— Я их понимаю.

Жанна достала из кошелька два соля и подала ему:

— Теперь быстро к цирюльнику, у тебя борода разбойника с большой дороги. И скажи им, чтобы укоротили волосы, ты совсем зарос.

— Я что, босым пойду к цирюльнику?

Матье, казалось, ни о чем, кроме башмаков, и думать не мог.

— Завтра я куплю тебе башмаки. Ты и так обошелся мне сегодня в пятьдесят солей.

— Ну так завтра я и пойду к цирюльнику.

— Нет уж, сначала бриться, потом башмаки. Послушай, у меня самой и постели-то нет, а ты не хочешь день обождать!

— Дожил, девчонка поучает меня! А сама ты в какие лохмотья одета?

— Зато я чистая. Иди брейся, я скоро вернусь сюда и проверю.

Он ведь и вправду не знал, где она живет. Матье повиновался. Жанна отправилась в свое дарованное судьбой жилище проверить, не появлялись ли там в ее отсутствие непрошеные гости. Она вывела Донки наружу. Осел явно соскучился в одиночестве и теперь с удовольствием втягивал свежий воздух и щипал молодую травку. Завтра она купит ему сена.

Потом Жанна вернулась проверить, как идут дела у Матье. Она просто не поверила своим глазам: перед ней стоял совсем другой человек, настоящий красавец. Она улыбнулась, Матье улыбнулся в ответ. Он в который уже раз взглянул на свои ноги. Жанна отметила, что они длинные и сильные. Теперь, когда они были чистые, на них было просто приятно смотреть. Интересно, из-за какого увечья он стал калекой?

— Знаешь, от всего этого я зверски проголодался!

Жанна весело рассмеялась:

— Я приглашаю тебя отобедать в таверну «Бычий двор».

У парня так и отвисла челюсть.

— Ты что, хочешь за мной приударить? Отправишься в таверну с босяком?

— Тебе осталось быть босяком всего лишь до завтра.

Матье посмотрел на Жанну, и она не отвела взгляда. От светлой голубизны его глаз ей сделалось не по себе. Матье то и дело проводил рукой по своим выбритым щекам, которые стали такими белыми, что казались напудренными.

Они отправились в таверну. Матье еще меньше привык к обществу, чем она сама. Он жил отбросами, а тут вдруг оказался за столом той самой таверны, объедки из которой еще вчера вылавливал в соседнем ручье.

— Что будем есть? — спросил он, неуверенно присаживаясь на скамью.

— Суп и жареные сосиски с салатом, — ответила Жанна.

Матье вытаращил на нее глаза:

— Так много?

— Так много.

— Так ты богачка?

— Сам видел, что я заработала.

Она заказала кувшин вина. Матье в удивлении покачивал головой.

— Имей в виду, так будет не каждый вечер, — сказала Жанна.

— Тогда по какому случаю праздник?

— Твой день рождения! Ты стал другим человеком!

Он рассмеялся:

— Верно, я не такой, как раньше. Да и в голове что-то не то.

Ума не приложу, кто я теперь такой.

Матье не умел управляться с ложкой, и Жанне пришлось преподать ему эту науку.

— Из каких ты краев? — спросил Матье.

Ей хватило несколько фраз, чтобы рассказать о себе. Не забыла она и о посещении аббатства и обители сестер-кордельерок.

— Отчаянная ты! Вот отчаянная! — восклицал Матье, опорожняя свой стакан.

Они пили местное кисленькое вино, но это было все же лучше, чем пиво. В таверну «Бычий двор» не заглядывали богатые торговцы; ее посещали по большей части служащие и студенты, собиравшиеся здесь заработать на еду чтением стихов и при случае побузить.

Матье рассказал о себе. Ему было двадцать два или двадцать три года. Три года он в компании бывших наемников, грабителей и прочего сброда промышлял разбойным ремеслом в Париже и окрестностях. Год за воровство ему довелось провести в сырой камере тюрьмы Лучников, что стояла на берегу Сены.

— Вот и все, что я видел в жизни, — добавил Матье.

Под конец срока какой-то стражник предложил ему завербоваться — по примеру многих бывших подельников — в Королевские вспомогательные войска, но так как Матье не выносил, чтобы им командовали, то стал изображать из себя хромого. Вот так он и улизнул от службы в армии. Если уж воевать, говорил Матье, то за себя самого, а не за господина. С той поры он жил нищенством.

— Так, значит, ты не хромой?

— Нет, это так, по привычке.

— За что же тебя посадили в тюрьму?

— Как-то раз украл двух каплунов, в другой — распятие в церкви.

Матье пристально посмотрел на Жанну:

— Я не обворую тебя. Никогда в жизни. Я больше вообще не стану воровать. Почему ты все это для меня делаешь?

— Что?

— Ну все это.

Чутье подсказало Жанне, что главное — не пытаться наставить его на путь праведный.

— Потому что оба мы с тобой бедняки, — сказала она. — Бедняк бедняка всегда поймет. А еще потому, что ты мне нужен.

— Я и вправду тебе нужен?

— Я же не могу одна заниматься всем этим. Ты видел, дело пошло. Мне все равно нужен помощник.

Глаза Матье загорелись. Он, возможно, в первый раз в жизни понял, что может быть полезным.

— Завтра ты станешь богатой.

— Стало быть, богатым станешь и ты.

Они улыбнулись и подняли стаканы.

Жанна научила Матье резать столовым ножом истекавшие соком сосиски.

Человек со скрипкой принялся наигрывать какую-то мелодию в надежде заработать мелкую монетку. Жанна никогда не слышала ничего, кроме хора, который отцу Годфруа удавалось собрать на воскресную службу. А Матье знал в музыке толк. Хлебнув вина, оба они расчувствовались от незатейливого мотива, но это оказалось только прелюдией к выступлению какого-то юноши. Он был в плаще и сдвинутой набок шапочке. Пробравшись между скамеек, юноша вышел вперед и принялся декламировать проникновенным голосом в такт музыке:

Посетители встретили песню восторженно. В шапочке музыканта зазвенели монеты, которыми он поделился со стихотворцем. Обоих пригласили к столу и принялись потчевать ужином. Отовсюду сыпались двусмысленные шуточки. Жанна видела только лицо молодого поэта, которому нельзя было дать больше двадцати. Черты лица его были одновременно резки и изысканны, словно его сначала грубо обтесали, а потом обработали резцом. Темные завитки волос спускались на слегка выпуклый лоб, в обрамлении юношеской бородки пламенели губы. Жанна не могла удержаться от мысли о губах Исаака. Вдруг взгляды их встретились, и его карие блестящие глаза напомнили девушке глаза оленя.

Жанной овладели неведомые дотоле чувства. Она была счастлива, сама не зная отчего, но счастье было подернуто грустью, навеянной услышанными стихами.

Что делает сейчас Исаак?

Стоя в дверях таверны, Жанна вдруг поняла, что попала в сложное, почти безвыходное положение. Она приоткрыла Матье двери рая, и тот почувствовал себя словно заново родившимся. Теперь, расставаясь, она возвращала его к прежней жизни. Это было очень похоже на то, что она сама испытала с Исааком в таверне Аржантана.

Матье смотрел на нее, шевеля пальцами босых ног в уличной пыли.

— Где ты ночуешь? — спросила Жанна.

— Мне разрешают спать в привратницкой коллежа с условием, что я уберусь сразу после заутрени.

После заутрени, значит, еще до зари.

— У меня немногим лучше, — сказала Жанна, — даже кровати нет. Могу предложить тебе охапку соломы да общество моего осла.

— Охапку соломы! — рассмеялся Матье. — Вот это по-королевски!

Дойдя до дверей своего жилища, Жанна вдруг испугалась. Ее тайна станет достоянием того, кто еще несколько часов назад был простым бродягой.

Она попыталась зажечь свечу, но не смогла справиться с огнивом; у Матье все получилось с первого раза. Он обследовал помещение и ласково потрепал осла. Донки казался довольным и радостно встряхивал головой. Жанна бросила охапку соломы у двери, а себе постелила в дальнем углу. Она понимала, что рискует, но ничего лучшего придумать не могла.

Матье стянул с себя рубаху и улегся на солому, блаженно улыбаясь.

— Ты знаешь, с самого детства я не спал на соломе, — сказал он.

— Доброй ночи, — ответила Жанна и задула свечу.

Первый час прошел спокойно. На колокольне коллежа пробило десять.