как изобилуют бизонами равнины Террановы. А теперь… теперь, может быть, лишь несколько штук и осталось в самых глухих уголках острова. Вот мы сейчас разговариваем, а в это время, может быть, последняя из них умирает — или уже умерла! — в когтях орла, или в клыках диких псов, или от выстрела какого-нибудь охотника.
— Бизонов тоже становится меньше, — заметил Гаррис, но от его слов Одюбон лишь пришел в еще большее возбуждение.
— Я должен торопиться! Торопиться, ты слышишь меня?
— Что ж, ты все равно никуда не сможешь отправиться, пока не отплывет «Орлеанская дева», — рассудительно ответил Гаррис.
— Однажды, очень скоро, от Нью-Марселя до Авалона проложат железную дорогу, — сказал Одюбон.
Железные дороги в Атлантиде строили почти так же быстро, как в Англии: быстрее, чем во Франции, и быстрее, чем в любой из новых республик Террановы. Но «скоро» еще не наступило, и Одюбону действительно придется ждать, пока пароход не поплывет на север.
Пассажиры покидали «Орлеанскую деву». Бет сошла с корабля, и Гаррис помрачнел. Новые путешественники поднимались на борт. Одни грузчики таскали на берег ящики, коробки, бочки и мешки. Другие, напротив, заполняли трюмы. И пассажиры, и грузчики, по мнению Одюбона, копошились, как сонные мухи. Но ему оставалось лишь сгорать от нетерпения и мерить шагами благословенно неподвижную палубу. Наконец, уже под вечер следующего дня, «Орлеанская дева» отчалила, направляясь в Авалон.
Все путешествие, длившееся два с половиной дня, пароход плыл вблизи от берега. То был один из самых живописных маршрутов в мире. Гигантские сосны и секвойи росли почти у самой воды — такие высокие и прямые, что вполне могли показаться колоннами огромного собора.
Собор этот, по-видимому, был возведен во славу загадкам и головоломкам. Огромные вечнозеленые деревья, такие как в Атлантиде, встречались только на Тихоокеанском побережье Террановы, то есть очень далеко отсюда. Почему они буйно раскинулись здесь, росли там, но больше нигде в мире? Одюбон не знал ответа на этот вопрос, как и любой другой натуралист, но страстно желал его узнать. Это могло бы стать блестящим венцом его карьеры! Увы, сей венец ему вряд ли суждено носить.
«Орлеанская дева», не останавливаясь, миновала рыбацкий городок Ньюки. Одюбон отыскал это место на карте, уточнил у стюарда и был весьма доволен, когда тот подтвердил его правоту.
— Если что-либо случится со штурманом, сэр, то я не сомневаюсь, что с вами мы не пропадем, — сказал он и подмигнул, давая понять, что его слова не следует воспринимать слишком серьезно.
Одюбон вежливо улыбнулся в ответ и принялся вновь изучать карту. Западный берег Атлантиды и восточный берег Террановы, разделенные тысячей миль океана, подходили друг к другу, как два кусочка огромной головоломки. Такое же соответствие наблюдалось и между выступом Бразилии в Южной Терранове и впадиной Западной Африки по другую сторону Атлантики. А очертания восточного побережья Атлантиды более или менее соотносились с береговой линией запада Европы.
И что это означает? Одюбон знал, что он далеко не первый, кто ломает над этим голову. Да и как можно не удивиться, пристальнее взглянув на карту? Составляли ли Атлантида и Терранова некогда единое целое? А Африка и Бразилия? Как такое могло быть, если между ними настолько широкий океан? Одюбон не представлял, что подобное было возможно. И не только он. Но когда смотришь на карту…
— Совпадение, — сказал Гаррис, когда Одюбон заговорил об этом во время ужина.
— Возможно. — Одюбон отрезал кусочек от гусиной ножки. В последние дни его желудок вел себя лучше, а море оставалось спокойным. — Но если это совпадение, то не слишком ли большое, как ты полагаешь?
— А мир вообще большой. — Гаррис отпил глоток вина. — Тебе не кажется, что в нем найдется место для парочки больших совпадений?
— Возможно, — повторил Одюбон, — но, когда смотришь на карты, создается впечатление, что такие соответствия очертаний объясняются некой причиной, а не случайностью.
— Тогда скажи, как между ними появился океан. — Гаррис нацелил на него палец, как ствол пистолета. — И если скажешь, что это был Ноев потоп, то я возьму бутылку этого прекрасного бордо и стукну тебя ею по голове.
— Ничего подобного я не собирался утверждать, — возразил Одюбон. — Во время Ноева потопа вода могла залить эти земли, но не разделить их, причем сохранив полное соответствие береговых линий.
— Тогда это должно быть совпадением.
— Я не считаю, что это должно быть чем-либо, mon vieux.[10] Я считаю, что нам неизвестна причина… если, признаю, эта причина вообще имеется. Может быть, когда- нибудь мы это узнаем, но не сейчас. Пока что для нас это загадка. А нам ведь нужны загадки, как ты думаешь?
— Конкретно сейчас, Джон, мне нужен соус. Будь любезен, передай его, пожалуйста. Изумительно подходит к гусятине.
Тут он был прав. Одюбон полил соусом темное и сочное мясо у себя на тарелке, затем протянул соусник другу. Гаррис, когда мог, предпочитал игнорировать загадки. Но только не Одюбон. Они напоминали ему не только о том, как много люди — вообще — пока не знают, но и о том, как много он — в частности — еще может узнать.
«Столько, сколько позволит мне время», — подумал Одюбон и отправил в рот очередной кусочек гусятины.
Авалон высился на шести холмах. Отцы города продолжали искать седьмой, чтобы после этого сравнить Авалон с Римом, но ни одной приличной возвышенности на многие мили вокруг так и не нашлось. Открывающийся на запад Авалонский залив подарил этому городу, возможно, лучшую гавань в Атлантиде. Полтора столетия назад залив был пиратским гнездом. Флибустьеры выплывали отсюда грабить корабли в Гесперийском заливе до тех пор, пока объединенный британско-голландский флот не загнал их обратно в гавань, а затем не выкурил и оттуда.
Городские улицы все еще напоминали о бандитском прошлом: дорога Золотой Бороды, авеню Вальжана, улица Карманника Чарли. Но теперь залив патрулировали два атлантийских паровых фрегата. Рыбацкие лодки, купеческие корабли — как паровые, так и парусные — и лайнеры наподобие «Орлеанской девы» спокойно заходили в гавань и покидали ее. О флибустьерах еще помнили, но их давно уже не было.
«Только бы с крякунами не случилось того же, что и с пиратами, — подумал Одюбон, когда „Орлеанская дева' встала у причала. — Господи, прошу Тебя, не допусти этого».
Он перекрестился. Одюбон не знал, поможет ли молитва, но уж точно не навредит, а потому направил ее в небеса.
Гаррис указал на вышагивающего по причалу мужчину:
— Это, случайно, не Гордон Коутс?
— Он самый.
Одюбон помахал человеку, издающему его работы в Атлантиде. Приземистый и округлый Коутс, щеголяющий еще более пышными, чем у Одюбона, бакенбардами, помахал в ответ. На нем был лоснящийся шелковый сюртук, а на голове — лихо заломленный цилиндр.
Одюбон поднес ко рту сложенные ладони:
— Как поживаешь, Гордон?
— О, сносно. Может, чуточку лучше, чем сносно, — отозвался Коутс. — Значит, ты снова отправляешься в глухомань? — Сам он был городским человеком до кончиков ухоженных нолей. За город Коутс выбирался лишь на скачки. В лошадях он прекрасно разбирался. Когда Коутс делал ставки, он выигрывал… во всяком случае чаще, чем проигрывал.
Двое его слуг уже стояли с тележками наготове, чтобы позаботиться о багаже путешественников. Когда опустили сходни и пассажиры сошли на берег, мужчины пожали руки и похлопали друг друга по спине.
— И где ты решил нас поселить? — осведомился Гаррис, который всегда беспокоился о таких вещах. Благодаря его предусмотрительности в подобных вопросах Одюбон частенько оказывался в гостиницах
