предназначался для мисс Оглторп, любовницы принца; но так как эта молодая леди неожиданно уехала из Парижа, то полотно осталось в мастерской. Полковник Эсмонд, иначе мсье Симон, отнес его к себе, и когда был' получен портрет Фрэнка, тщательно скопировал с него мундир и прочие аксессуары и таким образом дописал незавершенное произведение Риго: полковник и прежде подвизался в качестве живописца- любителя, особенно же понаторел в этом искусстве за время своего долгого пребывания в городах Фландрии, среди шедевров Рубенса и Ван-Дейка. Портрет, о котором здесь рассказано, и сейчас висит в комнате моего внука в Виргинии.
В начале июня мисс Беатриса Эсмонд вместе с матерью, миледи виконтессой, прибыла из Каслвуда, чтобы вновь вернуться к своим придворным обязанностям, временно оставленным ею после рокового события, оборвавшего жизнь герцога Гамильтона. Она сразу же заняла прежнее место в свите королевы и за столом фрейлин, так как всегда была любимицей миссис Мэшем, гофмейстерины ее величества, быть может, по причине своей давней вражды с герцогиней Мальборо. Все придворные, и милорд Болинброк в их числе, сошлись на том, что молодая леди стала еще красивее и что новое выражение ее лица, строгое и скорбное, более идет к ней, нежели прежние улыбки и насмешливые взгляды.
В маленьком домике на Кенсингтон-сквер сменили всю прислугу; старый дворецкий, служивший семейству Эсмонд вот уже двадцать пять лет, получил приказание съездить в ирландское поместье милорда и навести там порядок; домоправительница, с незапамятных времен состоявшая при миледи и выходившая ее детей, недовольно ворча, отправилась в Уолкот, чтобы присмотреть за покраской, побелкой и прочими приготовлениями, которые велись в доме, так как вдовствующая виконтесса намерена была туда переселиться, оставив Каслвуд своей невестке, которую со дня на день ждали из Франции. Другую служанку вовсе отпустили, щедро наградив, под предлогом, что миледи не нуждается теперь в столь многочисленной прислуге; и в конце концов в доме не осталось никого из слуг, кто знал бы молодого лорда Каслвуда в то время, когда он еще жил в Англии.
План полковника Эсмонда и замышляемый им смелый шаг требовали, чтобы как можно меньше людей было посвящено в тайну. Кроме членов семьи, она была известна лишь трем или четырем лицам и сохранялась безупречно.
Десятого июня 1714 года курьер мистера Прайора, прибывший из Парижа, привез письмо от лорда Каслвуда, адресованное его матери, в котором милорд виконт извещал, что запутался в денежных делах, чему виною, как он к стыду своему должен признать, карточная игра и иные безрассудства, и что вместо пышных празднеств, которыми он намерен был ознаменовать свое пребывание в Каслвуде, нынешний год ему предстоит вести жизнь скромную и бережливую. В этой части письма бедного Фрэнка не было ни единого слова вымысла, можно было не сомневаться, что он и его долговязые шурья издержали денег куда больше, чем следовало, в прозакладывали все доходы с каслвудского поместья, которым любящая мать, во время своего опекунства, управляла столь разумно и осмотрительно.
Здоровье милой Клотильды, говорилось далее в письме, слабовато, и врачи советуют ей дожидаться родов в Париже. Будучи поэтому вынужден ехать один, без ее милости, он намерен немедленно пуститься в путь в сопровождении одного лишь слуги и числа семнадцатого либо восемнадцатого июня думает быть уже в доме своей матери, к каковому сроку и просит вызвать адвокатов из Грэйз-Инн, а также каслвудского управляющего со всеми отчетами по имению, дабы он мог в кратчайший срок покончить с делами, получить ту сумму, которая ему необходима, и поспеть в Париж к родам виконтессы. Далее шли кое-какие парижские новости, приветы родственникам, и на этом письмо заканчивалось. Оно было сдано на почту уже в Англии, и, без всякого сомнения, как французская, так и английская полиция озаботилась снять с него копию, что и требовалось.
Два дня спустя из Франции было отправлено еще одно письмо, на этот раз прямо по почте и также без всяких предосторожностей, и в этом втором письме, за описанием последней придворной моды, шли следующие строки, в которых никто, кроме лиц, знавших условный шифр, не вздумал бы искать тайного смысла:
'(Король воспользуется) советами врачей и в четверг примет прописанное ему лекарство. Здоровье его величества за последнее время несколько улучшилось, но его беспокоит несварение желудка, происходящее от неумеренности в пище. Madame Ментенон цветет по-прежнему. В Сен-Сире давали трагедию monsieur Расина. На представлении был герцог Шрусбери, посол нага мистер Прайор и вся английская знать, проживающая здесь. Говорят, с (паспортом лорда Каслвуда) вышло много хлопот; некий ювелир предъявил милорду иск за серебряный сервиз и жемчужное ожерелье, заказанные для mademoiselle Меруэль из Французской Комедии. Прискорбно думать, что подобная слава о поведении наших молодых дворян распространится за границей (и достигнет Англии). Mademoiselle Меруэль заключена в Fort l'Eveque; говорят, она заказывала не только посуду, но также мебель, карету и лошадей — и все это (под именем названного лорда), о беспутстве которого и не подозревает злополучная виконтесса.
(Его величество будет) праздновать в скором времени восемьдесят вторую годовщину своего рождения. Готовятся большие придворные торжества. Мистер Прайор весьма удручен отказом выслать ему из Англии парадную посуду. Здесь все в восторге от портрета виконта Каслвуда, который считают подлинным шедевром Риго. Видел ли ты его? Полагаю, он должен (находиться в доме леди Каслвуд на Кенсингтон-сквер). Среди английских художников нет ни одного, кто мог бы создать подобное произведение.
Наш бедный друг аббат содержался в Бастилии, но сейчас его перевели в Консьержери, (где его могут видеть все его друзья; но они должны спрашивать) всякий раз особого разрешения на это свидание. Будем надеяться, что тюрьма поможет бедняге одуматься.
Вся эта история с ювелиром задержала отъезд (лорда Каслвуда); но теперь уже все улажено, и он на днях отбудет в Англию.
Письмо, кажется, вышло отменно скучное. У меня трещит голова после вчерашней попойки с Мэтом и еще кой с кем, но пьяный или трезвый я остаюсь
всегда преданный тебе ***'.
Все содержание этого письма представляло собою праздную болтовню, за исключением слов, которые я здесь поставил в скобки; и однако же в нем заключалось важнейшее известие. Те, кто был посвящен в тайну шифра, узнали из него, что _король воспользуется паспортом виконта Каслвуда и достигнет Англии под именем названного лорда. Его величество будет находиться в доме леди Каслвуд на Кенсингтон-сквер, где его могут видеть все его друзья, но дни должны спрашивать лорда Каслвуда_. Такие послания могли прочесть и мистер Прайор и кто угодно из наших союзников-французов, и оно не возбудило бы у них ни малейшего подозрения; а между тем известные лица в Лондоне почерпнули из него все подробности касательно готовившегося события, а будущим читателям моих записок оно разъяснит, в чем состояло предприятие, которое задумал и над осуществлением которого неустанно трудился полковник Эсмонд. Быстро и без всякого шума свершить одному то, ради чего составлялись бесчисленные заговоры, плелись тяжеловесные интриги по всей стране; осуществить план, о котором покуда лишь толковали якобитские вожди; привезти принца Уэльского в Англию открыто, на глазах у всех, под самым носом у Болинброка, только что скрепившего своим именем объявление, расклеенное на всех стенах и обещавшее пятьсот фунтов тому, кто обнаружит и задержит принца, — таков был ход, который сделать и тем выиграть партию могло показаться заманчивым любому смельчаку; правда, проигрыш повлек бы за собой суровую расплату, но наше семейство готово было рискнуть всем ради заманчивой надежды на успех.
Впрочем, никто из участников этого предприятия не склонен был относиться к нему, как к игре, кроме разве главного игрока, который в той же мере наделен был скептицизмом, как и большинство государственных деятелей из его современников. (Найдется ли в Англии хотя бы один государственный деятель, который бы безоговорочно верил в свою партию? И есть ли хоть один, который, при всех своих сомнениях, не стал бы бороться за нее?) Молодой Фрэнк готов был вступить в борьбу без долгих размышлений; он был якобитом потому, что якобитом был его отец; все Эсмонды были роялистами. По первому же знаку он закричал бы 'боже, храни короля Иакова' перед носом у дворцовой стражи или же посреди Стрэнда; что до женщин, то, как это всегда бывает в таких случаях, ими руководили не столько политические соображения, сколько фанатический пыл; их рвение было подлинной страстью, и госпожа Эсмонд и дочь ее с радостью умерли бы за дело, которому служили. Не раз, вспоминая времена короля
