через Красный Крест вернули на родину. Там, однако, его признали «ограниченно годным» и отправили на Восточный фронт – правда, на тыловую должность.

Германские войска на Западе были укомплектованы еще хуже, чем на Восточном фронте – Германия не успевала наскребать замену вышедшим из строя солдатам, вермахт по численности личного состава с середины 1942 г. сократился к середине 1944 г. едва ли не вдвое. Так что удивительно не то, что немцы не удержали линию, блокирующую нормандский плацдарм, – удивительно, что они удерживали его так долго. Новости из Берлина тоже бодрости войскам не добавляли – мало того, что сама попытка переворота был дестабилизирующим фактором, но в тылу шли еще и повальные аресты и казни людей, принадлежавших к элите германского офицерского корпуса.

2 июля Гитлер сместил с поста фон Рундштедта за пораженческие настроения, заменив его фельдмаршалoм Гюнтерoм фон Клюге. Через две недели Роммель был ранен, и Клюге получил и его полномочия.

Он обнаружил, что действовать против союзных армий он просто не может – артиллерия и бомбежки расчищали им дорогу в такой степени, что даже сойтись с их войсками на дистанцию пулемeтного огня было практически невозможно. Подтвержение этому тезису пришло через день – американскиe истребители- бомбардировщики атаковали штаб фон Клюге. Несколько человек было убито.

В должность главнокомандующего Западным фронтом фон Клюге вступил 17 июля, а 20 июля узнал о неудавшемся покушении Штауффенберга. О заговоре он знал, и знал настолько хорошо, что даже выражал предпочтение такому вариaнту, который устранил бы и Гиммлера – он опасался вспышки столкновений между вермахтом и войсками СС.

Командующий оккупационными войсками во Франции генерал фон Штюльпнагель уже приказал арестовать офицеров СС в Париже. Клюге знал о провале заговора и в поддержке Штюльпнагелю отказал. «Ja – wenn das Schwein tot ware!» – «Если бы только эта свинья подохла!» – сказал он Штюльпнагелю.

Фронт германской армии во Франции буквально лопнул. Началось беспорядочное отступление. К 4 августа войска союзников перешли Сену.

19 августа 1944 года фон Клюге получил приказ сдать командование и немедленно отбыть в Берлин. Фельдмаршал в вермахте был известен как чрезвычайно умный, предусмотрительный и расчетливый генерал, солдаты даже прозвали его «der kluge Hans» – «Умный Ганс». Шутка заключалась в том, что так звали цирковую лошадь, которая предположительно умела считать.

Вот и сейчас он все рассчитал как надо: написал Гитлеру самое верноподданное письмо, со всеми полагающимися восклицаниями, вроде «Клянусь в нерушимой верности Вам и Вашему делу, мой фюрер» – у фельдмаршала была семья, и он имел основания беспокоиться о ее безопасности.

После этого он выехал в зону огня войск союзников и принял цианистый калий. Eму было важно создать имитацию смерти в бою. Он не надеялся обмануть гестапо, но лишнее громкое имя в составе заговорщиков было не нужно и гестапо, поэтому версия «погиб в бою» была бы наилучшим исходом и для людей из ведомства Гиммлера. Следовательно, почетные похороны, никакой огласки и «выражение соболезнования близким погибшего за Рейх героя». Это давало лишние шансы семье фон Клюге.

Фельдмаршал действительно был предусмотрительным человеком.

4 августа 1944 года лорд Моран, доктор Черчилля, записал в своем дневнике, что с Уинстоном сладить очень трудно – этот неугомонный человек собирается ехать в Италию, к генералу Александеру, но категорически отказывается принимать мепакрин – профилактическое средство против малярии. Он сказал доктору, что ему это совершенно ни к чему. В надежде убедить своего несговорчивого пациента доктор навестил его в 9:00 утра, когда тот был, скорее всего, один – никаких совещаний на этот час никогда не назначали. После их беседы Черчилль позвонил королю в Букингемский дворец и сразу после этого перезвонил доктору.

«Король часто ездил в Италию, мепакрин никогда не принимал, и он вполне здоров», – с торжеством сказал он ему.

Не удовлетворившись сведениями, полученными даже из столь высокого источника, он телеграммой запросил мнение главнокомандующего союзными войсками в Италии генерала Александера и с нескрываемой радостью продемонстрировал лорду Морану его ответ:

«Совершенно Секретно. Специальное сообщение, нумерованию не подлежит.

Лично Премьер-Министру:

Ни я, ни сотрудники моего штаба мепакрин не принимаем. Мне сказали, что это средство не лечит малярию, а только подавляет ее симптомы. Я не могу гарантировать, что Вы не заболеете, но думаю, что риск невелик. Захватите противомоскитную одежду, она может Вам пригодиться, если Вы захотите вечером прогуляться».

Лорд Моран подумал и письменно сообщил Черчиллю, что во время сицилийской кампании малярия свалила такое количество солдат, которое было эквивалентно личному составу двух дивизий. А во время операций на Новой Гвинее войска потеряли от малярии половину своего состава – 47 543 человека, в то время как потери от боевых действий составили 3104, примерно в 16 раз меньше. Что касается сведений, полученных от генерала Александера, то вот копия приказа по его армии, в котором указывается, что отказ принимать антималярийные таблетки является нарушением дисциплины, и нарушители будут отданы под суд. В заключение лорд Моран добавил следующее:

«Ввиду рекомендаций генерала Александера докторам – оставить свои таблетки при себе – лорд Моран хотел бы знать, имеют ли мнения генерала Александера в медицинских вопросах тот же вес, что и мнения лорда Морана о военных вопросах?»

Черчилль ответил ему телефонограммой, посланной через секретариат:

«Секретно. Передать немедленно.

Телефонное сообщение от 6 августа 1944 года от Премьер-Министра лорду Морану:

«Принимая во внимание силу данного вами залпа из всех орудий, выбрасывается белый флаг и объявляется полная и безоговорочная капитуляция».

Доктор всегда говорил, что сама идея – попробовать пошутить в споре с Уинстоном – дело довольно опасное, потому что контратака последует моментально.

Он не ошибся.

По дороге в Италию Черчилль остановился в Алжире. Он нашел время встретиться с Папандреу, с которым обсудил ситуацию в Греции. Провел в Неаполе что-то вроде совещания с Тито, которое окончилось формальным обедом. Тито был в военном мундире невероятной пышности и настаивал на том, чтобы два его телохранителя стояли во время обеда за его креслом.

Лорд Моран в дневнике замечает, что «выглядели они как злодеи из оперетты – с огромными усами и c кучей револьверов». Секретариат Черчилля находил, что эти бравые молодцы похожи на две рождественскиe елки, обвешанные игрушками. Английская жe служба безопасности вообще полагала, что присутствие личных телохранителей Тито на обеде «не является необходимым». Сошлиcь на компромиссе – иx поставили за дверями комнаты, в которой шел обед.

Зачем Черчилля носило по свету, почему ему не сиделось в Лондоне? Уж наверное, не очень нужная инспекция английских войск в Италии, сделанная через пару недель после столь же ненужной инспекции английских войск в Нормандии, не была все-таки предметом особой государственной важности? И с Папандреу вполне можно было поговорить посредством системы правительственной связи, а не лично? Лорд Моран такими вопросами не задавaлся, но видел с полной очевидностью, что его пациента снедает депрессия. Собственно, сам Черчилль о ней знал и даже придумал называть ее «Черным Псом» – «Black Dog». И поездки были своего рода средством унять свое плохое настроение какими-то