий.

Жанна дошла до улицы Платрие и, обойдя несколько мастерских, отыскала мастера, который взялся построить ей маленькую конюшню на три стойла. Три стойла? Уж если браться за дело, заверил ее мастер, это выгодно, ведь два стойла можно сдавать. Жанна выбрала место на пустыре сразу за домом, узнав, что владелец его неизвестен. Скорее всего, он принадлежал королю. Вот бы посмотреть, как Карл VII приедет сносить конюшню для ослика, поставленную на его земле.

Мастер запросил тридцать ливров за материалы и работу каменщика с плотником. Жанна казалась ему настоящей богачкой. Королевские заказы и вправду поправили ее дела, и теперь у нее в запасе было двести сорок семь ливров. Они ударили по рукам.

За неделю каменщик положил фундамент на добротном растворе и поднял стены на высоту человеческого роста. Потом плотник соорудил каркас, на который легли четыре балки, а на них по всем правилам строительного искусства настелена соломенная крыша. Потом навесили двустворчатую дверь с замком, за который было запрошено пять ливров сверх уговора. Жанна не стала спорить и подивилась размерам замка: ни один конокрад не сунется.

Тем временем Жанна успела проститься со своим обликом крестьянского паренька. Она посетила соседку-портниху, и начало их разговора вышло весьма забавным. Мастерица ни за что не хотела верить, что перед ней девушка. Сомнения ее исчезли только тогда, когда Жанна дала ей пощупать свою грудь. Это же воистину грех, уверяла она, одеваться несообразно своему естеству.

— Откуда это вы здесь появились в этом длинном одеянии? — удивленно восклицала она. — Это вышло из моды, когда моя мать была еще девушкой. Едва вас увидела, сразу подумала: вот деревенщина!

— У крестьян это просто удобное платье, такое носят мужчины и женщины, — объяснила ей Жанна.

Мастерица показала ей женский наряд, висевший тут же на вешалке. Под короткой рубахой тонкого полотна виднелась сорочка, служившая нижним бельем и домашним платьем. Поверх них было платье, спускавшееся до самых щиколоток. У него были короткие рукава и широко вырезанный корсаж на шнуровке. Жанна не захотела выставлять напоказ свою грудь и выбрала другой фасон с полукруглым вырезом, из-под которого виднелся ворот рубахи. Широкий пояс прямо под грудью показался ей слишком пестрым. Рукава были сшиты на итальянский манер, то есть посередине были перехвачены тесьмой. На взгляд Жанны, они были слишком широки.

— Я работаю, — объяснила она, — и хочу чего-нибудь попроще. Мне подошли бы широкие рукава, крепко стянутые на запястье.

— С отворотами? — спросила мастерица.

— Давайте, — ответила Жанна.

Отвороты всегда пригодятся, когда рукава протрутся.

— Желаете вышивку?

— Где?

— На корсаже и по нижнему краю.

— Ну ладно, только не очень яркую.

— Из какой ткани шить и какого цвета?

На вкус самой портнихи неплохо было бы сшить корсаж из алого шелка, а юбку из рыжего бархата. При одной этой мысли Жанну охватил ужас.

— Шейте из сукна и, пожалуйста, одного цвета. Незаметного.

— Что это вы хотите сказать?

— Ну, самого неброского.

Мастерица уставилась на девушку:

— Отчего это такая милашка, как вы, хочет быть незаметной?

— Яркую птичку со сладким голоском первой и ловят, — ответила Жанна. — Я бы хотела одеваться как воробей, — добавила она с улыбкой.

— Гляди-ка, вы вовсе не похожи на наших прелестниц, которые только и думают о том, как бы привлечь внимание кавалеров своими нарядами. Мадемуазель Пэрриш, хотите знать мое мнение?

Жанна молчала.

— С вашими золотистыми волосами, свежим цветом лица, горделивой осанкой, стройной фигурой и уверенной статью вы вовсе не рождены быть воробушком. Вы не желаете кокетничать, но оттого только более привлекательны.

Да уж, четверо мужчин за пять недель, подумала Жанна, портнихе не откажешь в проницательности. Женщина предложила на выбор два цвета: коричневый, потакая вкусам Жанны, и темно-голубой.

— Вы, конечно, выберете коричневый, но я вам советую голубой, — сказала она с материнской настойчивостью.

— Отчего? — спросила Жанна.

— Он больше идет к вашим волосам.

Вот уж посмеялась бы бедная Жозефина Пэрриш над всеми этими тонкостями! А Дени! Господи, где он сейчас?

— А накидка? — спросила портниха, критическим взглядом окидывая ее грубый шерстяной плащ с капюшоном какого-то непонятного бурого цвета.

— А эта что, не годится?

— Правду сказать, мадемуазель, она к лицу только бродяге.

Жанна засмеялась:

— А что бы вы предложили?

— Шерстяную накидку с отделкой из меха.

— Из меха!

— Да, из меха серого кролика.

— Ну пускай, лишь бы был капюшон.

— И еще вам нужен чепец. Вы что, собираетесь к мессе с непокрытой головой?

К мессе! Жанна вспомнила, что не была в церкви после кончины отца Годфруа. Этот сельский священник был единственным связующим звеном между нею и небом. Ни Дом Лукас, ни матушка Елизавета не смогли заменить его. Теперь, когда она была королевской пирожницей, придется ходить в храм, иначе прослывешь еретичкой, язычницей или еврейкой, да так и кончишь жизнь на костре, как та, другая, Жанна.

Портниха советовала ей изменить прическу, уверяя, что одна ее приятельница с помощью заколок и гребней творит чудеса. Жанна заартачилась: все это было ей совсем ни к чему. Она оставит волосы гладкими, ну, может, даст отрасти подлиннее.

— Мне нужна только вуаль, — сказала она.

— Отделать ее синей каймой?

— Если вы хотите.

Все это было донельзя скучно. Жанна ничуть не переменилась. Отказавшись от мальчишеской внешности, она осталась мальчишкой по характеру. Она вдруг затосковала по Ла- Кудрэ, где никто не обращал внимания на ее одежду и не приходилось всякий час думать о том, как на тебя посмотрят другие.

Оставалось решить вопрос со штанами и туфлями. Портниха сняла с нее мерку для подушечек, которые по моде подшивались под платье на животе и заду, — он у Жанны, по правде сказать, был тоже мальчишеский.

Они сошлись на сорока пяти ливрах за все, из которых пятнадцать портниха взяла вперед, обещав управиться дней за десять. Надо было срочно приниматься за пирожки, иначе, подумала Жанна, она кончит свои дни на охапке соломы.

Наконец, в первый понедельник июля Жанна, одетая теперь как настоящая горожанка, окончательно водворилась в своем новом жилище и лавке. Донки освоился в новой конюшне. Доску, которую она раньше водружала на козлы, Жанна пристроила на одном из подоконников первого этажа и теперь могла продавать пирожки, не выходя из лавки. Гийоме остался у нее помощником на все руки; он гордился своим ремеслом, был неутомимым и верным, что редко встречается у городских мальчишек, любящих только озорничать, едва отвернутся родители.

Жанна познакомилась со своими соседями. Одну из квартир на ее этаже занимала пожилая чета суконщиков, а в другой жил их старший сын, который собирался продолжить дело отца. Они были на редкость любезны с Жанной, и вскоре она поняла почему, между собой они называли ее «королевская пирожница». Ясное дело, они уже видят во мне будущую Агнессу Сорель, с улыбкой говорила себе Жанна. Как-то раз они объяснили Жанне назначение маленького помещения между комнатами:

— Это для дров и горшка.

Горшок. Ну, конечно! Она не раз встречала по утрам людей на лестнице, несущих горшок, а то и два-три, поставленные друг на друга. Обычно их опорожняли в ручей. Но ведь надо же было где-то держать горшок, если он наполнялся днем…

На двух последних этажах тоже обитали торговцы: трактирщик, фермер-издольщик и огородник. Последний, имевший достаток и обремененный обширным семейством, занимал весь