содержании и вытягивает из него кучу денег. Она поделилась этим с ним, но он только отмахнулся и сказал:

— Пусть болтают, это не может нам помешать, правда?

— Да, но...

— Девочка, у людей слишком много свободного времени, им надо чем-то занимать себя. Вот они и придумывают гадости — на большее их воображения не хватает. Прошу тебя, не думай об этом, просто живи.

Майкл тоже не слишком одобрял эту связь, о чем не преминул сообщить Монике, но она отмахнулась от его предупреждений. К тому же скоро он уехал в Европу — посмотреть мир, как он это называл. Дайана же была к мужчинам старше себя равнодушна: ее привлекала только молодость. Да и вообще, ей было не слишком важно, с кем живет Моника, главное, чтобы это было пристойно, как она выражалась.

Осень промелькнула как-то слишком быстро, зима пролетела незаметно. Не даром же говорят: счастливые часов не наблюдают. Дни и ночи Моники были прекрасны, она наконец обрела гармонию. Грегори никогда и ничего от нее не требовал, не расспрашивал о прошлом и не строил планов на будущее. Он жил сегодняшним днем, даже не днем — мгновением. И умел радоваться каждому ломтику времени, отмеряемому часами. И делиться этой радостью с Моникой.

Он учил ее искусству любви — медленным острожным прикосновениям, долгим головокружительным поцелуям, сокровенным ласкам и умению угадывать желания партнера. Учил, что в любви не может быть ничего стыдного, что в ней никогда не должно быть насилия, упреков, зависимости или ревности. Что чувство живет лишь на свободе, а в неволе погибает.

И Моника была хорошей ученицей, она с благодарностью принимала все, что давал ей Грегори. Они прекрасно подходили друг другу — и телесно, и духовно, несмотря на разницу в возрасте. Моника просто забывала о ней, когда он был рядом. Одному она не могла научиться — не думать о будущем. Но старалась не показывать Грегори, что беспокоится о нем.

Он никогда не рассказывал о своем прошлом, лишь раз обмолвился, будто случайно, что у него на совести есть один грех. Что-то такое он совершил в молодости, о чем до сих пор жалел. Но вдаваться в подробности не стал.

Однажды весной они сидели на пляже, у самой кромки воды, — на заливе был штиль, в синей глади воды отражались проплывающие вверху облака. Пинки с задумчивым видом изучал выброшенную на берег ветку, осторожно трогая ее лапой. Грегори держал Монику за руку, нежно поглаживая ладонь и рассматривая линии.

— Ты будешь счастлива, — сказал он и поцеловал венерин бугорок.

— Я уже счастлива, — ответила она, немного удивленная грустными нотками в его голосе.

Он улыбнулся и кивнул, потом продолжил:

— Я хочу кое о чем попросить тебя, девочка.

— О чем?

— Если со мной что-нибудь случится, пообещай, что не будешь слишком долго печалиться. И найдешь себе достойного мужчину.

Моника привстала и внимательно посмотрела на Грегори.

— Что-нибудь произошло? — Она по-настоящему встревожилась. — Почему ты так говоришь?

— Всегда что-нибудь происходит. Я просто хочу быть уверенным, что ты сможешь быть достаточно сильной. — Он вдруг шутливо подмигнул ей и добавил: — Не зря же я так долго учил тебя.

Он успокаивающе погладил ее по плечу, потом встал и, не оборачиваясь, начал подниматься по ступенькам к дому, оставив Монику в недоумении и растерянности. Но через пару дней это забылось, и все снова стало замечательно. Только на дне души остался горьковатый осадок.

А потом случилось страшное.

Моника вернулась с работы позже обычного, потому что заезжала в магазин за покупками. И очень удивилась, не увидев у ограды Грегори. Она направилась к дому, едва удерживая груду пакетов. Пинки тоже не встречал ее. Она открыла дверь, отнесла покупки в кухню, потом заглянула во все комнаты, во внутренний дворик и, начиная волноваться, спустилась на пляж.

Грегори нигде не было, а в гараже не было его красного «феррари». Куда же он мог отправиться? Впервые почти за год совместного существования Моника не застала его дома — и это было странно. Возможно, у него появилось срочное дело в городе?

Моника переоделась в цветастый открытый сарафан, который ему так нравился, и принялась готовить ужин — поджарила рыбу, запекла в духовке картошку под луковым соусом, накрыла в гостиной стол. Закончив, взглянула на часы — почти девять.

Она не знала, чем себя занять, и беспокойно бродила по комнате, то бессмысленно переставляя приборы на столе, то подходя к окну и прижимаясь лбом к прохладному стеклу. Время тянулось медленно, а тревога нарастала. Моника, чтобы хоть как-то отвлечься, прилегла на диван и включила телевизор. Показывали какой-то старый черно-белый фильм, и она незаметно для себя задремала.

Разбудил ее громкий телефонный звонок — он ворвался в навязчивый жаркий кошмар, пробуждая Монику и вселяя в ее сердце панический страх. Она схватила трубку и сначала не могла понять, о чем идет речь. Чей-то громкий раздраженный голос твердил о том, что надо срочно приехать в госпиталь, что мистер Хоуп в очень тяжелом состоянии, что времени почти не остается.

Только услышав короткие гудки, она поняла — с Грегори случилось несчастье. Одевшись, она выбежала из дома, села в машину, выскочила, побежала обратно, чтобы взять ключи. Все это в ужасной спешке, еле переводя дыхание, без единой мысли. Выжимая сцепление, Моника твердила пересохшими губами, как заклинание:

— Пожалуйста, пусть все будет хорошо. Пожалуйста...

Но что-то в душе подсказывало, что счастью пришел конец, что оно выпорхнуло бабочкой из ладоней, что трепетный огонек свечи, когда-то зажженной Грегори, задул ледяной ветер беды.

Проезжая крутой поворот, Моника нажала на тормоза: часть дороги была огорожена красной лентой. Зажимая рот рукой, чтобы не закричать, она увидела искореженную груду металла — все, что осталось от машины Грегори. Рядом стояли полицейские автомобили с включенными мигалками, какие-то люди толпились у обочины...

В это мгновение она по-настоящему осознала весь ужас случившегося, но все-таки нашла в себе силы ехать дальше. Крохотная надежда билась в сердце — может, Грегори не слишком пострадал, может, он выживет. Он ведь всегда был так осторожен за рулем, говорил, что не желает давать смерти лишний шанс забрать его в свое темное царство.

В госпитале Монику встретил врач. На его белом халате было несколько алых пятнышек, пальцы измазаны йодом. Моника автоматически отмечала эти мелочи, пока он что-то объяснял ей, придерживая за локоть. Она вырвалась, она хотела увидеть Грегори.

— Где он?

— Мисс Брэдли, он без сознания. Боюсь, мы ничем не сможем ему помочь.

— Где он? — повторила она, не слушая.

Врач провел ее по длинному узкому коридору и остановился у двери, ведущей в самую последнюю палату.

— Мы сделали все, что было в наших силах, — сказал он. — Вам надо быть мужественной.

Моника отстранила его и вошла. У постели сидела медсестра, она, повинуясь взгляду доктора, тихонько удалилась. Грегори лежал на кровати, прикрытый до плеч простыней, с закрытыми глазами. Его грудь почти не вздымалась, и Моника подумала, что опоздала. Она приблизилась и положила ладонь на его лоб, бледный и холодный, изборожденный морщинами. Сейчас он выглядел гораздо старше своих лет, седые кудри слиплись от пота, на руках видны были многочисленные порезы.

— Ты слышишь меня? — шепотом спросила Моника, склоняясь к нему.

Ни звука, ватная тишина, словно весь мир замер.

— Не оставляй меня, пожалуйста. — Она гладила его по лицу, ощущая колючий ежик щетины на щеках и подбородке. — Я не могу жить без тебя.

Она заплакала, теплые слезинки падали на простыню, на его руки, сложенные на груди так, как будто он уже...