— Так Стеценко скажи об этом, чего ты мне говоришь? Он начальник охраны — пусть он и разбирается! — Ольга раздраженно передернула плечами — ее сейчас занимали совсем другие мысли.

— А я будто не говорила! Он бубнит себе чегото… говорит, пусть хозяйка решает…

— Ооой! — недовольно протянула Ольга и подтолкнула вперед подругу. — Нин, сходи, разберись! Стеценко — мужик с мозгами, раз он мнется, значит есть причины. Выясни и доложи!

— Да, моя королева! — Нина усмехнулась, ловко подхватила под руку не успевшую увернуться Татьяну и увлекла ее наверх, щебеча на ходу:

— Таня, у тебя такое платье классное! Когда купила? Я бы примерила… да, по-моему, оно мне будет слишком велико.

Татьяна что-то сердито ответила. Ольга не расслышала слов, но вряд ли Дердюк сказала Нине что-то лестное. Засмеявшись, она стала подниматься следом. Нина и Танька все время грызлись, и их ссоры не могли не забавлять. Кошки, пусть их, сами разберутся!

Она неторопливо обошла весь 'Вавилон' — уверенная, строгая, подтянутая, с холодным выражением лица и надменно вздернутыми бровямиусиками, и везде вокруг нее плескались угодливые голоса и голосочки:

— Здравствуйте, Ольга Викторовна…

— Добрый день, Ольга Викторовна…

— Все в порядке, Ольга Викторовна…

— Так будет лучше, Ольга Викторовна?..

— Вот, посмотрите, Ольга Викторовна…

— В последний раз, Ольга Викторовна…

— Вам принести что-нибудь в кабинет, Ольга Викторовна?..

— Чудесно выглядите, Ольга Викторовна…

— Как скажете, так и будет, Ольга Викторовна…

— Пожалуйста, простите, Ольга Викторовна…

— Я сейчас все сделаю. Ольга Викторовна…

Харченко удовлетворенно улыбалась, купаясь в этих голосах, отвечая, проверяя, придираясь, отчитывая, присматриваясь, ругая и похваливая. Просматривая новый танцевальный номер, отметила симпатичного крепкого танцора и благосклонно ему улыбнулась, и тот улыбнулся тоже — не дурак, сразу все понял. Возможно, на этот вечер она возьмет его с собой.

В конце концов, Ольга направилась в свой кабинет, но на полдороги вдруг остановилась, потирая бровь указательным пальцем. На мгновение что-то набежало на нее, какоето странное ощущение, что она что-то упустила — что-то, о чем будет жалеть всю жизнь… Что-то было неправильно…

Но странное чувство исчезло почти сразу же, и она пошла дальше, по дороге одернув официантку, заболтавшуюся с барменом. Та, сердито покраснев, отошла, но, сделав несколько шагов, тоже остановилась, внимательно глядя на удалявшуюся стройную фигуру Ольги.

— Вот и все, Оля, — тихо сказала она. — Так ведь намного лучше, согласись… Вы так непреклонны и громки в словах, когда вам плохо, но вы все забываете, когда вам хорошо. Все и всех. Спокойной ночи.

Вздрогнув, Алина открыла глаза, потом, моргая, посмотрела на Женьку, сидевшую напротив и постукивавшую ногтями по бокалу с исходящим холодными пузырьками шампанским.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что с твоей стороны просто свинство спать, когда я пытаюсь объяснить тебе наши проблемы с пожарниками! Насколько я помню, мы — компаньонки. А это значит, что мы не только с удовольствием на пару хлещем шампанское в собственном ресторане, но и на пару же разгребаем все неприятности, которые с ним происходят… Ты меня слушаешь?

— Да, конечно… — Алина посмотрела на собственный бокал, потом оглядела зал, уютные лампы с абажурами на столиках, темнозеленые стены с панелями из резного дуба, картины, удобные стулья с высокими спинками, хорошие копии старинного холодного оружия на стенах, пустые латы, стоящие в углу, из прорези шлема которых смотрела темнота. В обложенном округлыми камнями небольшом бассейне плескались карасики и карпы и нежно журчала стекающая по увитой зеленью искусственной скале прозрачная вода, колыхая блюдца листьев кувшинок. Негромко звучал французский шансон. Зал был полон на две трети, а они сидели за своим персональным столиком в нише, за резной деревянной занавесью.

— Мда, — медленно произнесла Алина. — Забавно.

— Что?! Тебе забавно?! — возмутилась Женька. Алина неопределенно пожала плечами и рассеянно посмотрела на обручальное кольцо на своем пальце, потом повернула голову в сторону сухо шелестнувшей занавеси, и вошедший Виталий устало улыбнулся ей, наклонился и поцеловал в подставленные губы.

— Сидите, мадамы?

— Уже недолго. Выпьешь? — деловито спросила Женька, но Виталий покачал головой.

— Не, я за рулем.

— Ой, ну и нудный ты, Воробьев! Вначале бы тачку ставил, а потом за женой приходил! — Алина усмехнулась, внимательно глядя ему в лицо. Виталий опустился на стул, бросил барсетку на зеленую скатерть и зевнул.

— Ну, насчет нудности я бы еще поспорил!..

Алина поджала губы, задумчиво выстукнула ногтями на крае металлической пепельницы какойто мотивчик, закурила, потом взяла свой бокал с шампанским и встала.

— Ты куда? — спросил Виталий с легким холодком в голосе. Алина легко провела пальцами по его руке, потом покачала головой, взглянула на Женьку, сунула руку в карман пальто и сжала там в кулак.

— Я сейчас.

Она раздвинула занавесь, осмотрелась и ее взгляд остановился на молодом человеке, одиноко сидевшем за столиком на двоих, потягивавшем из красивого бокала темное вино и задумчиво смотревшем вдаль, покачивая головой в такт музыке. Подошла к столику, поставила на него бокал и села, забросив ногу на ногу. Отпила глоток шампанского, посмотрела на деревянный резной потолок и негромко произнесла:

— Ну и идиот же ты!

— А что такое? — удивился Лешка и поставил свой бокал. — Что не так?

— Это сон, — Алина взглянула в искрящиеся досадой светлые глаза. — Хочешь поймать меня сном, как сачком бабочку? Думаешь, я сочту его реальным?

— А это и есть реальность, — Лешка заглянул в бокал, потом облизнул губы. — И в этой реальности подают неплохое вино. Мне нравятся крымские марки. Хотя, я бы предпочел отведать что-нибудь более древнее и изысканное. Жаль, что ваш ресторанчик слишком мелкомасштабен, хоть и весьма мил. Я бы с удовольствием отведал славного хиосского, критского или косского, или, на худой конец, хотя бы дешевого ретийского. В принципе, это можно устроить. Желаешь?

Алина с усмешкой покачала головой.

— Не вижу смысла. У этих вин будет вкус, который представляешь ты, и славное хиосское на вкус окажется мадерой, мускателем или вовсе славянкой!

— Я разбираюсь в винах! — сердито сказал Лешка, подхватывая бокал со стола. — Чего тебе, собственно, от меня надо?!

— Где остальные?

— Забудь про них. Они в своих мирах и им до тебя больше нет никакого дела. Так что наслаждайся своим миром…

— Это не мир, это сон, — Алина выпустила в лицо Лешке клуб дыма, и тот сморщился, но стерпел. — И эта мечта сильно устарела.

— Да? — казалось, тот искренне огорчился. — Ну, не беда, я могу все переделать… Я в этом деле большой специалист… Впрочем, чем плоха эта? Достаток, собственный ресторан, любящий муж… Ты хотела Виталия, так вот он — целиком твой!

— Это не Виталий!

— Как это не Виталий?! — в голосе Лешки прозвучали возмущение и обида. — Посмотри — его лицо, его тело… Я даже специально не стал возвращать ему одну руку, чтоб ты не особо придиралась!

— Нас всех очень хорошо научили, как мало значения имеет лицо, — Алина не сводила с него тяжелого, ненавидящего взгляда. — Где он? Где остальные?

— Откуда мне знать? — он развел руками. — Слушай, будь умницей, а?! Не зли меня. Я специально для тебя создал такую чудную реальность, я старался… Так что отправляйся к подружке и мужу и не мешай мне пить вино. Иначе я могу поселить тебя совсем в другую реальность!

— Это не реальность, а сон! — Алина воткнула сигарету в его спокойно лежащую ладонь. Раздалось шипение, от кожи потянулся дымок, противно запахло горелым мясом. На лице Лешки не дрогнул ни один мускул. Он поставил бокал и укоризненно сказал:

— Ну что за манеры! Слушай, прелестное дитя, а ты случайно не потомок какогонибудь симпатичного гестаповца, а?

— Где остальные?! — зло повторила она, глядя на его руку. Лешка щелчком сбил окурок на пол, послюнявил палец и потер место ожога, оставив совершенно чистую неповрежденную кожу. Усмехнулся.

— Я все равно их найду!

— Это вряд ли, — Лешка налил себе новый бокал. Приглашающе качнул бутылкой в ее сторону, пожал плечами и поставил бутылку. Потом поднял бокал и сделал деликатный глоток. — Видишь ли, солнышко, здесь распоряжаюсь только я и только я решаю, кто и где просыпается! Только я решаю, что правильно, а что нет!

Он поднял указательный палец левой руки, поднес к нему бокал и отпустил его, и бокал, слегка наклонившись, начал медленно вращаться в воздухе. От кончика пальца ножку бокала отделяли несколько сантиметров абсолютно пустого пространства. Вино драгоценно переливалось под приглушенным светом ламп, почти касаясь хрустального края. Зрелище было необычайно красивым, волшебным, и Алина невольно восхитилась, глядя на этот удивительный танец. Потом сжала губы и встала.

— Ты можешь решать, где мне проснуться, но не тебе решать, когда! И учти, что это и мой сон тоже!

Она посмотрела на кружащийся бокал и чуть прикрыла глаза. Это был сон. Всего лишь сон. Но она ничего не могла поделать в этом сне. И все же…

Ощущение было далеким, практически забытым, но всетаки оно было — крошечная его частичка. Так человек, в детстве занимавшийся игрой на фортепиано и с тех пор за него не садившийся, перебирает пальцами клавиши и вдруг правильно проигрывает первые несколько нот давней мелодии.

Алина снова посмотрела на бокал, и тот вдруг пьяно покачнулся и упал. По столешнице растеклась винная лужа, темная, как венозная кровь, и Лешка торопливо взмахнул рукой, вытряхивая из рукава липкий винный ручеек.

— Зачем ты это сделала?! — обиженно спросил он. Потом нахмурился и непонимающе взглянул на медленно перекатывающийся по столу пустой бокал. Алина закрыла глаза, вызвала в себе привычное ощущение падения и…