Сегодня в магазине появилась Шарон Ботт. Прикатила в Эванс за нарядом для парада Гленна. Шарон доставала из сумки просторные одеяния и кокетливо прикладывала их к себе. Розовый пиджак мог бы украсить бегемота, а брюки с широченными штанинами запросто налезли бы на слона.
Представил Шарон мистеру Карлтон-Хейесу – вот они и встретились, две стороны моей натуры. Шарон Ботт, мать моего первенца, незаконнорожденного Гленна, олицетворяет алчность и слабость моей плоти, а мистер Карлтон-Хейес воплощает мое интеллектуальное и рассудочное «я».
Шарон оглянулась вокруг:
– Ой, скоко книжек!
И хихикнула, словно мы с мистером Карлтон-Хейесом разбазариваем свое время на легкомысленное и пустое занятие.
Я сказал, что Гленн пригласил нас на вечеринку в пятницу отпраздновать завершение начального курса боевой подготовки.
– Придется возвращаться за полночь, – посетовала она.
Я ответил, что не собираюсь ехать из Суррея ночью, поскольку плохо вижу в темноте, и предложил переночевать в гостинице.
Шарон чуть в обморок не упала от счастья.
– Гостиница! – вскрикнула она. – Супер! – Затем лицо ее омрачилось. – Но, Ади, мне нечем заплатить за гостиницу. Да и боюсь я спать в номере одна.
Я не отпустил ее, пока не уговорил купить стопку книг Барбары Картленд, от которых мистер Карлтон-Хейес давно мечтал избавиться.
Потом позвонил Лесу справиться насчет машины.
– Человечек все еще в моторе, – сказал Лес.
Опять еду на автобусе.
Сегодня утром звонил Лесу. Он сказал, что человечек либо помер, либо сбег.
На заднем плане раздался хриплый мужской гогот.
– То есть вы починили машину и я могу ее забрать? – уточнил я.
– Сейчас она на полевых испытаниях, – ответил механик. – Приезжайте часиков в пять.
В 3 часа пополудни мы с мистером Карлтон-Хейесом оформляли витрину – на тему Ближнего Востока. Подняв глаза, я увидел, что на стоянке для инвалидов припарковалась моя машина, из нее вылез юнец в спецовке и направился в магазин «Солдатский сундучок».
Я тут же набрал номер Леса. Тот пустился в объяснения, мол, одному из его парней шепнули, что в Лестер завезли новую модель кроссовок «Адидас» и надо поторопиться, ведь кто поспел, тот и съел.
– Да будет вам, мистер Моул. Ведь и вы когда-то были молодым.
Я холодно уведомил, что мне тридцать четыре.
– Тогда извиняйте, – сказал Лес. – Я-то думал, вы много старше.
Похоже, работа с антиквариатом преждевременно меня состарила.
Забрал машину после работы. Лес взял с меня 339 фунтов минус бензин, потраченный на поездку в «Солдатский сундучок». Расплатился с ним по карточке «ВИЗА».
– Я вам забесплатно дам освежитель воздуха, пахнет рождественской елкой, – попытался задобрить меня Лес.
С трудом выдавил «спасибо».
Весь вечер пытался забронировать три дешевых гостиничных номера в окрестностях «Тыловика», но в наличии имелись только безбожно дорогие люксы. Пришлось заказать два двухместных номера, один для родителей и один для себя и Шарон Ботт. Если понадобится, буду спать на полу Гостиница называется «Курорт Лендор».
Позвонил Пандоре, застав ее в тот момент, когда она собиралась идти голосовать по законопроекту о рабочем режиме членов парламента.
– Чего тебе? – прорычала она.
Я сказал, что если она натолкнется на Тони Блэра, пусть напомнит ему, что он все еще не ответил на мои письма.
– Так, я спешу, – оборвала меня Пандора.
Спросил, поддерживает ли она новый законопроект о рабочем времени или выступает против.
– Конечно, против! Изменить рабочие часы хотят только мамочки и папочки, которым, видите ли, необходимо лично укладывать своих деток баиньки. – И сурово добавила: – Всех парламентских баб надо стерилизовать сразу после вступления в должность.
November
День, когда мой сын Гленн стал настоящим солдатом.
Вчера проснулся на рассвете, принял душ, заварил чай, отнес родителям. На тумбочке у кровати отца заметил бутылку вина и два бокала. Телевизор работал со вчерашнего вечера. Долго не мог их разбудить.
Даже забеспокоился, а вдруг они оба одновременно впали в кому, ведь бывают такие удивительные совпадения.
Велел им поторопиться. Отъезд назначен на 8.30, поскольку по дороге мне надо забрать костюм из химчистки, а потом заехать на другой конец города за Шарон.
Закрывая дверь спальни, услышал голос отца:
– Чур, я сижу впереди рядом с Адрианом.
У дома Шарон нас встретил ее новый сожитель – малый двадцати семи лет, звать Райан, вышел на крыльцо и уставился на машину. К груди он прижимал очередного младенца Шарон.
Тут в дверях появилась Шарон, в руках она держала: большой чемодан, сигарету, дамскую сумочку, черную бархатную шляпку зонтик, косметичку и перчатки.
– Господи! – прошептал отец. – Она как из того стишка про даму с картонкой и собачонкой.
Я вышел из машины и открыл багажник.
Ко мне приблизился Райан:
– Когда ты ее завтра привезешь?
Это зависит от погоды и плотности дорожного движения на магистралях, ответил я.
– Она должна вернуться к 12.30. У меня концерт в «Купер-хаус».
Его послушать, так он известный музыкант, за которого дерутся все телестудии Британии, но я-то знаю, что Райан зарабатывает шестнадцать фунтов в месяц, развлекая обитателей дома престарелых «Купер- хаус» песнями Веры Линн.
Дорога до казарм «Тыловик» заняла больше времени, чем я рассчитывал, поскольку мои пассажиры чуть ли не каждую минуту требовали остановиться, чтобы покурить. В костюм, рубашку и галстук пришлось переодеваться прямо в машине на автостоянке рядом с казармами.
Наконец я вылез из машины, и мама вскрикнула:
– А что это за белая фигня на твоих брюках?
Она поплевала на носовой платок и попыталась стереть пятна, но под воздействием химикалий они намертво пристали к штанам.
Большую часть дня я провел, прижав ладони к ляжкам – будто, завидев ребенка, готовлюсь нагнуться, чтобы потрепать его по волосам.
Высокий и очень породистый человек с россыпью медалей на груди, генерал Фробишер-Нэрн, обратился к толпе родственников и друзей с торжественной речью – мол, мы должны гордиться нашими сыновьями и дочерьми, которые будут служить своей королеве и стране.
Затем под звуки полкового оркестра туда-сюда маршировали молодые солдаты. Гленна мы увидели не сразу, первой разглядела его Шарон и расплакалась. Я обнял ее за плечи.
Отец снимал церемонию на миниатюрную видеокамеру.
И я очень даже возгордился, когда генерал Фробишер-Нэрн, проходя вдоль строя, остановился рядом с Гленном и проговорил с ним целую минуту.
Когда Гленн подошел к нам в актовом зале, где нам подали чай, я спросил, что сказал ему генерал.
