армии Монтгомери.

На западной же границе, отделявшей французскую колонию Тунис от французской колонии Алжир, укреплений, естественно, не было.

Их начали строить немедленно. На это были нужны ресурсы, которые следовало изыскать на месте. Они, конечно, нашлись.

В частности, фон Арним провел сложный юридический маневр: еврейское население Туниса – все 63 тысячи человек, которые жили в этих краях с незапамятных времен и к европейским евреям не имели никакого отношения, – было объявлено «союзником англо-американского врага» и все вместе, скопом, оштрафованo на 20 миллионов франков.

Тунисский банк выдал эти деньги германскому командованию в обмен на документы, оформляющие эту сумму как «долг еврейской общины, залогом за который служит вся недвижимая собственность ее членов».

Деньги были даны «в долг» бывшим владельцам недвижимости под 8 % годовых. Цены назначал банк.

Движимое же имущество – депозиты в банке, золото, драгоценности вплоть до обручальных колец – было конфискованo в пользу Рейха. Все евреи-мужчины, которые могли держаться на ногах, были мобилизованы на рытье окопов.

Что во всей этой истории является по-настоящему поразительным – фон Арним никого не расстрелял.

Тунисского варианта Бабьего Яра не произошло.

Никаких объяснений этому факту я не нашел.

Возможно, ему было некогда. Возможно, у него не было под рукой зондеркоманды. Возможно, ему было жаль патронов, которых не хватало. Возможно, он не хотел мешать армию в «партийные дела».

Возможно даже, что генерал фон Арним – в рамках того правопорядка, которому он верно и ревностно служил, – был гуманным человеком.

В 10:30 утра в субботу, 9 января 1943 года, президентский лимузин выехал из ворот Белого дома и, проехав всего четыре квартала, свернул к охраняемому въезду в подземные помещения здания Федерального бюро гравировки и печати. В здании печатались бумажные доллары, и для их отгрузки под зданием был устроен целый подземный вокзал – секретная ветка железной дороги подходила туда через специально выстроенный туннель. Туннель работал всего два месяца, но в этот день его использовали не по штатному порядку.

Агенты Секретной службы Казначейства, которые по традиции ведают охраной президентов Соединенных Штатов, внесли президента Рузвельта (после перенесенного полиомиелита сам ходить он не мог) в вагон, построенный фирмой «Пульман» специально для его дальних поездок. Вагон был истинной крепостью на колесах – со стеклами толщиной в 75 мм и броневой задней дверью весом в тонну.

Багажный вагон вез кодирующую машину, четыре передатчика и электрогенераторы, способные обеспечить небольшой город.

Весь персонал, который обычно обслуживал президентский поезд, был заменен стюардами с яхты Белого дома.

Только через полчаса после отправления машинист получил указания, куда ему ехать – пока на север, в Мэриленд. Потом – ему скажут.

В Мэриленде поезд поменял направление и двинулся на юг. Путешествие было рассчитано на 5 дней – 27 часов поездом до Майами, оттуда летающей лодкой в Тринидад, оттуда – в Бразилию, оттуда – через океан в Западную Африку. Корабли флота Соединенных Штатов были расставлены вдоль маршрута, готовые оказать летающей лодке президента помощь в случае вынужденной посадки.

Явно принимались еще какие-то меры предосторожности. Детали не опубликованы и поныне.

Это было первое путешествие президента США за границу во время войны, и президент определенно получал от поездки удовольствие – и от самой поездки, и от того, что она была обставлена столь секретно, что о самом факте поездки не сообщалось даже самым доверенным людям – например, пресс-секретарь Белого дома ничего о ней не знал.

Однако на новогоднем приеме в Белом доме гостям был показан новый фильм «Касабланка».

Рузвельт вообще любил поморочить людей – одной из привилегий его поста являлось знание, которым не обладали другие. Ему нравилось ронять намеки, которые становились понятными только потом.

Это его пристрастие не всегда носило столь невинный характер, как демонстрация фильма с названием, совпадавшим с местом назначения секретной встречи в верхах.

Немало людей, накануне самым дружеским образом беседовавшие с президентом, на следующий день узнавали что-то малоприятное – например, что они уволены или обойдены назначением, которого они страстно желали.

В Касабланке тем временем кипела работа. Небольшой отель, в котором раньше размещалась немецкая миссия (эквивалент посольства Германии в Марокко), переделывался на новый лад.

Военные связисты армии США оборудовали там телефонный центр, шифровальные комнаты, установили передатчики, проложили 41 милю телефонных кабелей для связи между отелем и 18 окрестными виллами. Весь прилегающий район был оцеплен двойным кольцом охраны.

Самый большой дом – вилла, названная «Дар эль Саада» – был оборудован стальными ставнями. Огромный бассейн виллы был с неслыханной быстротой переделан в бомбоубежище – на перекрытия пошли броневые плиты, снятые с линкора «Жан Барт».

Скорость строительных работ объяснялась тем, что следил за ними сам генерал Паттон, а власть его в Марокко была скорее не генеральской, а вице-королевской. Если французские военные материалы – вроде брони с линкора – казались ему нужными для дела, то они шли в дело немедленно. Французы же имели право выяснять детали его уже сделанного – и даже уже осуществленного – решения с юридическими советниками штаба.

Командование тыловой базой в Касабланке ему сильно приелось, он был совершенно счастлив заняться чем-то практическим, чем-то, что могло поглотить его энергию.

Гости Паттона начали собираться на новом, только что выстроенном в 10 милях от берега аэродроме. Самолеты прибывали из Алжира, из Гибралтара, из Лондона и даже прямым ходом из Вашингтона.

Поскольку лимузины, встречавшие гостей, должны были двигаться с аэродрома по дороге, где их могли увидеть, стекла лимузинов были старательнейшим образом замазаны грязью.

Несмотря на тщательное планирование, возникали неожиданные проблемы. Самолет, прибывший из Пуэрто-Рико и имевший на борту адмирала Кинга, начальника военно-морских операций флота США, должен был сделать несколько кругов в воздухе, чтобы самолет с генералом Маршаллом сел первым – генерал был старше по должности, чем адмирал. Таковы были строгие правила протокола.

Прилетeвший из Англии и не слишком приспособленный для перевозки пассажиров бомбардировщик – например, несмотря на полет на большой высоте, он не отапливался – выгрузил на взлетную дорожку грузного пожилого человека, одетого в форму коммодора британских ВВС.

Человек этот ловко уклонился от услуг встречающих, закурил сигару и оставался на аэродромном поле до тех пор, пока весь его багаж из 20 чемоданов не был разгружен.

«Каждый дурак мог видеть коммодора авиации, переодетого в премьер-министра Великобритании», – ядовито писал в своих мемуарах один из английских офицеров, в чьи прямые обязанности входила нелегкая задача обеспечeния безопасности Уинстона Черчилля.

Главным интересом для Черчилля на конференции была дальнейшая стратегия. Он и вся английская делегация изо всех сил старались убедить американцев в том, что следующий шаг следует делать в Средиземном море. Италия, а еще лучше – южная Франция – вот куда, по мнению англичан, следовало направить дальнейшие усилия.

Американцы сомневались. Все они, начиная с президента Рузвельта, предпочитали высадку в северной Франции, a затем – прямую атаку на Германию.

Англичане опять оказались подготовленными лучше. Сэр Алан Брук, глава имперского Генерального