съезду. Поставить же дело сумеет только Мануильский.
Сталин»[254].
То ли в последний момент И. В. Сталин переменил мнение, убедившись в весомости доводов Г. Е. Зиновьева, то ли Председатель ИККИ решил проигнорировать мнение генсека, но Д. З. Мануильский посетил Чехословакию лишь в мае. Задержался и Ян Стэн, так что Б. Д. Михайлову пришлось действовать самостоятельно.
Первые послания Бруно из Праги призывали Москву к осторожности и терпению. «В общем «левая» довольно слаба в ЦК, — сообщал он в письме от 20 января. — «Правая» работу не саботирует, но, несомненно, потихоньку пытается вести свою фракционную работу. Но эту работу они сейчас не форсируют: будучи политически побиты на последнем съезде, они не выступают открыто, а ведут тактику выжидания: левые, мол, скомпрометируют себя и провалятся сами… Общее впечатление: ЦК не очень-то работоспособен при нынешнем соотношении сил. Но менять это соотношение в пользу левых сейчас опасно, нельзя, пока они путем долгой систематической работы не побьют правые тенденции в толще компартии, завоюют доверие в чешских областях»[255]. Ситуация осложнялась тем, что «правые» пользовались негласной поддержкой ряда членов политбюро и оргбюро ЦК КПЧ. Им сочувствовал и фактический лидер партии, член Президиума ИККИ Богумир Шмераль (1880– 1941).
Вскоре, однако, тон писем Бруно резко изменился: он получил информацию о том, что «группа Бубника, несмотря на несогласие Шмераля и других, уже подготовляет раскол. В этой (т. е. пражской. —
В письме от 4 февраля он уточнил информацию и высказал дополнительные соображения по вопросу об исключении Бубника из КПЧ. «В ЦК поступали письма (я прилагаю Их копии) о выступлениях двух Членов ЦКК — Бубника и Шварца на партсобраниях, — сообщал Бруно, — первый выступал с явно клеветническими вещами по адресу ЦК молодежи и ЦК партии, второй использовал (до представления в ЦКК Или ЦК) материал одной партревизии для фракционного выступления против ЦК. Политбюро решило: назначить комиссию для расследования этих выступлений; до окончательного решения комиссии «суспендировать» обоих как членов КК, т. е. оставить их на текущей работе, но предложить им не выступать на собраниях в качестве членов КК. Решение было принято единогласно…
Если комиссия полностью подтвердит материал о Бубнике — его придется снять из КК. О нем есть также сведения, что во время конференции окружных секретарей Бубник устроил фракционное совещание, на котором было 8—10 секретарей, с письменным порядком дня, где значились не только вопросы: «отношение к ЦК и возможность самостоятельной работы», но и вопросы: «наше отношение к государству Чехословакии» и «наши задачи в период до социальной революции». Самая постановка таких вопросов уже говорит о серьезном и опасном оппортунистическом уклоне. Если удастся ЦК получить данные, которые могли бы ясно доказать перед партийной массой подобные вещи, то встанет вопрос об исключении Бубника. Мое мнение: отсечь эту крайне правую группу было бы полезно, ибо: 1) люди вроде Бубника — конченые люди для партии; 2) вероятно, что они сейчас сами организационно подготовляют раскол, и 3) отколоть от остальных правых и побить в одиночку ослабило бы всю правую. Но сделать это можно лишь; 1) когда факты и материалы, доказывающие антипартийную работу Бубника или его ближайших сторонников, будут ясно доказывать широкой партийной массе их антипартийность и 2) когда эти факты и материалы будут столь доказательны, что остальные правые (Шмераль, Муна[257] и др.) не решатся открыто выступать в защиту Бубника»[258].
Секретариат пражской организации КПЧ большинством голосов постановил не выполнять решение политбюро о временном «суспендировании» Й. Бубника. В ответ политбюро ЦК КП Чехословакии 16 февраля созвало делегатское собрание пражской организации коммунистов, на котором выступил и Бруно. 250 голосами против 6 была принята резолюция, осуждающая Й. Бубника и выражающая ему политическое недоверие.
На другой день, когда в политбюро решался вопрос о снятии Й. Бубника с поста председателя пражской организации КПЧ, активный член фракции «левых» Йозеф Гакен огласил имевшиеся в его распоряжении сведения об организованном «правыми» фракционном собрании. Практически одновременно от секретаря партийной организации в Таборе в ЦК поступило письмо с подробностями на эту тему. Речь шла о недвусмысленной подготовке Й. Бубником раскола в КПЧ и разрыве, если «нужно», с Москвой. Присутствовавшие на заседании политбюро «правые» и сочувствовавшие им растерялись. Б. Шмераль не нашел ничего лучшего, как заявить, что из-за накопившейся в последнее время усталости он не в состоянии ориентироваться в рассматриваемых вопросах, а потому просит при любых голосованиях на политбюро считать его воздержавшимся. Затем он покинул заседание.
На следующий день, 18 февраля, в отсутствие уехавшего за город Б. Шмераля политбюро продолжило обсуждение фракционной деятельности Й. Бубника, частично признавшего после первоначального запирательства справедливость выдвинутых против него обвинений. Он подтвердил факт раскольнических разговоров с секретарем парторганизации города Табора и свои попытки организовать фракционное собрание, которое якобы так и не состоялось. Когда дело дошло до голосования, А. Муна внезапно исчез из зала заседания. Однако такого рода трюки уже не могли спасти Й. Бубника — он был исключен из партии.
Тотчас по получении известия Президиум Исполкома Коминтерна обратился «к членам пражской организации компартии с призывом объединиться вокруг Центрального комитета и дать решительный отпор всяким попыткам оппортунистических элементов подготовить и организовать раскол в компартии». Текст завершался словами: «Людям, тянущим партию к социал-демократии, нарушающим все постановления международных конгрессов, не место в рядах компартии». Обращение было написано лично Г. Е. Зиновьевым, педантично зафиксировавшим время окончания работы над документом: «20 февраля 1925 года, 17 ч[асов] 30 м[инут]»[259].
Изгнанный из КПЧ Й. Бубник попытался взять реванш, напечатав и разослав по почте открытое письмо ко всем членам партии. Под его воздействием собрание ответственных партработников города Брюнна (ныне город Брно) большинством в 21 голос против 17 при 3 воздержавшихся приняло резолюцию, где выразило свое несогласие с решением политбюро. Предварительно эта резолюция была одобрена подавляющим большинством членов секретариата брюннской организации КПЧ. Ситуация была настолько серьезной, что пришлось вновь напрямую вмешаться председателю ИККИ. Он обратился к брюннским коммунистам с заявлением, в котором, выразив свое изумление новостью о том, что часть брюннских руководителей «в трудный и ответственный для партии момент не только колеблется, но чуть ли не поддерживает изменника Бубника», призвал сплотиться вокруг большевистского ядра КПЧ[260].
V расширенный пленум ИККИ, проходивший в марте — апреле 1925 года, вновь квалифицировал деятельность Й. Бубника как «политическую измену», одобрив решение ЦК КП Чехословакии о его исключении. Он предложил «Центральному Комитету чехословацкой компартии в течение 4 месяцев подготовить и созвать очередной съезд партии, который должен окончательно ликвидировать элементы кризиса в ней». Причины активизации «правых» ИККИ усмотрел в решении партии вывести массы на улицы, а также в живучести социал-демократических предрассудков и национальных противоречий в партийных рядах.
Приехавший на пленум Б. Шмераль попытался сначала отстоять свою позицию, за что был подвергнут И. Сталиным и Г. Зиновьевым жесткой критике. В выступлении 30 марта Сталин не без оснований заявил, что «тов. Шмераль боится борьбы с правыми. Он вообще боится всякой борьбы внутри партии, опасаясь осложнений и раскола. Но он не хочет понять, что партия может развиваться лишь путем противоречий, путем внутренней борьбы с некоммунистическими элементами и, прежде всего, правыми течениями… Большевизация чехословацкой партии не может пройти без борьбы и внутренних