— Тогда ступай за своими вещами, а там мы поглядим, чем они могут послужить обители.

Жанна встала и направилась к двери.

— Жанна Пэрриш, — промолвила матушка Елизавета, — не думай, что твое молчание меня обманет. Я знаю все девичьи уловки.

Жанна обернулась и посмотрела на нее без всякого выражения. Потом повернула ручку двери.

Не сомневаясь, что за ней внимательно наблюдают из окна, Жанна медленно побрела к конюшне. Саму же конюшню настоятельница видеть не могла. Жанна отвязала Донки, вывела его к воротам и вышла, не ускоряя шага. Оказавшись снаружи, она стегнула осла поводьями, и тот затрусил порезвее. Жанна бежала рядом, и вместе они свернули на первом же углу.

Она счастливо ускользнула из пут добродетели. И тут же едва не попала в худшую переделку.

Прямо над ее головой раздался какой-то крик, но Жанна не обратила на это внимания. Парижане вообще почем зря драли глотку.

— Берводы!

Таинственное заклинание прозвучало громче и настойчивее.

— Берводы!

Господи, что это значит? Какой-то цеховой клич? Слово на местном наречии?

Жанна подняла голову в тот самый момент, когда некая исчерпавшая свое терпение женщина уже собралась в третий раз издать странный вопль. В один миг Жанна все поняла. Она резво отскочила и потянула за собой Донки. Женщина держала в руках ночной горшок, который намеревалась прямо с третьего этажа опорожнить в протекавший внизу ручей. Поток мочи и нечистот обрушился в канавку. Она здорово прицелилась! Так вот что она кричала: берегись воды!

Жанна не знала тогда, что специальным эдиктом король Карл VII обязал всех трижды предупреждать прохожих, прежде чем выливать из окон нечистоты. Сколько добрых горожан приходили в те времена домой, украшенные помоями и нечистотами!

Через две улицы перед Жанной вдруг возникла огромная туша, лишь отдаленно напоминавшая человека. Там, где у нее должна была быть рука, торчала голая кость, лицо было окровавлено. Потрясая ею, туша принялась что-то канючить. Кудлатые волосы образины разметались по жирному и грязному лицу, с которого на Жанну уставились звериные глазки. Девушка отпрянула.

— Сжальтесь! Один денье!

Жанна уже собралась дать монетку, но тут заметила, что рукав, из которого торчала кость, как-то странно изогнут. Нет сомнения, бедняга спрятал руку в рукав и держал в ней кость, пытаясь разжалобить и испугать девушку. Было чего пугаться — при желании кость могла стать грозным оружием. Приглядевшись, Жанна заметила, что и кровь, стекавшая по лицу нищего, была необычного цвета. Цвет настоящей крови был ей знаком — увы — слишком хорошо.

Конечно, оборванец просто измазал себя ежевикой!

Быстро позабыв о приступе щедрости, Жанна осторожно обошла несчастного лицедея, умудрившегося напугать, похоже, и Донки. Да, Париж оказался куда менее гостеприимным, чем забытая Богом деревушка Ла-Кудрэ. В этом вместилище силы и власти следует быть осмотрительной. Жанна не очень-то понимала разницу между королевскими слугами и клириками, но решила, что они друг друга стоят. При этой мысли она даже скорчила гримасу.

Звук колокола напомнил ей, что оставалось еще несколько часов, чтобы найти убежище на ночь. Случай привел Жанну на улицу Монтань-Сент-Женевьев. Из каких-то ворот высыпала толпа опрятно одетых молодых людей, в своих черных шапках они напоминали стаю галок. У двери валялся еще один нищий с босыми почерневшими ногами, но без кости и ежевичного сока. Два или три молодых человека подали ему несколько монет и кусок хлеба. Когда они удалились, Жанна спросила у нищего, что это за здание.

— Ломбардский коллеж, — ответил тот, — это для тех, кто учен и богат. Богат!

Солнце припекало, и Жанна свернула в переулок, огибавший коллеж. Протекавший по нему ручеек был так глубок и загажен, что ей стоило труда сохранить равновесие.

Пройдя шагов двадцать, Жанна заметила створку незапертой двери. Она заглянула в щель и обнаружила за дверью похожее на сарай помещение с такими закопченными стенами, что они казались черными. На земляном полу валялось сломанное колесо, а у стен стояли козлы. Все это выглядело совершенно заброшенным. Жанна вошла внутрь и сначала робко, а потом во весь голос позвала хозяев. Ответа не было. Девушка завела в сарай Донки, прикрыла дверь и осмотрелась. Помещение было просторным, примерно пятнадцать на пятнадцать шагов. Одна из стен была особенно закопченной, должно быть, там прежде располагался очаг. Об этом же говорила дыра в потолке между балок. Два узких окошка по сторонам от входа едва пропускали дневной свет. На полках в глубине сарая Жанна нашла несколько гвоздей и дощечек.

Судя по этим находкам, остаткам стружки и щепкам, когда-то здесь помещалась мастерская плотника. В глубине Жанна наткнулась на железное ведро, совершенно почерневшее от сажи. В стенках его были пробиты дырки, а на дне лежали остатки угля. Жаровня. Вот, значит, где мастер разжигал огонь. В углу у двери стояла тяжелая палка, чье предназначение выдавали железные крюки по сторонам от двери. Поскольку другого выхода отсюда не было, видно, здешний обитатель запирался изнутри. Зачем? Наверное, на время сна. Но вот постели-то Жанна и не обнаружила. Интересно, как он закрывал мастерскую снаружи? В тяжелой двери был замок, но ключ отсутствовал.

Вдруг девушке показалось, что где-то струится вода. Внимательно приглядевшись, Жанна увидела еще одну дверь, прямо напротив входной. За ней открывался крошечный дворик с обросшим мхом фонтанчиком.

Жанна вернулась в мастерскую, ибо ничем другим это помещение быть не могло. Отчего же его забросили? Как давно? Можно ли здесь обосноваться? Здесь было прохладно, что обещало отдых от летнего зноя. Но каково-то будет в зимнюю стужу?

Жанна решила дождаться прихода хозяина, но шло время, и никто не появлялся. Нужно было достать еды для себя и сена для Донки, но Жанна решила не двигаться с места столько, сколько вытерпит. Сюда ее привело, похоже, само Провидение, и следовало лишь понять, действительно ли это так.

Жанна подкрепилась орехами и сходила за водой к фонтанчику. Она отмыла лицо от пота и пыли большой дороги. Хорошо было бы помыться целиком, но Жанна дрожала при мысли о том, что кто-то застанет ее голой.

На соседней колокольне зазвонили, и Жанна решилась выйти наружу. Она прошла по переулку до самого конца, где он выходил на широкую, частично замощенную дорогу. Слева, за оградой Ломбардского коллежа, она упиралась в поле. Две женщины пристроились там, справляя нужду. Жанна последовала их примеру. Трава тут была редкой, но на ужин для Донки хватит, решила она.

Жанна вернулась в мастерскую, дрожа при мысли, что обнаружит там человека, копающегося в ее пожитках и поджидающего владелицу. Она сунула руку в карман и нащупала нож.

Затаив дыхание, Жанна толкнула дверь. Никого. Может, остаться здесь на ночь? А на чем спать? Да ладно, главное — у нее была крыша над головой. Хорошо бы разжечь огонь, но она забыла прихватить огниво из Бук-де-Шен. Да и жечь все равно было нечего, здесь не нашлось даже огарка свечи.

Жанна боролась со слезами. Она всхлипнула и взяла себя в руки.

Снова зазвонили колокола. С улицы послышались голоса. Девушка высунулась наружу. Там, за поворотом, из коллежа, должно быть, расходились по домам довольные и веселые молодые люди. Жанна ошибалась: позже ей предстояло узнать, что юноши радовались концу занятий прямо во дворе коллежа.

На улице смеркалось, в переулке стало сумрачно, а в мастерской чересчур прохладно. Жанна отвела Донки на поле пощипать траву. Осел был так любезен, что справил там и свою нужду.

Звуки колокола разносились в тихом и ласковом июньском воздухе. Жанна вернулась в мастерскую и принялась устраиваться на ночь.

Если она останется здесь, сколько еще всего придется сделать: поставить запор, раздобыть кровать и топливо для очага…

Жанна вспомнила монахинь и раздраженно вздохнула. Они хотели защитить ее добродетель, но добродетель, которую защищают насильно, становится первой жертвой насилия.

Жанна сняла с Донки корзины и поглядела на свои пожитки. Можно бы продать мешки с суржей, но им есть и другое употребление. Жанна завернулась в одеяло и, перегородив дверь палкой, устроилась в том углу, который показался ей самым теплым.

Она услышала звон колокола и, погрузившись в мечты об Исааке, наконец уснула.

К утру тело ее онемело так, что она с трудом поднялась на ноги. На улице с каким-то исступлением пели птицы. Жанна снова отправилась в поле, раздумывая о том, как запирать дверь снаружи: не могла же она вечно сидеть внутри, как в мышеловке! Выход подсказал ей попавшийся на глаза большой, плохо обтесанный камень почти кубической формы. Жанна с трудом доволокла его до мастерской. Теперь необходимо было найти веревку. Жанна была крестьянкой и прекрасно знала, что дело это непростое. Она вернулась в поле и нарезала высокой травы. В мастерской она очистила ее и связала в жгут длиной в добрых четыре локтя. Жанна обвязала его вокруг камня, просунула свободный конец в отверстие в створке двери и опробовала свое изобретение: дергая за веревку снаружи, она подтаскивала камень к двери. И та казалась закрытой. Довольная собой, Жанна отправилась на поиски вещей, которые требовалось раздобыть. На страже мастерской остался Донки.

Побродив по окрестностям, Жанна нашла лавку, где ей продали огниво за три соля, паклю за один соль, пять свечек за десять, хлеб и колбасу. Кузнец-жестянщик за двенадцать солей уступил ей кувшин и за двадцать пять — тесло. Сосновую плашку длиной с руку, на которую Жанна украдкой посматривала, он просто подарил ей. Так было потрачено маленькое состояние, но зачем вообще нужны деньги, если не тратить их, когда возникнет нужда?

Отнеся все свои сокровища в мастерскую, Жанна снова отправилась в город и в рощице, которую она приметила за монастырем доминиканцев, вооружившись теслом, добыла сухих веток и собрала их в вязанки. Вышло целых пять.

Вернувшись, она отнесла козлы, сосновую плашку, кувшин воды и ведро с хворостом к перекрестку своего переулка и улицы Монтань-Сент-Женевьев. Нищий был на прежнем месте, и Жанна, пообещав денье, препоручила ему надзор за своим имуществом. Через несколько минут она вернулась, таща мешок с суржей, кусок масла, немного соли и сумку с орехами. Ей не терпелось привести в исполнение недавно родившийся план. Из суржевой муки, воды и щепотки соли она замесила тесто, нарезала его треугольниками и положила на них очищенные орехи. Самое трудное было еще впереди. Предстояло разжечь огонь. Пакля занялась тотчас, но слишком зеленые ветки никак не хотели разгораться и противно дымили. Наконец появился огонь. На все это ушло никак не меньше часа, ибо, когда все было кончено, прозвонили одиннадцать. Жанна отрезала немного масла, бросила его на сковородку и поставила ту на огонь. В раскаленное масло она поместила свои треугольнички, которые на глазах стали покрываться золотистой корочкой. Нищий учуял аппетитный запах. Он поднялся и, волоча за собой ногу, приблизился.

— Пахнет неплохо, — сказал он.

— Ну что, хочешь денье или пирожок? — спросила Жанна.

Нищий задумался.

— Если я надеюсь удержать душу в теле, вернее мне взять пирожок, — сказал он и подцепил один деревянной палочкой, которую ему протянула Жанна. Она наблюдала за своим первым клиентом. Нищий распробовал лакомство, закрыл глаза и пробормотал, шамкая беззубым ртом: