Родственники Мадлен восприняли сообщение о предполагаемом ее замужестве довольно неоднозначно. Люку пришлось официально испрашивать у Лемуа-старшего разрешения на брак, хотя сам старик считал это уже fait accompli[19]. Они с женой любили Люка и даже восхищались им, но не могли не испытывать сомнений относительно последствий такого неравного брака.
Свадьбу решили справлять с соблюдением всего обряда. Правда, здесь возникали кое-какие трудности, которые следовало обойти. Поскольку приходский священник присягнул светской власти, то для совершения церемонии он не подходил. Если бы он обвенчал Мадлен, в глазах церкви это не было бы настоящим браком. И все же проблему можно было решить. Священник, служивший рождественскую мессу, по-прежнему скрывался в их краях, и тетушка была уверена, что сможет договориться с ним о совершении обряда. К сожалению, ради сохранения тайны свадьбу планировали проводить при малом стечении народа. Это вполне устраивало Люка, не имевшего здесь друзей, которых он хотел бы пригласить, а также заинтересованного в неразглашении своего имени. Мадлен понимала это, и все же не могла избавиться от мысли, что он стыдится ее.
— Да он ведь предложил тебе выйти за него замуж! — урезонивала ее тетушка. — Сама подумай, как сильно он должен любить, чтобы сделать это!..
Мадлен хотела надеяться, что это сущая правда. Временами Люк был так нежен и заботлив, что она почти верила в его любовь, и все же он никогда не произносил этого слова.
— В прежние времена это был бы неслыханный брак, — продолжала тетушка. — Пусть твой избранник потерял дом и титул — все равно он стоит гораздо выше нас, и, вероятно, он гораздо богаче, чем мы даже можем представить…
До этого момента Мадлен не задумывалась над финансовым положением Люка. Она знала, что у него есть деньги на фураж для лошадей, да и себе он не отказывал в разных мелочах. Разумеется, он должен был получать доход от своего парижского дома и от земли в Нормандии, но ясно, что этих средств не хватало для того, чтобы отстроить поместье, иначе он бы не жил на ферме. Тем не менее, она полагала, что их ожидает достаточно обеспеченное будущее.
Следующие недели были самыми счастливыми и самыми ужасными в ее жизни. Временами Люк бывал нетерпелив и властен, временами — нежен и ласков. Они поссорились из-за свадебного платья. Мадлен настаивала на том, чтобы его сшили она с тетушкой, Люк же говорил, что в этом нет надобности. В Ванне есть искусные портные, и он не видел причин, мешающих заказать свадебный наряд одному из них. В конце концов, он буквально притащил ее в город и уговорил сделать заказ. Однако когда он хотел еще и оплатить расходы, Мадлен решительно воспротивилась: уж в этом-то он не мог своевольничать!
Времена стояли смутные. Как раз тогда, когда Люк и Мадлен привыкали друг к другу, обстановка вокруг была неспокойной. Боевые действия развивались неудачно для Франции, и Конвент объявил призыв тридцати тысяч рекрутов. Каждая провинция, включая и Бретань, должна была представить свою квоту. Это еще не была всеобщая мобилизация, но в случае недостатка добровольцев соответствующее количество предстояло выбрать по жребию, в котором участвовали все без исключения неженатые мужчины и бездетные семейные в возрасте от восемнадцати до сорока лет. Излишне говорить, что в этот период число браков резко возросло, и Мадлен подумывала о том, чтобы ускорить собственное венчание.
Впрочем, Люк не был зарегистрирован в провинции, что в данном случае оказалось кстати. После гибели маркиза де ла Рюэри он видел во французской армии врага и поделился с Мадлен своей решимостью скорее примкнуть к эмигрантам, нежели стать республиканским солдатом. Дрожала и тетушка. При одной только мысли о том, что жребий может пасть на одного из ее сыновей, ей становилось плохо. Ги недавно исполнилось восемнадцать, и его заявление о том, что он лучше преступит закон и будет скрываться, чем пойдет в армию, не прибавляло покоя матери.
Недовольство крестьян, в конце концов, нашло выход в массовых беспорядках. Возникало множество инцидентов, подобных тому, в котором участвовали в прошлом году Люк и Ги. Производивших набор офицеров избивали, а их столы ломали. В некоторых местах убивали республиканских чиновников и угрожали их семьям. Одним словом, молодежь Бретани и Вандеи ясно дала понять, что не уйдет своей волей с родной земли.
Ни Люк, ни Мадлен не одобряли беспорядков, потому что в их памяти слишком живы были воспоминания о парижских событиях. Безрассудство и жестокость там и тут одни и те же, довольно резко втолковывал Люк молодому Ги, хотя причины и разные. Постепенно некоторые повстанцы собирались в более организованные отряды, совершавшие рейды по окрестностям и нападавшие на республиканцев в городах.
Жребий, однако, миновал семейство Лемуа, и оба парня остались на ферме. Но Ги был недоволен: несколько его друзей присоединились к отряду повстанцев, и лишь привязанность к отцу и матери помешала ему сделать то же.
И еще одна вещь беспокоила Мадлен — дружба Люка с Жоржем Кадудалем. Кадудаль, старший из десяти братьев и сестер, обладал впечатляющей внешностью и живым умом. Бывший студент-гуманитарий Ваннского коллежа, он умел поддержать интереснейшую беседу на любую тему, чем и привлек в свое время Люка. Сейчас он был тесно связан с повстанцами, и Мадлен боялась влияния, которое он может оказать на Люка. Она поделилась своими опасениями с Ренаром, когда тот снова появился на ферме.
Ренар рассмеялся.
— О Боже, Мадлен! Разве я не говорил тебе, что твой Люк — один из предводителей? Жорж не влияет на него. Скорее — наоборот. Твой жених уже участвует в движении, и ты ничего не можешь изменить. Если тебе нужен хозяйственный муж, не интересующийся ничем, кроме работы на ферме, то твой брак будет ошибкой.
Люк отказался обсуждать с ней этот вопрос, сказав только, что никакой опасности не существует и он знает, что делает. Кроме того, при всяком удобном случае он совершенствовал свою способность целовать ее до умопомрачения, что прекращало любые расспросы.
Приближался май, месяц их свадьбы. К этому времени оставался нерешенным лишь вопрос о будущем доме. Мадлен предлагала снять небольшой домик в Ванне, однако дядюшка и тетушка предостерегали ее от поспешных поступков. Они настаивали, чтобы молодожены пожили какое-то время на ферме. Как ни странно, Люка вполне устраивал именно этот вариант.
— Мы без труда обоснуемся, где захотим, — говорил он. — Пока же вокруг все так ненадежно, что лучше выждать. На худой конец не следует забывать о твоем приданом…
Мадлен совершенно забыла о том, что Филипп оставил ей приданое, и очень удивилась, что Люк помнит. По его многозначительной улыбке она догадалась, что он осведомлен в этом вопросе гораздо больше, чем она. Ничего удивительного, учитывая их с Филиппом дружбу.
— Тебе известно, насколько оно велико? — с любопытством поинтересовалась она, думая, что ей спокойнее будет выходить за него, если состояние значительно.
Они сидели под весенним солнышком на берегу реки, и Люк был занят более невестой, чем ее приданым.
— Не забивай этим свою хорошенькую головку, — сказал он, проводя пальцем по ее носику. И лукаво добавил: — Я женюсь на тебе не ради приданого.
Мадлен вспыхнула и оттолкнула его, когда он попытался обнять ее. Люк недоуменно посмотрел на нее. После работы он переоделся в чистую рубашку и кожаные штаны. Лицо его сильно загорело, что, может быть, не соответствовало моде парижских гостиных, но Мадлен казалось необычайно привлекательным. Легкий ветерок шевелил его темные волосы, и Мадлен подумала, что мужчине просто непозволительно быть таким красивым. Ну как можно устоять перед этаким красавчиком?
Она виновато улыбнулась.
— Я злюка, да, Люк? Это, наверное, предсвадебная лихорадка…
Он притянул ее к себе, поцеловал, а потом прижал еще теснее и зарылся лицом в ее волосы.
— Я не доживу до свадьбы, — хрипло сказал он. — Умру от нетерпения.
Временами Мадлен была готова уступить этому нетерпению, но все же решила дождаться свадьбы. В глубине ее души сидел страх, что если она отдастся до свадьбы, то свадьба может и не состояться. Это
