Когда они доехали до перекрестка с указателем «Кершолен», Люк поразил Мадлен, свернув на эту дорогу.
— Люк, что ты делаешь?
Он ухмыльнулся.
— Немножко терпения. Будь хорошей девочкой. Ты будешь приятно удивлена, я обещаю.
Не мог же он совершить такую глупость, как покупка и восстановление старого дома? Об этом и думать нечего.
К поместью они подъехали почти в полной темноте. К удивлению Мадлен, их встретили не только распахнутые ворота, но и очищенный от сорной травы въезд. За воротами открылся просторный двор, огороженный стеной из серого камня. Вдали стояла конюшня. Усадьба была запущенна. У дома отсутствовало крыльцо, и декоративные колонны были разрушены. Как мрачно тут!
— Люк, — воскликнула Мадлен, — объясни, зачем мы здесь?
— Чтобы провести нашу первую ночь, — сказал он, въезжая в ворота.
Мадлен тяжело вздохнула и, подавшись вперед, присмотрелась. Единственным знаком гостеприимства явился свет в окне рядом с дверью.
— Так ты знаешь владельца?
— Несомненно. Это наш дом, Мадлен, наша усадьба. Вот какое наследство оставил тебе Филипп… Надеюсь, слуги сделали все как следует. Я предупредил, чтобы они ждали нас к этому времени…
Мадлен едва верила своим ушам. Филипп завещал Кершолен ей, то есть не совсем ей, а ее мужу. Но оказалось, что ее это не радует. Она предпочла бы жить на уютной ферме, а не в этом темном и мрачном доме Ее определенно пугала мысль стать хозяйкой такого дома. Как могла она чувствовать себя здесь свободно, когда ее родители были подданными Филиппа и жили в жалкой хижине?..
— Ты давно узнал об этом? — слабым голосом спросила она.
— Перед смертью Филиппа… Но сначала я пропустил его слова мимо ушей. — Люк улыбнулся. — Пока не пришлось подумать о том, где нам жить.
— И тебе ни разу не пришло в голову поделиться со мной?
Он ответил не сразу — только уже выходя из кареты:
— Я хотел сделать тебе сюрприз.
Быстро подойдя к двери, Люк резко постучал в нее молоточком. Потом вернулся к карете и подал руку Мадлен. Она выбиралась медленно, ноги ее затекли от долгого сидения. Свет в окне стал ярче. Донесся звук отодвигаемого засова, и дверь распахнулась. Средних лет женщина в темном платье и со свечой в руках присмотрелась к ним, потом неуверенно улыбнулась. Ее лицо казалось суровым и жестким в свете свечи. В глубине холла со скрипом отворилась еще одна дверь, и из нее показался мужчина. Он тоже был не молод. Одернув рубаху, он пошел им навстречу.
— Вот, познакомьтесь: ваша новая хозяйка — госпожа Валери, — сказал Люк, обращаясь к супругам Лебрун, которых он нанял незадолго до этого в качестве слуг.
Мадлен была шокирована таким представлением. Слава Богу, что ее еще не назвали графиней! Она заставила себя поприветствовать чету, решив не показывать своей неловкости.
— Ваша комната готова, — сказала Люку мадам Лебрун. — Провести вас туда или хотите сначала поесть в гостиной?
— Мы пойдем в свою комнату, — ответил Люк, беря Мадлен за руку. — Потом, обращаясь к мсье Лебруну, приказал: — Внесите в дом наши вещи и позаботьтесь о лошадях.
Мадам Лебрун повела их по широкой каменной лестнице, начинавшейся в дальней части холла. Со стен на них мрачно взирали потускневшие, писанные маслом портреты предков Филиппа. На Мадлен нахлынули воспоминания. Как страшно ей было в первый раз идти за Филиппом по этой лестнице! Она внутренне усмехнулась схожести тех ощущений с нынешними. Сейчас ей было так же тревожно, как и тогда, и так же, как и тогда, на душе скребли кошки.
Поднявшись на второй этаж, их проводница свернула направо по коридору. Навощенные полы кое-где были покрыты ветхими коврами. Казалось, они вот-вот расползутся. Вдоль одной стены коридора шли высокие окна во двор. Вдоль другой — четыре двери, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Мадам Лебрун открыла третью по счету дверь и отступила, пропуская Люка и Мадлен.
Им предстала старомодная комната, темная, с низким потолком, пересеченным тяжелыми балками, и с поблекшими гобеленами на стенах. Здесь стояла массивная кровать, накрытая какой-то темно-красной тканью, туалетный столик с небольшим зеркалом и пара стульев с бархатной обивкой. Ничто тут не напоминало об элегантности обстановки парижской квартиры Филиппа.
Отдельные предметы мебели даже не соответствовали друг другу, поскольку были собраны из разных мест. Впрочем, в комнате было чисто, а в камине уютно горел огонь. Мадлен это обрадовало, потому что, несмотря на солнечный день, к вечеру становилось довольно холодно.
— Все сделано, как вы велели. — Мадам Лебрун жестом указала на дверь, ведущую, очевидно, в соседнюю комнату. — Камин в гардеробной тоже горит. Если захотите, есть вино и коньяк.
Люк отпустил служанку, и Мадлен, повернувшись к камину, стала смотреть на огонь. В тишине комнаты слышно было, как потрескивают и шипят сырые дрова. Она чувствовала себя растерянной и чуть ли не обманутой. Ничего этого Люк не обсуждал с ней.
— Мадлен, что-то не так? — спросил он.
— Да! — Она глубоко вздохнула, прежде чем обернуться к нему. — Люк, я чувствую себя неловко здесь.
— Неловко? — Он был удивлен. Очевидно, ему это никак не могло прийти в голову. — Ты будешь тут хозяйкой.
— Крестьяне вспомнят меня! Он ухмыльнулся.
— Ты изменилась, Мади, поверь. Они тебя не узнают. Им известно только, что ты — госпожа Валери. Они не станут задавать вопросов.
— А если станут — что тогда?
— Я не хочу это обсуждать, — неприятным голосом сказал он, сужая глаза. — Ты моя жена. Ты — графиня!
Мадлен раздражала его манера то вспоминать, то забывать титул в зависимости от обстоятельств.
— А эти слуги, они давно в доме? — сухо спросила она.
— Да нет, Лебруны здесь люди новые. Прежняя пара, служившая в доме, когда я здесь появился впервые, обрадовалась возможности переехать к своей дочери в Ванн. Нет ничего хуже старых слуг при новых хозяевах.
— Ты мог бы обсудить все это со мной — взорвалась Мадлен. — Так же, как и сказать, какое у меня приданое — Она раздраженно сорвала плащ и бросила на стул.
— Сядь, Мадлен, — спокойно сказал он. — Я принесу тебе выпить. Кажется, у тебя расшалились нервы.
Нервы! Мадлен готова была задушить его. Она имела не один случай познакомиться с его надменной самоуверенностью, но теперь он превзошел самого себя. Тем не менее, она повиновалась и сидела в ледяном молчании, пока он ходил в гардеробную.
Люк вернулся через несколько минут с двумя бокалами белого вина. Один он подал ей, а другой поставил на каминную полку. Зайдя за спину Мадлен, он обнял ее за плечи и стал их поглаживать. При всей своей досаде, Мадлен не могла не реагировать на его прикосновения. Она постанывала от наслаждения и даже не заметила, как в комнату вошел слуга с сундуком. Когда Люк нагнулся, чтобы поцеловать ее в шею, губы его обжигали, как угли.
— Ты, наверное, устала, — тихо сказал он. — Иди приготовься ко сну.
Взяв бокал, Люк еще раз взглянул на Мадлен, прежде чем сделать добрый глоток вина. До сих пор ей не приходило в голову, что он может нервничать так же, как она, испытывать ту же тревогу. Он столь тщательно готовился к этой минуте, но вот теперь не мог избавиться от неловкого чувства, что все получается не так. Мадлен топорщится, как ежик, именно тогда, когда он хочет от нее любви и нежности.
Сидя у камина, он налил еще бокал вина и постарался убедить себя, что пьет не для поднятия духа. С