— Зато она из хорошей семьи! — возмутилась Клара Петровна. — В консерватории учится! Три языка знает! А ты, обалдуй, ей такое…

— Ууу! — сказал Жора, хватаясь за голову. — Мам, уйди, а?! Мне сейчас ни до консерваторий, ни до языков.

— Ты нездоров?! — тут же встревожилась она. Жора яростно замотал головой.

— Мама, я здоров. Но я сделаюсь нездоровым, если меня сию секунду не оставят в исключительном одиночестве!

Клара Антоновна удивленно посмотрела на него.

— Жора, ты ведешь себя очень странно. Наверное, ты переутомился. Много работаешь, а тебе ведь следовало бы заниматься! Иначе тебя могут отчислить. Один раз это уже чуть не случилось. У меня сейчас очень много работы, через неделю конгресс, швейцарцы приезжают, и ты должен понять, что мне будет очень трудно изыскать время, чтобы заниматься утряской этого вопроса.

— А ты не занимайся! — буркнул Жора. — Отчислят — пойду в армию!

Глаза Клары Петровны стали испуганнокруглыми.

— И думать забудь! Чтобы я отпустила когонибудь из своих сыновей в армию?! Не будет этого!

— Да? Вот и Кольку ты не отпустила! — Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на нее почти зло. — А уж вот его как раз следовало туда засунуть — может, тогда не был бы таким безответственным дебилом!

— Не смей так говорить о брате!

— О брате! — Вершинин фыркнул и вернулся к созерцанию поля битвы.

— Я скоро закончу составлять план лекции — наберешь мне ее, — укоризненно произнесла Клара Петровна и закрыла дверь. Жора мрачно посмотрел ей вслед, потом закурил и попытался было продолжить игру, но тут же остановился. Сегодня не радовали даже 'Герои', мысли упорно крутились вокруг Алины и Виталия и того, что они ему рассказали, перед глазами вставало то собственное отражение из сна, где он был красивым и могучим, то эротические сцены с Ольгой в бассейне, то ее мертвое лицо, полоска бледной кожи между пояском брюк и задравшейся кофточкой и жуткое озерцо застоявшейся на сиденье дивана крови, то сверкающие безумным весельем глаза Евсигнеева, размахивающего пистолетом, а потом снова отражение в зеркале и непередаваемое ощущение своего мощного атлетического тела. Будь он таким на самом деле — какая б у него тогда могла быть жизнь! И Колька, в реальной жизни быстро сменивший отца на боевом посту обучения Жоры методами физического воздействия, не смел бы тогда и рта раскрыть в его присутствии — не то, что рукой махнуть!

Жора крутанулся на стуле, раздумывая — может, стоит включить Интернет и полазить по порнушным сайтам? Но и эта мысль увяла очень быстро. Вместо этого он подумал о Шрейдере. А не поискать ли ему что-нибудь прямо сейчас? Хоть как-то он всетаки должен помочь ребятам? Можно связаться со своими бесчисленными знакомыми…

Дверь в его комнату со стуком распахнулась, и ввалился Колька, по непонятному и, как считал Жора, совершенно несправедливому стечению обстоятельств почему-то являвшийся его родным братом. Он оглядел комнату, потом пинком ноги захлопнул дверь, рухнул на кровать, закинув ноги на спинку, и сказал:

— Все стучишь, червяк компьютерный?!

— Прежде, чем войти, следует хоть как-то обозначить свое присутствие за дверью, — заметил Жора, выключая игру. — Может, я тут с девушкой или онанизмом занимаюсь!

Коля хохотнул.

— С девушкой!.. Да кто на тебя польстится?! Разве что за бабки, — он задумчиво почесал в паху, потом зевнул, выдыхая в воздух стойкий пивной перегар. — Я, кстати, чего зашел… Денег подкинь, а? Я тут с одним симпатичным бабцом познакомился, то да се… К семи пойду на случку — у нее как раз муж в отъезде. Но надо будет кой чего прикупить — не переться же мне к ней с пустыми руками. А после хочу в 'Элладу' заскочить — чувствую, попрет мне сегодня! Ну, так че?

Жора покосился на него, приподняв одну бровь. Со своего приезда Колька нигде не работал, и деньги получал от матери и от него, успешно вкладывая их в алкоголь, игральные автоматы и особ женского пола, которых Колька с романтическим простодушием именовал 'бабцами' и 'кобылами'. Он любил в мельчайших физиологических подробностях рассказывать Жоре о своих победах, иллюстрируя рассказ при помощи рук, и каждый раз тот, слушая, рассеянно вспоминал разнообразные шекспировские строки и недоумевал по поводу того, что Колька явился миру в образе человека, а не племенного быка.

— Ну, так че? — повторил Колька и снова почесался. — Эта кобыла обращения требует, ее надо вначале вкусным винишком укатать. Вот вчера была Натаха — так с той вообще было попростому, без разговоров… я ее сразу раком поставил и как…

'Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством'1, рассеянно подумал Жора. Потом сказал:

— Если тебе нужны деньги, то почему бы тебе их не заработать — для разнообразия?! Тебе уже тридцать лет — по-моему, вполне подходящий возраст, чтобы самому зарабатывать на мороженое и недостойных женщин, вместо того, чтобы клянчить у матери или у меня. Я деньги зарабатываю исключительно для себя и ты в мой бюджет не входишь.

Колька, побагровев, резко сел на кровати.

— Ты че — опух?! Для родного брата пары сотен жалко?!

— Для родного брата — не жалко, для тебя — да.

— Не понял, — произнес Колька, вставая. — Ты… это!..

— Содержательно! — отметил Жора, углубляясь в недра Интернета. Брат встал и, подойдя к нему, резким движением вжал Жору в спинку стула, чуть не опрокинув его на пол.

— Блин, тебе что — в падлу?! Ты че мне тут лекции читаешь, академик херов?! В ухо захотел?! Давай быстрее, мне еще пожрать надо успеть! Меня Серега ждет через полчаса!

— Да пошел ты вместе со своим Серегой! — Жора резким движением сбросил его руку, и тогда Колька сгреб его со стула и с размаху стукнул спиной о стену, почти подняв в воздух.

— Ах ты сука недолизанная! — почти нежно сказал он ему, шумно и жарко дыша в лицо перегаром. — Ты кого посылаешь?! Ты как со мной разговариваешь?! Да я тебя сейчас натяну на твой телевизор по самые гланды!

Голос у Кольки был густым и убедительным, а сам Коля — очень крупным, его большое небритое лицо покачивалось перед глазами Жоры, словно полная луна, глядя злыми суженными глазами, и от него веяло угрозой и пивным бризом. Жора невольно дернул головой и стукнулся затылком о створку шкафа. В этой сцене не было ничего удивительного, она повторялась не в первый раз, и, как обычно бывало в подобный момент, Жору посетили задумчивость и стремление отдать требуемые деньги, чтобы встретить закат солнца без болезненных ушибов. Но потом он вспомнил своих посетителей, а следом в голову снова хлынули картины из сна, собственное отражение в зеркале и воспоминание о том, как он запустил Евсигнеева через всю комнату, с такой же легкостью, как тот запускал свой боулинговый шар. Задумчивость растаяла, и Жора, прищурившись, прошипел:

— Да я тебя сам обнулю. Швабру возьму — так вздрючу, что никакой случки не надо будет!

После чего он со всей силы боднул брата лбом в нос и тут же обрушился на пол — Колька отпустил его не от боли, а скорее от изумления перед таким проявлением братской любви. Последний раз Жора давал ему, вернее пытался дать сдачи в глубоком детстве.

Клара Петровна, которая сидела в гостиной, обложившись грудой конспектов и делая карандашом пометки на полях книги, испуганно вскинулась, услышав жуткий грохот, донесшийся из комнаты младшего сына. Она вскочила, и на пол посыпались тетради, листки и листочки, метелью разлетевшись во все стороны. Добежав до двери комнаты, она в волнении и ужасе несколько раз рванула ее не в ту сторону, потом распахнула, и тотчас из комнаты вылетел Колька с залитым кровью лицом и в висящей клочьями рубашке, дико вращая глазами. Оттолкнув мать в сторону, он пронесся мимо, на ходу извергая из себя поток неформальной лексики и кровавых слюнных брызг и скрылся в ванной, почти сразу же выскочил из нее, комкая в руках мокрое окровавленное полотенце. Добежав до входной двери, он швырнул полотенце на пол, распахнул дверь, вылетел на площадку и так хрястнул за собой створкой о косяк, что со стены с грохотом рухнули развесистые оленьи рога — единственное, что осталось в этой квартире от безвестно сгинувшего главы семейства. Клара Петровна некоторое время безмолвно смотрела на них, прикрыв ладонью раскрытый рот, потом повернулась и вбежала в комнату, где снова на мгновение в ужасе застыла, а потом с оханьем и причитанием кинулась к младшему сыну, который с трудом поднимался с пола, имея такой вид, будто по нему долго и с наслаждением топтались ногами человек десять.

— Господи, Жорочка! Сыночек! Да что ж это, господи, да когда ж это кончится?!.. Жорочка, миленький!

— Да нормально все, мам, — сипло отозвался Жора, суматошно общупываемый и обнимаемый материнскими руками. — Просто слегка внешний вид попортил, а так… нормально…

Но в противовес этому 'нормально' он тут же поспешно высвободился и стрелой помчался в туалет, где в течение минуты простоял на коленях возле унитаза, пока его желудок, возмущенный соприкосновениями с увесистыми братскими кулаками, бурно выворачивался наизнанку. Мать громко причитала рядом.

Когда судороги закончились, Жора, шатаясь, перешел в ванную, где долго умывался, кривясь от боли, потом выпрямился и с отвращением посмотрел на себя в зеркало. Лизнул кровавую дырку на месте выбитого зуба и неожиданно ухмыльнулся. Колька избил его так, как не бил еще никогда в жизни, но Жора почему-то не чувствовал себя расстроенным — все чувства и даже боль с лихвой перевешивала незабываемая картина стремительно улетавшей вверх изумленной расквашенной братской физиономии.

Спустя полчаса Жора, осмотренный, обмазанный, перебинтованный и накормленный необходимыми лекарствами, сидел на своей кровати и с унынием созерцал разбитый монитор, валяющийся на полу. Системник, слава богам, был цел, но монитор тоже стоит денег — и денег неплохих, которых у него в данный момент не имелось.

Его взгляд упал на валяющуюся на полу среди разнообразного барахла визитку, которую, уходя, оставил ему Виталий, и, нагнувшись, Вершинин подобрал ее, потом задумчиво огляделся в поисках своего сотового, который, как всегда, бесследно исчез. Слегка обыскав комнату, Жора, в конце концов, позвонил с городского сам себе, радостно кинулся в направлении пробудившейся мелодии из 'Призрака оперы', отрыл сотовый среди груды одежды в кресле, отменил вызов и тут же задумчиво посмотрел на трубку радиотелефона, которую все еще держал в руках. Потом чертыхнулся, бросил ее и набрал номер сотового с визитки. Спустя несколько гудков в трубке раздался голос Алины, который, не дожидаясь, пока он начнет говорить, кисло произнес:

— Извините, но господин Воробьев временно недоступен. Перезвоните…

— Аля, это я! — закричал Жора в трубку и тут же сморщился от боли в разбитой губе. Голос Алины утратил кислоту и в нем появилась слабая ирония.

— Я? 'Я' знаешь сколько на свете?!

— Это Жора! — сказал он, сообразив, что Алина не узнала его голос. — Жора Вершинин. Вы ко мне сегодня…

— Не разъясняй, я и так поняла! — отозвалась Алина издалека. — Не нужно делать меня большей идиоткой, чем я есть на самом деле! Что случилось? Ты что-нибудь нашел? — теперь ирония в ее голосе сменилась интересом.

— Пока еще нет. Но недавно я сделал интересное открытие — оказывается, земля круглая. Куда бы я ни пошел — все равно возвращаюсь к своему компьютеру…

— …в котором есть Интернет — тоже абсолютно круглый, потому что куда не пойдешь, все равно рано или поздно окажешься на порносайте, — дружелюбно докончила за него Алина. — Жор, больницы еще работают — ты успеешь!

— Аль, просто я хотел сказать… что я тут подумал…

— Поздравляю!

— Спасибо. Аль, ваше предложение еще в силе? Насчет сотрудничества?

Алина помолчала, потом хмуро спросила:

— А ты хорошо подумал?

— Усердно и качественно. Где вы?

— Я в Центральной библиотеке, а Виталий где-то мотается. Я сойду или тебе нужен непосредственно он?

— Мне нужны вы оба. Слушай, я тогда где-то через полчасика к библиотеке подскочу, только… ты не могла бы спуститься, а то, боюсь, меня не пропустят… у меня вид не очень…