Нигде не видно огонька; Лишь месяц нам издалека Попутно светит. Страшно мне В глухой, безлюдной стороне, И робко бредит мысль моя: Не с мертвецом ли еду я? 'Да скоро ли?' — 'Проедем мост, А там, близ станции, погост'.3 Погост… кладбище… Черт возьми! 'Людмилу' я читал с детьми И хохотал до слез. Теперь Мне не смешно. Свирепый зверь Не напугал бы так меня, Как мой ямщик. Он, наклони Тоскливо голову, дрожит, — А тройка медленно бежит… Через кладбище путь лежит.4 Вдруг мой ямщик махнул рукой И 'Со святыми упокой' Запел протяжно… 'Замолчи И не пугай мня в ночи!' — 'Я не пугаю, я молюсь. Ты, господин, сиди — не трусь! Две вёрсты живо промелькнут…' И мой ямщик, отбросив кнут, Вдруг на кладбище побежал; И видел я, как он лежал Там на могиле, весь в снегу, Потом вернулся, ни гугу, На козлы сел, кнутом махнул И тихо, жалобно вздохнул.5 'Ямщик!' — 'Чего?' — 'Скажи, о ком Молился ты сейчас тайком?' — 'О муже…' — 'Как?!' — 'А почему ж Не помолиться, если муж Здесь погребен? Он в ямщиках Служил и на моих руках Скончался. С парою сирот Осталась я. Решил народ, Что я бабенка — не урод, Что у меня сильна рука: Могу служить за ямщика… Ну, живы будем — не умрем… Теперь махнем по всем по трем!'6 От бабы получив урок В крещенский зимний вечерок, Теперь не верю в мертвецов, Но верю в женщин-молодцов… Ты, днесь крестившийся, спаси Страдалиц женщин на Руси!
'Беда тому, кто любит гнев, Кто род людской влачит на плаху: Он не увидит гурий-дев И не приблизится к аллаху. Беда тому, кто, словно зверь, За человеком-братом рыщет: Пророк пред ним захлопнет дверь, А балагур его освищет…' Так пел поэт перед дворцом Калеки грозного, Тимура. 'Хромой', с пылающим лицом. Сказал: 'Словите балагура!' Певца к Тимуру привели. 'Раскайся в балагурстве глупом,
