несомненно, был написан заранее, и не им.

Ну, с лондонской стороны такой тонкой режиссуры не было. Премьер-министр «лондонского» правительства Миколайчик в своем выступлении сказал, что, прежде чем высказываться по поводу Львова от лица всего польского народа, делегациям следовало бы выработать общую позицию и что польское правительство в изгнании, которое он здесь представляет, признано Соединенными Штатами и Англией, в то время как «люблинский комитет» признан только Советским Союзом.

У Черчилля явно возникли подозрения, что такое заявление может сорвать его наметившийся было диалог с русскими, потому что он немедленно сказал следующее:

«Я не думаю, что при теперешнем состоянии дел было в интересах польского правительства отдаляться от позиции, принятой британском правительством. В ходе этой войны мы, англичане, были на волосок от поражения, меч висел над нашими головами. Поэтому у нас есть право просить поляков сделать широкий жест в интересах европейского мира».

И добавил, повернувшись лицом к Миколайчику:

«Надеюсь, вы не обидитесь на меня за мои неприятные, но откровенные слова, которые были сказаны с наилучшими намерениями».

Миколайчик ответил:

«Я в последнее время выслушал столько неприятных вещей, что еще одно такое высказывание вряд ли выведет меня из равновесия».

У него уже был тяжелый разговор с Черчиллем в Лондоне, и он сказал ему, что «СССР намерен превратить Польшу в свою 17-ю республику». Про «17 республик» он говорил потому, что в то время Карело-Финская республика номинально имела одинаковый статус с Эстонией или Украиной, автономией в составе РСФСР она стала позже.

Надежды у Миколайчика не было никакой. Выстоять против давления Сталина Миколайчик не мог, американцы в поддержке ему отказали, у Англии помогать ему не было ни сил, ни охоты, и еще в Лондоне Черчилль сказал ему прямо, что Англия не поставит на карту европейский мир из-за вопроса о том, где именно пройдет польская граница на Востоке. Миколайчик все это, конечно, понимал, но и в безнадежной ситуации продолжал сопротивляться.

Черчилль в черные для Англии дни лета 1940 г. сказал – приведем его слова в оригинале:

«You may come to the moment when you will have to fight with all the odds against you and only a small chance of survival. There may even be a worse case: you may have to fight when there is no hope of victory, because it is better to perish than to live as slaves» —

«Вы можете оказаться в ситуации, когда вы будете драться в самых неблагоприятных условиях, с ничтожными шансами на победу. Может быть случай еще хуже, когда вы будете драться без всякой надежды на победу – потому что лучше погибнуть, чем жить, как рабы».

Польский премьер был храбрым человеком, и чувства, выраженные столь нeдавно самим Черчиллем, разделял совершенно. Поляки вообще считали безрассудную храбрость достоинством – это заложено в национальной культуре.

Можно, собственно, сказать, что на англо-русско-польской встрече в Москве в октябре 1944 г. шли не только дипломатические переговоры, но и некое трехстороннее столкновение трех разных национальных культур. Если уж американцы и англичане, при самом тесном сотрудничестве и при наличии общего языка – и то непрерывно ссорились, то трений между Россией сталинского образца и Англией времен Черчилля можно было ожидать с полной уверенностью. Стороны не понимали друг друга. Это положение куда нагляднее можно проиллюстрировать даже не протоколом политических переговоров, а просто на бытовом уровне.

Черчилль в октябре 1944-го взял с собой в Москву, как он делал всегда, своего личного доктора. Лорд Моран, не будучи особо занят (в конференции он, ясное дело, не участвовал), захотел посмотреть Ленинград.

Бывший советский посол в Великобритании И.М.Майский обещал было ему персональный самолет, но что-то там не вышло, и он полетел туда обычным рейсом. Самолет был маленький, ждать пришлось долго, в зале ожидания в окнах не было стекол, в Москве в октябре не слишком тепло, но что поделаешь – война. Прилетел он в Ленинград, его там встретила женщина из спецбюро по приему знатных иностранцев, она же и переводчик, и он настоял на том, чтобы не ехать сразу в гостиницу, как предлагала она, а пойти посмотреть город, пока еще светло. На улице, поскольку они были вдвоем, без других сопровождающих, она расхрабрилась и стала задавать ему вопросы вне протокола, про разные английские дела. Больше всего ей не давалa покоя одна поистине неразрешимая для нее загадка: почему Моран – «лорд», а Черчилль, человек, возглавляющий Великобританию, всего лишь «мистер»? Ну, лорд Моран объяснил ей, как мог, и про свое пэрство, и про всемогущую палату общин, в которой титулованные лица, такие, как он, заседать не имели права, и задал встречный вопрос:

«Что она будет делать потом, когда война закончится и когда Сталин умрет? »

Всплеснув руками, она ответила:

«Я очень надеюсь умереть раньше, чем славный вождь нашего народа!»

По-моему, это очень показательно. Oна не понимает, почему он «лорд», в то время как его премьер – всего лишь «миcтер», но и лорд Моран не понимает, какой вопрос он задал – ужасный, поистине убийственный.

Не удивительно, что люди настолько разных культур иногда могут совершенно не понимать друг друга.

Операция, придуманная Монтгомери, состояла из двух частей: «Market» и «Garden». «Market» cостоял в выбросе огромного воздушного десанта чиcленностью в 34 600 человек в составе трех воздушно-десантных дивизий – двух американских, 82-й и 101-й, и одной английской, 1-й – усиленных еще и отдельной польской парашютной бригадой. Согласно плану, расписанному по минутам, 20 011 человек выбрасывались с парашютом и 14 589 человек доставлялись на место планерами. Кроме того, планерами и грузовыми парашютами доставлялось 1736 машин, 263 орудия и 3342 тонны всевозможного снабжения.

Что касается «Garden», то это было обычное наземное наступление в составе английского ХХХ корпуса и танковой гвардейской дивизии, за которой в качестве резерва шли еще две пехотные дивизии. ХХХ корпус был старым соединением, которое сражалось под командой Монтгомери в Северной Африке. Целью наступления было соединение с десантом, который должен был к этому моменту захватить мосты.

По плану наземные части подходили к месту выброски 101-й воздушно-десантной дивизии к концу первого дня движения, 82-й воздушно-десантной дивизии – к концу второго дня и 1-й английской десантной дивизии – к концу третьего, максимум к концу четвертого для наступления. Англичан выбрасывали дальше всех, у моста в городе Арнхейм. Предполагалось, что ХХХ корпус, двигаясь по шоссе 89, не встретит серьезного сопротивления – немецкая 15-я армия отступала в полном беспорядке и танков не имела.

Проблемы с транспортом были решены радикально – у трех вновь прибывших американских дивизий отобрали их грузовики, переброску боеприпасов и прочего для участвующих в наступлении частей выделили в специальную операцию, «Red Ball», которая повезла все необходимое по специально выделенной дороге, «Red Lion».

План перевозок оказался даже перевыполнен – доставлялось 650 тонн в день вместо запланированных 500. Половина грузов предназначалась для американских парашютных дивизий.

Гитлер тем временем вернул на пост командующего Западным фронтом фельдмаршала фон Рундштедта. Он сменил Моделя, которому досталось командование только северной частью фронта, состоявшего теперь буквально из обломков частей, разбитых в Нормандии и Бретани. Рундштедт пессимизма своего, за который он и был смещен месяц назад, не избыл.

На растерянный звонок начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии Кейтеля из ставки фюрера, спросившего его: «Но что же делать?», он в ответ раздраженно рявкнул: «Заключайте мир, дураки!»