желтый песок. Дальше бревенчатый обвод орудийного окопа — несколько бревен встали дыбом, сбитые взрывной волной… Неподвижное тело в светлой форме… пулемет со здоровенным барабаном, кто-то рядом возится… дальше простор летного поля…
Нет, не догнал. Кусты опушки словно вышвырнули из-за себя фигурку, — пухлую, мягкую в пятнистом балахоне, она замахнулась, нелепо занося локоть…
Гранату Алексей не увидел — уловил, как падает на землю старшина, плюхнулся сам — гадина-рация жестко двинула по спине. Трофимов застонал — стон слился с хлопком «лимонки». Вроде добросила Мариша…
Свистнули осколки, с сосен, уже облысевших от взрыва бомбы, хиленько посыпалась хвоя. И завыли — там вдалеке, — закричали люди. Финны в атаку поднялись, что ли?
Черт его знает, что там с атакой, но влупили по опушке крепко. Пулемет, да, похоже, не один. Это по Марихе — финны видели, как выскочила…
Алексей полз к опушке — над головой свистели пули, тукались в стволы. В пулеметном окопе кто-то стонал. А старшина распласталась почти на открытом. Что ж она? Отползала бы…
Трофимов со стоном свалился в крошечный окопчик — наблюдатель у финнов здесь, должно быть сидел. Котелок, песком закиданный, газеты какие-то…
Марина стреляла, головы поднять не могла — просто строчила в сторону, где блеклые огоньки вспыхивали. Да там метров двести, разве достанешь?
— Сюда ползи! Слышишь?
Трещит ППШ старшины — очередь длинная, безрассудная. Смолк автомат, донесся голос Мариши: кричала, повторяла одно и то же матерное.
Не услышит. Не в себе.
Алексей, качнувшись — рация все тянула назад, останавливала, — оперся локтями о низенький бруствер. Поймал на прицел огонек побольше — дергался левее алых всполохов пожара. Надо бы экономнее, эх, забрал лейтенант диск…
На очередь сзади старшина обернулась. Алексей махнул:
— Это я. Отползай, прикрою…
Сообразила, заелозила быстро, но неловко. Тьфу, совсем их не учат. Загнали бы, как положено, в запасной полк…
— К кустам давай, не сюда! Прижмут… — Алексей бил коротенькими. Пусть сюда смотрят, отвлекутся…
Ползла… капюшон сбился, в волосах иглы сосновые, щеки блестят, глаза распахнуты:
— Леха, я…
— К кустам, к кустам, давай! Уходим!
Отвлек, однако — очередь легла близко, звякнула пуля о ведро с пустыми гильзами. Собирали пустышки финны, экономные…
— Лешка! — трещали кусты. Нет, это не старшина, а медведик какой-то.
— Иду. — Алексей выбрался из окопчика. Пригибаясь, уберегая горб рации, побежал к ельничку. Несильно стукнуло в спину…
…Когда Шведова швырнула гранату и упала, Женька прикусил губу. Не добросила, точно. Зенитный автомат, хоть и был заметен только по факелу из ствола, где-то чуть дальше должен был стоять. Но тут граната лопнула, на миг озарив бревна окопа…
Женьке казалось что орут все: и финны вопили что-то невнятное, и Коваленко ревел, и стрелять сразу начали от машины, и с той стороны полосы.
— Бегом, марш! — пронзительно взвыл Попутный.
Двое из финнов метнулись в сторону, к грузовику — майор выстрелил в спину одному, второй задрал руки и с невнятным криком побежал правильным курсом — к опушке. Женька пихал автоматом своих:
— Im Laufschritt, marsch, marsch![103]
До опушки было рукой подать. Но кто-то падал, кто-то орал и катался по умятой траве… Через него перепрыгивали… Свистели пули…
Женька проломил еловые лапы, рухнул, рядом падали финны. Трое… Левее тоже были живые. Хрипел на кого-то Торчок:
— Куда, курицын сын! Отож ползи, убьют…
…Ползли, Женька, финны… Еще один аэродромщик прибился, с рассеченной щекой. Столкнулись с Торчком — ефрейтор двоих сохранил: пухлый финн, похожий на учителя младших классов, кашлял и вытирал слезы, второй зажимал кровящий нос.
— Отож шустрый, — отдуваясь, пояснил ефрейтор. — Бечь собрался, еж лесной. А я, Евгений, думал, уж хана нам.
— Похоже было, — согласился Женька. — Наши-то?
— Майор был цел. И морской наш тож. Стороной фиников гнали…
Через несколько минут командование обнаружили. По стонам. Страдал не Попутный, а очкарик- связист — насквозь ему ладонь прошило. Еще под опекой майора было трое пленных — все, что уцелело на взлетной и не сбежало из блиндажной добычи.
— Что вы там хрустите? — сердито поинтересовался майор. — Уходим срочно. На пятки сядут, стряхивай потом.
— А Коваленко? — растерялся Женька.
— У него спецзадание. Он меня, понимаете ли, предупредил. Морская душа, кобелиная порода. Все, стройте личный состав и маршируем…
В кронах сосен еще пощелкивали редкие пули. Тарахтел пулемет…
Приемы транспортирования раненых Марина помнила дурно. Впрочем, мертвые — не раненые, им спокойнее. Лешкин маскхалат трещал, но выдерживал — новый, крепкий, что ему… Стоптанные каблуки сержантских сапог тянули две параллельные борозды по хвое. И рация мешала. Вот сундук проклятый.
Старшина замерла на корточках, прислушиваясь. Шорох вроде слышала? Нет, показалось. Хрип собственных легких оглушал. Там, за спиной, стрекотал пулемет, постукивали винтовки. Утихает. Ушел кто-то из наших? Едва ли, там, на взлетной, все и остались.
Шведова потерлась о плечо мокрой щекой и ухватила мертвого за ворот. Поехали, Лешка…
Бороздили хвою сапоги мертвого. Как от дрезины след. Марина протащила еще, оставила тело. Пошатываясь, побрела затирать следы. Вот же, мать их, и веткой неудобно, а подошвами еще хуже. Громко хрустнуло за кустами. Марина упала на колени, лапнула автомат…
— Ты спокойнее, — приглушенно сказали из сумрака. — Свои.
Старшина сидела, выставив автомат, опертый диском о колени — ствол от вдохов-выдохов гулял в поллеса. Коваленко посмотрел, подал руку, помогая встать:
— Давай ствол, натаскалась.
— Это Лешкин, — зачем-то объяснила Марина, отдавая автомат. — Мой пустой был.
— Мой тоже. Бросил. Эх, коллекционная трещалка была, — старший лейтенант вздохнул.
— Там-то что? — Старшина мотнула дергающимся подбородком в сторону аэродрома.
— Мы ушли. Финнов сколько-то прихватили. Догонять майора нужно.
Стояли над мертвым радистом.
— Наповал, значит, — пробормотал Коваленко. — И агрегат не защитил.
— Две в спину. Через сердце одна прошла.
Старлей из заграничного Калининграда кивнул. Видно, понимал, что раз через сердце, значит, повезло.
Комары садились на лицо Лехи Трофимова — не поняли еще, что мертвый. Щеки впалые, бинт грязноватый — и правда как живой. Марина думала о том, что на катере нужно было парню повязку поменять. Забыла. Еще забыла, что некоторые после смерти красивее становятся. И это правильно. Уходят
