автоматами. Новиков успел бросить взгляд на того, кто пристроился за его спиной. Лица не запомнил — поразили глаза, неестественно блестевшие, словно бензин разлили на воде. «Наркоман, — решил Новиков, — такому ничего не стоит спустить курок». Он явственно ощутил спиной автоматный ствол, хотя охранники — иначе их не назовешь — шли шагах в четырех-пяти. Ствол вышиб все мысли из головы; Новиков даже не мог вспомнить ни одного вопроса из продуманных заранее, чтобы задать, если будет возможность, Малангу. Самочувствие у него было отвратное, и Цагол-Ахмат, видимо, понял это. Вдруг повернул в сторону и сел на землю с горестным видом. Маланг обернулся с недоумением. Цагол-Ахмат сказал ему с упреком:

— Твои люди не чтут адатов. Почему он хотел наступить на мою тень? — показал на обросшего парня с винтовкой, шедшего следом. — Разве он не знает, что аллах не примет старика в рай, если безбородый топтал на земле его тень?..

Маланг махнул рукой, и те трое застыли на месте...

Душманы сидели кто на чем под нависшей скалой. Их было человек сто, не меньше. Некоторые были вооружены автоматами, большинство — винтовками, и у каждого на поясе — нож. Лица их хмурились, а в глазах не чувствовалось даже любопытства. Во всяком случае, так казалось Новикову, казалось, может быть, от того, что душманы сидели в тени, а Маланг с гостями стояли на солнечном пятачке. Одежда на многих давно поистрепалась, оно и понятно: в горах не очень-то разживешься халатами. А грабить кишлаки, шла молва, Маланг запрещал.

Сам главарь стоял подбоченясь, даже картинно, и по-прежнему с цветочком в руке. Вдруг резко кинул его, растоптал сапогом, словно окурок. И заговорил — громко и чуть фистуловато, отделяя фразы паузами. Будто отдавал команды.

Душманы зашевелились, зашумели. Маланг оборвал шум окриком. Затем обратился к Цагол-Ахмату:

— Кто даст гарантию, что нас не убьют, если мы придем с повинной?

— Правительство, — ответил Цагол-Ахмат. — Недавно принят закон об амнистии.

Из первого ряда поднялся пожилой душман. Однако чувствовалось, что сила еще не покинула его тело. Был он плотен, невысок и кривоног, с мясистым пшеничным лицом и густой бородой. Пожалуй, у него одного не было никакого оружия, даже ножа на поясе. В руках он держал толстый деревянный посох, с темными сучками у самого держака. Не опираясь на него, подошел к Малангу, тихо заговорил. И все разом настороженно примолкли. Маланг кивнул головой в знак согласия и обратился к Цагол-Ахмату, показав на этого человека:

— Он пришел ко мне недавно и привел тридцать воинов ислама. На каждом из них есть кровь... Может ли власть простить эту кровь?

— Может, — ответил Цагол-Ахмат, — если они докажут верность правительству делом. — И стал добросовестно перечислять условия амнистии.

Новиков заметил, что некоторые душманы удовлетворенно наклонили голову. Видно, эти условия, произнесенные вслух, звучали убедительнее, чем на бумаге...

Между вопросами возникали паузы, никто их не прерывал, и молчание тогда тяготило Новикова. В одну из таких пауз Цагол-Ахмат сказал ему:

— Вы знаете, какая кличка у того старого бандита с палкой? Пегобородый. Да-да, видимо, тот самый, что растерзал кишлачного учителя и братьев вашего знакомого Ширахмата.

«Вот, значит, где он объявился, Пегобородый! — поразился Новиков. — И посох с жалом при нем!.. Разве можно такого простить?.. Да и будет ли его раскаяние чистосердечным?.. Трудно даже представить, как могут перекрутиться судьбы людей в условиях необъявленной войны. И вроде бы все ясно: правые, виноватые, но в этой ясности такой узел, что почти невозможно развязать. А разрубить — рубить по живому, вызывая злое чувство мести, кровавой и долгой...»

Пегобородый подчинился Малангу, но это были два разных человека. Один — ярый враг, другой — заплутавшийся в своих воззрениях и поступках. Даже в вопросах, которые Маланг задавал Цагол-Ахмату, вдруг проступало под личиной мятущегося горца что-то от заигравшегося в опасную игру юнца.

— Могут ли мне дать чин капитана, если мы перейдем на сторону правительства? — спросил он. — А моим помощникам — чин лейтенанта?..

Значит, уже что-то сломалось в нем, значит, принял для себя или уже готов принять единственно правильное решение. Новиков представлял, чего стоило Малангу решиться на такие контакты. Наверняка и сомневался, и колебался. Впрочем, не один он был такой, разве что в числе первых среди многих. Новиков видел таких и разговаривал с ними во время джирги. Они чистосердечно признавали свои заблуждения, клялись в том, что искупят свою вину перед народом. Некоторые из них заявляли о готовности создать отряды самообороны и уже начали их создавать.

Когда он ближе знакомился с биографиями этих людей, то поневоле начинал им в чем-то сочувствовать, понимая, насколько же все для них было сложно и запутано. Как, например, для двадцатилетнего Насруллы.

Он — сын вождя одного из племен хазарейцев и сам вождь. Начальное образование получил в родном кишлаке Уруз-Гани, лицей закончил в городе Мазари-Шариф. Одет в серый европейский костюм, поверх которого наброшен зеленый халат.

Новиков собирался задать ему всего лишь два вопроса: почему он поднял свое племя против народной власти (а под его рукой было ни много ни мало, а двадцать тысяч человек) и что побудило его примириться с властью и даже начать борьбу против душманских банд? Но оказалось, что на простые, как ему казалось, вопросы нельзя ответить просто. Все взаимосвязано: история народа, обычаи, родоплеменные отношения и, наконец, перехлесты, перегибы со стороны отдельных представителей власти (а разве кто застрахован от них в такой круговерти событий?) в самые первые послереволюционные годы.

Хазарейцы были при старом режиме самой презренной нацией. Потому они и селились обособленно, вдали от больших городов, испытывая глухую вражду к власть держащим. Саурская революция прошла без их участия и сочувствия: какая разница, кто у власти. Однако она втянула и хазарейцев в водоворот событий. Не учитывая родоплеменного уклада, вторглась со своими новыми законами, принять которые сознание еще не было готово. Старый вождь — отец Насруллы — воспринял их как еще одно посягательство на племя и на его личность. Однажды вечером его вызвали из дома. Больше он не вернулся... Его брат, Гулям-Мамад, разослал по кишлакам гонцов: племя кровно обижено, обычай велит отомстить! И, взяв оружие, все ушли в горы...

Шло время. То одна, то другая весть проникала в их замкнутый мир с больших дорог: дехкане в Пули- Хумри создали рисовый кооператив, и государство помогло им семенами; объявлена амнистия тем, кто явится с повинной; в правительство вошел представитель хазарейцев и даже якобы возглавил кабинет министров... Это последнее было так нереально, что решили проверить слух, послали скрытых ходоков прямо в Кабул. Вернувшись, те подтвердили: все правильно...

Свой рассказ Насрулла закончил тогда самым неожиданным образом:

— Хочу побывать в Узбекистане и Таджикистане.

— А почему не в Москве? — полюбопытствовал Новиков.

— В наше племя пришли много узбеков и таджиков. Я хочу посмотреть на родине их отцов, что такое колхоз... Если это хорошо, стану большим председателем, а мои братья — председателями поменьше...

Новая жизнь всегда рождается в муках. И как бы ни было тяжело матери, она всегда тянет руки к своему ребенку. Так и мать-республика протягивает руки своим детям, не забывшим ласку родной земли.

Сдвиг в мировоззрении людей, стабилизация положения в стране вызывают ярость главарей контрреволюции и, пожалуй, еще большую — у тех, кто ее вдохновляет. Не случайно же государственный секретарь США Шульц, побывавший в Пакистане и посетивший учебные лагеря афганских контрреволюционеров под Пешаваром, сказал им: «Мы с вами». Пешаварскую банд-квартиру осчастливил своим визитом и сам шеф Пентагона Уайнбергер. Наверное, это логично, потому что искусству убивать, взрывать, грабить учат в этих лагерях и американские инструкторы. Тот же Насрулла и большинство участников джирги получили военную подготовку под Пешаваром. Как, впрочем, и Маланг, пригласивший для большого разговора Цагол-Ахмата.

После вопросов и ответов Маланг, как гостеприимный хозяин, накрыл в затишке под скалой стол, в качестве которого был приспособлен большой плоский камень. Поставил несколько целлофановых пакетов с