— Вы предупредили госпожу Сорель? — спросил король, повернувшись к одному из провожатых Жанны.
— Да, сир.
Вновь открылась та же самая дверь, и в зале появился Бартелеми де Бовуа. Он придержал за собой дверь. За ним шла Агнесса Сорель, которая двинулась прямо к Жанне и подала ей руку, мельком взглянув на короля.
— Целуйте! — прошептал придворный.
Жанна, низко поклонившись, поцеловала протянутую руку.
— Что ж, — промолвил Карл, — отведаем этих пирожков.
Он стянул прикрывавшую их тряпицу, осмотрел пирожки и, едва склонив голову, взял один. Когда он приподнял голову, чтобы откусить кусочек, на его лице отразилось подобие жизни.
— Да, — сказал он неожиданно игривым тоном, — прямо тает во рту.
Агнесса Сорель едва сдержала смешок.
— Понимаю малышку, — добавил король. — Наш кондитер искусен, но слишком мудрит. А это действительно по-французски, просто и без затей.
Не говоря больше ни слова, он повернулся к присутствующим спиной.
— Жанна, это была удачная встреча, — сказала Агнесса Сорель, — мои придворные проводят вас.
А блюдо? А кусок полотна?
Жанна склонилась в поклоне, и Агнесса Сорель удалилась в сопровождении Бартелеми де Бовуа, который одарил Жанну улыбкой и пристальным взглядом. Жанна умоляюще взглянула на своего провожатого. Ей хотелось уйти, но как?
— Подожди, — сказал он.
Через минуту личный казначей Агнессы Сорель вынес и передал Жанне еще один кошель.
Жанна с радостью снова взобралась на лошадь. На сей раз она, наплевав на все, обняла лейтенанта за бедра, что отнюдь не вызвало его недовольства.
Этот хилый король! В голове у девушки царило смятение и путаница.
— Мы были в королевском дворце? — спросила она у всадника на полпути.
— Нет, — ответил тот, — мы были в резиденции фаворитки короля. Дворец рядом. А еще чуть подальше дворец королевы.
Король, королева и фаворитка, подумала ошеломленная Жанна. Все на виду у всех. Ей бы и в голову не пришло, что такое бывает.
Вернувшись в свой переулок, Жанна нашла все свое имущество в полном порядке. Донки мирно пасся неподалеку.
Вскорости появился Гийоме, который принес ей сто двенадцать солей.
— Я бы заработал и больше, — сказал он огорченно, — но фрукты все вышли.
— Отлично, — сказала Жанна, смеясь, — ты станешь пирожником хоть куда.
Она дала мальчику десять солей. Жанне хотелось остаться одной. Надо обдумать то, что она видела.
13
Василек, роза и мак
Но это было лишь начало. На другое утро к Жанне пожаловал Бартелеми де Бовуа. Он был в новом платье, но с той же ослепительной улыбкой. — Меня послал к вам сам король, — объявил он. Он умел производить впечатление и нарочито долго в упор разглядывал Жанну своими карими глазами. Жанна не проронила ни слова. Бартелеми конечно же сознавал собственную привлекательность.
— В своем несравненном великодушии король дарует вам право на аренду лавки в одном из принадлежащих ему в Париже домов.
— Его величество бесконечно добр, — сказала Жанна.
Она не пропустила мимо ушей вежливое «вы» в обращении де Бовуа. Нет сомнений, она поднялась на одну ступеньку общественной лестницы.
Бартелеми склонил голову и достал из кармана своего плаща какую-то бумагу, которую он развернул и показал Жанне. Та сделала вид, что ознакомилась с ее содержанием: читать она так и не научилась. Придворный заметил ее неловкость и уточнил:
— Арендная плата составляет всего десять ливров в год, это еще одна милость короля.
Жанна кивнула. Десять ливров — просто ничто за право стать полноценным горожанином. Жанна знала об этом от птичницы: аренда самой дешевой лавки составляла меньше двадцати ливров, а порой доходила до тридцати.
— Это на улице Галанд. Хотите, чтобы я вас проводил и сразу передал вам ключи?
— Охотно, — ответила Жанна.
Она сделала знак Гийоме и в очередной раз взобралась на лошадь. На сей раз она уселась по-дамски, ибо езда по-мужски причиняла ей немалые неудобства. Через некоторое время они остановились у добротного четырехэтажного дома недавней постройки. Крыша его, над которой возвышались две трубы, была крыта черепицей. На первом этаже размещались три лавки: швейная мастерская, галантерея и та, пустая, что предназначалась ей. Бартелеми де Бовуа вставил в замок один из двух висевших на связке ключей и открыл его. Судя по звуку, замок не был ржавым. Бартелеми распахнул дверь и пропустил вперед Жанну. Лавка оказалась новой, просторной и чистой, с выложенным плитами полом. Переднее помещение освещалось двойным окном и отапливалось очагом. Да, тут уже можно будет избавиться от жаровни. Дальнее помещение такого же размера имело выход в крошечный задний дворик. «Вот здесь я и буду спать», — сказала себе Жанна.
— Кроме того, вы можете пользоваться квартирой на втором этаже, — объявил Бартелеми.
Еще и квартира в придачу? Жанна была в восхищении. Они поднялись по лестнице. На площадку выходили три двери. Бартелеми открыл крайнюю справа, и Жанна увидела свежеотделанное жилище с полами из дерева. По планировке оно повторяло лавку, с той только разницей, что комнаты были разделены маленькой прихожей. Передняя комната освещалась двумя окнами со свинцовыми переплетами, в задней было только одно окно с видом на маленький дворик; очаг помещался на том же месте, что и в лавке.
Лицо Жанны сияло: о таком она никогда и мечтать не смела. Королевский подарок решал и еще одну давно тревожившую ее проблему: что делать зимой? Жанна с трудом представляла себе, как будет расставлять козлы в грязи под дождем или снегом. Здесь же можно работать круглый год. Ее спальню от ее рабочего места будет отделять один лестничный пролет.
Широко улыбаясь, она повернулась к Бартелеми де Бовуа:
— Монсеньор, это по-королевски!
— Не правда ли? — ответил Бартелеми. — На три дома тут есть хороший старый колодец.
Жанна заметила, что улыбка слишком долго не сходит с его лица, и догадалась о том, что последует.
— Вы не хотите отблагодарить меня? Я лично замолвил за вас словечко перед фавориткой короля.
С этими словами Бартелеми приблизился к Жанне.
Все началось и закончилось на новом, но покрытом пылью полу.
Жанне пришлись по душе его ласки, нежная кожа и надушенные волосы. Даже дыхание Бартелеми было ароматным, ибо он постоянно жевал гвоздичную смесь. Жанна спросила себя, есть ли на самом-то деле разница между мужчинами, ведь чувства, которые она испытывала, всегда были одни и те же.
Этот, подумала она, хоть и получил по счету, был по крайней мере искренним.
Натягивая одежду после завершающего поцелуя, Жанна сказала себе: что я могу продать, кроме моих пирожков и сердца? Нашелся бы только желающий!
— Милая, вы для меня как букет полевых цветов. Глаза — васильки, губы — мак, врата наслаждения — роза.
Она рассмеялась.
— Да, кстати, — добавил он, — от перемены места вы ничего не теряете. Здесь по соседству Корнуэльский коллеж. Там не меньше народу, чем в Ломбардском.
Бартелеми отвез Жанну на улицу Монтань-Сент-Женевьев и распрощался с ней, отдав арендный договор. Гийоме старался изо всех сил наполнить вчерашнее блюдо для поджидавшего снаружи всадника. Жанна бросилась помогать, и вскоре придворный, прикрыв пирожки все тем же полотном, пристроил блюдо на шишке луки седла. С гордой улыбкой Гийоме подал Жанне еще один кошель.
В душе Жанны царило смятение, и ночь она провела беспокойно.
Сколько событий! Новое жилище, которое она начнет обживать завтра. Мужчины. Исаак, Матье, Франсуа. Теперь еще и Бартелеми…
Отчего свел счеты с жизнью Матье? Она сама наделила его человеческим достоинством, о котором он и не думал раньше, и снова отняла его, отдавшись другому. Он, разумеется, решил, что она сделала это по доброй воле. Она так и не смогла ничего ему объяснить. Он исчез ночью, обезумев от горя и унижения, уязвленный до глубины души.
Как могла она помешать ему совершить то, от чего сердце ее кровью обливалось?
Разыграть бы ей в тот злосчастный вечер поруганную невинность, удариться в слезы! Но ведь она знала, тогда он кинется разыскивать Франсуа и кровавый конец неминуем. Не хватает ее ума на все эти хитрости.
В Париже тех времен невинность была словно крепость, которую следовало защищать ценой собственной крови. Женщина была не человеческим существом, а своего рода имуществом. Достоянием, которым следовало не мешкая завладеть, как показал опыт с матушкой Елизаветой.
Ну а что Франсуа? Да то же самое: инстинкт воина толкал его к захвату ничейной земли. Он полагал, что перед ним юноша, а когда узнал правду, с удвоенным пылом кинулся в схватку.
Ну и кого же он любил — мальчиков или девочек?
Прежде всего он любит победу, сказала себе Жанна. Мальчик или девочка, не важно, главное — лавры победителя. А что он делал с ними потом? Жанна вспомнила, как он умолял ее встретиться вновь. Зачем? Убедиться, что никто не посягает на его завоевание?
Ну, с Бартелеми все понятно: привыкший к победам аристократ не мог упустить еще одну подвернувшуюся милашку.
Кто из них нравился ей больше? Жанна не находила ответа. Исаак был самым нежным, Матье самым покорным и трогательным, Бартелеми самым обходительным.
Что касается Франсуа, ее покорила его безудержность. Слияние животного начала с поэтическим.
