Монах обратил взор на Матье, который смотрел на него весьма недружелюбно.
— А это твой друг?
— Да, отец мой. Он помогает мне в делах.
— В какой церкви ты исповедуешься?
— В соборе Сен-Жак, отец мой.
Жанна уже знала, что в этом храме всегда было много народу и запомнить кого-то не представлялось возможным.
— Отчего же так далеко отсюда? Это ведь не твой приход?
— Так уж вышло, отец мой, я там живу и там закупаю товар. Хотите попробовать мой пирожок?
— Нет, спасибо, сын мой, я остерегаюсь греха чревоугодия.
На счастье, другие покупатели оттеснили монаха. Он ушел прочь, пробормотав обычное благословение, но Жанна поняла, что если бернардинец догадается, что она девушка, то запретит ученикам покупать пирожки у безбожного создания, переодетого юношей. А если не догадается, но узнает, что она живет вместе с мужчиной, то обвинит ее в мужеложстве, а это еще хуже. Тогда от нее отвернутся не только школяры, но и простые горожане.
Вообще-то она и сама хотела предстать перед всеми женщиной, но не сразу, а через некоторое время.
Вечером она поделилась своей тревогой с Матье.
— Да ладно, — сказал тот, — если здесь не получится, пойдем в другое место. Тебя в округе уже все знают. Что нам этот Ломбардский коллеж?
Он снова принялся мастерить кровать. Плоды его трудов были уже налицо, и все было бы хорошо, если бы не ужасный запах клея, который Матье варил из рыбьей чешуи, время от времени подливая в него немного уксуса.
Жанна мечтала о тачке. Но им не следовало ни привлекать к себе излишнего внимания, ни показывать своего благополучия: завистников везде довольно.
Между тем было уже поздно. Жанна поняла это через два дня, когда заметила на другой стороне улицы мужчину с солидным брюшком, одетого в длинное платье и сдвинутую на ухо шапочку. Он не отрываясь смотрел на девушку. С ним был какой-то хитроватого вида парень, державший в руках большой плоский предмет непонятного назначения. На счастье, незнакомец пришел в десятом часу и проторчал на месте почти час. Это было самое спокойное время. Жанна все время пыталась понять, кто таков этот пришелец, не желавший ничего покупать. И вот, наконец, он пересек улицу и представился: Оноре Буштон, нотарий цеха пирожников, находившегося под покровительством святого Макария. Он явился взять пошлину за продажу товара, которую полагалось платить за торговлю, как в лавке, так и на улице.
— Кто тут у вас хозяин? — спросил он надменно.
Жанна встревожилась: если она назовет себя, по всей округе пойдут сплетни, и неизвестно, что из всего этого выйдет.
— Матье Тестеле, который перед вами, — ответила она, обернувшись к товарищу и незаметно подмигнув.
— Где вы обучались этому ремеслу? — спросил нотарий у Матье.
Тот был не промах и сразу смекнул, где может таиться ловушка.
— Нигде. Я просто нанял этого пирожника, который учился в Бретани.
Мэтр Буштон грустно взглянул на жарящиеся пирожки. До Бретани дорога длинная. Он задумался.
— Судя по тому, что я могу констатировать
— Я вечером не работаю, — вмешался Матье.
— Вот как? — произнес мэтр Буштон разочарованно.
— Да, только с восьмого часа пополуночи до часа пополудни.
— Потом вы идете на другое место?
— Потом я отдыхаю, — объявил Матье. — И мой паренек тоже, когда сделает все покупки. Наше право, верно?
Мэтр Буштон, казалось, не заметил дерзкого тона и принялся что-то считать в уме.
— Итак, — сказал он, — выходит пять часов в день семь дней недели, ибо я знаю, что вы трудитесь и в воскресенье, то есть тысяча девятьсот шестьдесят солей в неделю. По обычаю вычитаем треть на продукты, что составляет шестьсот пятьдесят три соля…
— Вы забыли оплату пирожника, — ввернул Матье.
— Правда? — сказал нотарий. — И какова же она?
— Пятнадцать солей в неделю.
— Пятнадцать солей! Ладно, у вас все равно остается чистыми тысяча двести сорок семь солей в неделю, что дает семьсот сорок пять ливров и два соля в год. Вычитаем половину, как и положено при торговле под открытым небом и в плохую погоду, и остается триста семьдесят два ливра и два соля в год. Таким образом, прошу вас заплатить один ливр из сотни…
Жанна терпеливо слушала его со смешанным чувством раздражения и любопытства. Помощник нотария жадно вглядывался в жарящиеся пирожки с персиками, возбужденный их сладким ароматом.
— Три ливра и одна шестая, округляем до трех с половиной солей. Три ливра и три с половиной соля, — повторил он настойчиво, глядя на Матье.
— А что я получу взамен?
— Патент сроком до… Вы ведь уже месяц торгуете, верно?
Да уж, сведения у него точные. Не иначе кто-нибудь донес, подумала Жанна.
— Значит, до мая будущего года.
Жанна вытащила из-под одежды свой внушительный кошель. Звон монет, казалось, сводил нотария с ума. Жанна достала три ливра и спрятала кошель обратно, потом взяла из маленького кошелька три соля и мелкую монетку и подала деньги нотарию. Тот сделал знак помощнику, который разложил свою странную ношу, оказавшуюся складным столом. Потом из плоской кожаной сумки на поясе он вынул перо, чернильницу и лист бумаги. Нотарий окунул перо в чернильницу и склонился над столом. Помощник подал ему песочницу, которую нотарий потряс над новоиспеченным патентом. Через мгновение он сдул песок и подал бумагу Матье.
Жанна мечтала, чтобы непрошеные гости исчезли до окончания занятий в коллеже. Она взяла пирожок и подала его помощнику нотария, который торопливо засунул его в рот совсем горячим.
— Ну вот, — сказала Жанна, — храни вас Господь.
Мэтр Буштон, оставшийся без пирожка, недовольно поднял бровь и все же купил один. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел вниз по улице.
Жанна и Матье заговорщицки переглянулись.
— Ну что ж, теперь все по закону, — сказал Матье, протягивая Жанне патент. Та сложила его и спрятала на груди под одеждой.
— Броде бы, — сказала она.
На самом-то деле Жанна так не думала. Они тайно жили в чужой мастерской, и она выдавала себя за мальчика.
Пробило полдень, и вскоре случилась новая неприятность. Только Жанна собралась сложить козлы, к ним вышел повар коллежа, который уже не раз пробовал ее пирожки. Это был бледный человек с красным носом и утиной походкой. Не похоже было, что он собрался купить себе лакомство на десерт, ибо сейчас он больше всего напоминал зверя, готового к нападению.
— Эй, вы! — обратился он к Жанне и Матье, явно не распознав в нем давешнего нищего. — Вы не имеете права торговать тут без патента!
Если он и донес на них, то о визите мэтра Буштона явно не знал.
— Да вот он, патент, кашевар! — ответила Жанна, поднося бумагу прямо к его носу.
На секунду смешавшись, повар вновь кинулся в атаку:
— Все равно у вас нет права торговать у коллежа. Не хватало еще, чтобы вы прямо тут лавку открыли!
— За стеной коллежа улицы принадлежат королю и его подданным! — выкрикнула Жанна, которой вдруг овладела ярость.
Матье очень не понравилось, что повар вцепился в козлы и тряс их. Он схватил его за плечи и оттолкнул назад.
— Лапы прочь, деревенщина! — заорал повар. — Не то я кликну стражу и вас обоих отволокут в тюрьму, голодранцы!
Это было уже слишком. Матье отвесил нахалу пощечину, и лицо у того из бледного сделалось красным. Увесистая пятерня Матье убедила повара лучше увещеваний. Он потер след от удара, бросил на Матье ненавидящий взгляд и предпочел удалиться.
— Дай мне два ливра, — сказал Матье.
— Зачем?
— Говорю тебе, дай мне два ливра!
Жанна подчинилась, недоумевая, на что можно потратить такие большие деньги.
Матье где-то пропадал до вечера, а между тем ему следовало бы пойти к мельнику, ибо запасы суржи таяли на глазах. Вообще-то мука делалась из смеси ржи, ячменя и пшеницы в равных долях, но они всегда брали чуть больше пшеницы — это делало тесто более нежным.
Когда Матье вернулся, у него был довольный вид, но Жанна не стала расспрашивать парня, по опыту зная, что лучше дождаться, когда он заговорит сам.
Она стала догадываться, в чем дело, на другой день, увидев необычную толпу учеников и профессоров коллежа у своих козел. Каждый покупал пирожок с мясом и непременно еще один со сладкой начинкой, чаще всего с земляникой.
— Что случилось? — спросила Жанна у одного из профессоров в черном одеянии.
— Кто-то вчера отделал нашего повара, — ответил тот. — Он не встает с постели.
— Славную трепку ему задали! — добавил один из школяров.
— Должно быть, за дрянную стряпню! — вставил другой.
— Ну-ну, немного христианского милосердия, — вступился профессор.
— Но ведь его стряпня и вправду несъедобна, — сказал другой профессор. — И вдобавок масло у него всегда прогорклое.
Из разговоров Жанна поняла, что все в коллеже платили повару мзду, а в последнее время он не выдерживал конкуренции с ее пирожками. Ясное дело, он и донес на них цеху святого Макария. Так, наверное, решил и Матье. Кто, как не он, мог заманить повара в ловушку? Оставалось узнать, как Матье провернул это дело, и надеяться, что сам он остался в стороне. Не хотелось бы, чтобы он, уже побывавший в тюрьме за воровство, угодил в руки городской стражи.
Оказалось, однако, что именно к услугам стражников Матье и прибег, воспользовавшись старыми связями в их среде. Он сообщил им свой план, который и был с удовольствием принят, поскольку один ливр составлял треть их месячного заработка. Матье разузнал, что Ансельм — так звали повара — запасался продуктами по средам на рынке на площади Мобер. Парень проследовал за ним в компании двух стражников и указал им на повара. Они сделали вид, что приняли Ансельма за давно известного им бродягу, и задали ему хорошую
