— Я так счастлив, — сардонически отозвался Одюбон. — Возможно, местные власти — твои произносящие речи дронты — догадаются объявить эти места заповедными, чтобы сохранить хотя бы часть того, что у них есть. — Он нахмурился. — Хотя признаюсь, что не представляю, как заповедники смогут помешать лисам, ласкам, крысам и семенам, которые разносит ветер. Но они хотя бы положат начало.
Этой ночью друзья спали на траве. Хрипловатое уханье атлантийской наземной совы разбудило Одюбона около полуночи. При тусклом кровавом свете тлеющих в костре углей он зарядил ружье — на случай, если сова приблизится настолько, что он сможет ее увидеть. Наземные совы были размером с курицу. Они могли летать, но не очень хорошо. Эти совы охотились на лягушек, ящериц и огромных кузнечиков, водившихся в подлеске. Естественных врагов у них здесь не было — точнее, их никто не трогал, пока в Атлантиде не появились лисы, дикие собаки и люди. Подобно многим местным животным, они, видимо, даже не представляли, что могут стать чьей-то добычей. Некогда встречавшиеся в изобилии, ныне они стали весьма редки.
Крик совы постепенно удалялся. Одюбон подумал о том, не стоит ли ему попробовать подманить птицу на расстояние выстрела, имитируя ее уханье, но в конце концов отказался от этой идеи. Грохот выстрела посреди ночи мог напугать Гарриса буквально до смерти. И, кроме того, — Одюбон зевнул — он сам был все еще сонный. Художник положил ружье, завернулся в одеяло и вскоре снова захрапел.
Проснувшись на следующее утро, Одюбон увидел всего в метре от своего одеяла голову кузнечика (величиной с мышиную) и две зеленовато-коричневые лапки. Художник негромко выругался: сова все-таки прошла мимо, но молча, потому он об этом и не узнал. Если бы только он не спал, а караулил ее… «Если бы я не выспался ночью, то сегодня от меня весь день не было бы никакого толку», — решил Одюбон. Теперь регулярный сон стал для него намного важнее, чем лет двадцать назад.
— Я не стал бы возражать, если бы ты выстрелил в сову, — сообщил Гаррис, раздувая костер и наполняя кофейник. — Мы ведь для того сюда и приехали.
— Хорошо, что ты это сказал. Может, мне представится еще один шанс.
— А может, и не представится. Ты ведь сам говорил, что прежняя Атлантида становится историей. Так что хватай обеими руками то, что пока уцелело.
— С крякунами я именно так и намерен поступить. Если они тут есть, я непременно схвачу их, уж будь уверен. А сова… Еще неизвестно, пришла бы она, если бы я ее подманил.
— Готов поспорить, что пришла бы. Не знаю никого, кто умел бы имитировать голоса птиц лучше тебя.
Гаррис достал два квадратных сухаря из переметной сумы и протянул один Одюбону. Художник не притронулся к еде, пока у него в руке не оказалась жестяная кружка. Тогда он разломил сухарь на кусочки и обмакнул каждый в кофе, прежде чем отправить в рот. Сухари как следует прокалили в печи, чтобы дольше хранились, но из-за этого они стали слишком тверды для уцелевших зубов Одюбона.
Когда друзья уже готовы были отправиться в путь, художник снова взглянул на останки гигантского кузнечика.
— Мне обязательно надо раздобыть несколько образцов этих кузнечиков, — заявил он.
— Да зачем, ради всего святого? Они не птицы и не живородящие четвероногие. И даже не просто четвероногие.
— Нет, — медленно ответил Одюбон, — но тебе не кажется, что здесь они играют ту же роль, которую в остальных частях света играют мыши?
— Когда я в следующий раз увижу шестиногую стрекочущую мышь с усиками, — Гаррис покрутил пальцем у виска, — можешь запереть меня, а ключ выбросить, потому что это будет означать, что у меня размягчились мозги от дьявольского рома.
— Или от виски, джина или чего угодно еще, что попадет тебе в руки, — уточнил Одюбон.
Гаррис ухмыльнулся и кивнул. Забираясь в седло, Одюбон не мог избавиться от мыслей об атлантийских кузнечиках и мышах. Кто-то же должен рыться в опавших листьях и поедать все, что сумеет там отыскать, к тому же многие птицы и животные питаются мышами… или, как здесь, насекомыми вместо мышей. Он кивнул. Идея была достойна занесения в дневник на ближайшем привале.
Незадолго до полудня путешественники въехали в деревушку, которая могла похвастаться салуном, церковью и несколькими домами. Вывеска на церкви гласила: «БАЙДФОРДСКИЙ ДОМ ВСЕОБЩЕЙ ПРЕДАННОСТИ». В Атлантиде процветали странные протестантские секты, в немалой степени из-за того, что ни одна из них не была достаточно сильной, чтобы доминировать, — включая католическую церковь, к которой принадлежал Одюбон.
Впрочем, салун, хотя и по-своему, также оказался домом всеобщей преданности. В Байдфорде вряд ли обитало более полусотни человек, но не менее дюжины мужчин сидели в салуне, выпивая, закусывая и беседуя. Когда Одюбон и Гаррис вошли, воцарилась мертвая тишина. Местные уставились на путешественников.
— Незнакомцы, — произнес кто-то с таким же изумлением, с каким мог объявить о появлении двух кенгуру.
Неудивительно, что первым пришел в себя мужчина за стойкой бара.
— Что будете заказывать, господа? — осведомился он. Гаррис редко смущался, если дело касалось его личных удобств. — . Будьте любезны, сэндвич с ветчиной и кружку пива.
— Звучит неплохо, — согласился Одюбон. — Мне то же самое, пожалуйста.
— С вас пол-орла за двоих, — сообщил владелец.
Кое-кто из завсегдатаев ухмыльнулся. Одюбон и без этих многозначительных улыбок догадался бы, что цена безбожно завышена, но заплатил без возражений. Ему это было по карману, к тому же позднее он намеревался разузнать кое-что, а чтобы развязать языки, как правило, требуется серебро. И теперь он хотел продемонстрировать местным, что способен на щедрость.
Пиво было… просто пивом. Зато сандвичи оказались настоящим чудом: большие ломти нежной и ароматной ветчины на свежевыпеченном хлебе, приправленные горчицей и огурцами, замаринованными с укропом, чесноком и чем-то еще… должно быть, какой-то атлантийской специей.
Одюбон справился лишь с половиной своего — ему приходилось жевать медленно, — когда бармен сказал:
— Мы тут редко видим незнакомцев. — Несколько местных — все крупные, коренастые и бородатые — кивнули. Одюбон тоже вежливо кивнул. — Не возражаете, коли я спрошу, что у вас за нужда проезжать через наши края?
— Я Джон Джеймс Одюбон, — назвался Одюбон и сделал паузу, желая проверить, известно ли кому- нибудь его имя. В большинстве прочих мест он бы в этом не усомнился. В Байдфорде… как знать?
— Это ж тот самый рисовальщик, — выдал один из завсегдатаев.
— Верно. — Одюбон улыбнулся, испытав большее облегчение, чем хотел показать. — Тот самый рисовальщик, — повторил он, хотя эти слова и резали ему слух. Если местные поймут, что он личность известная, вряд ли они решат ограбить его и Гарриса просто ради забавы.
Художник представил своего друга..
— Ну и что же вы делаете в Байдфорде? — опять спросил хозяин салуна.
— Мы тут проездом, как вы и сказали, — ответил Одюбон. — Я хочу нарисовать крякунов. — Эти края были достаточно глухими, чтобы подарить ему надежду отыскать здесь крякунов.
— Крякунов? — отозвались двое или трое одновременно и тут же дружно расхохотались. Один из них сказал: — Да я не видал в наших краях этих уток с тех пор, как мой Гектор был еще щенком.
— Это точно, — подтвердил кто-то. Остальные серьезно закивали.
— А жаль, — добавил другой. — Мой дед рассказывал, что они были легкой добычей и вкусные очень, мясистые такие. — Именно по этой причине крякуны больше не водились в окрестностях Байдфорда, но рассказчик, похоже, не имел представления о причинно-следственных связях.
— Если вы знаете какое-нибудь место, где они могут встретиться, я с удовольствием заплачу за информацию. — Одюбон похлопал по кошельку на поясе. Негромко звякнули монеты. — Вы поможете моей работе и послужите науке.
— Половину сразу, — добавил практичный Гаррис, — и половину на обратном пути, если мы найдем то, что ищем. А может, еще и премиальные, если подсказка окажется достаточно хороша.
