всем прочим. Полиция пока не приходила в офис, чтобы допросить меня по поводу марок. Возможно, Браун в конце концов отказался от уголовного преследования. Написал ему открытку с пожеланием выздоровления. Очередь на почте змеилась до входной двери, посему я вернулся на работу, взял марку из ящика Брауна, наклеил ее на открытку и помчался к почтовому ящику, дабы успеть к четырехчасовой выемке корреспонденции.

Костюм я купил не без труда. Продавец заявил, что у меня «необычно короткие ноги». Я не расписался на оборотной стороне карточки «Аксесс», поэтому у кассы возник идиотский конфликт. Вызвали управляющего. В магазине было полно женщин, которые покупали мужские трусы, но все они замерли и наблюдали, как меня унижают. После того как я выдал дату рождения бабушки и девичью фамилию матери, управляющий признал, что я действительно Адриан Альберт Моул, родившийся в Лестере, и соблаговолил продать мне темно-синий костюм, голубую рубашку и красный шелковый галстук.

– Мы должны быть осторожны, сэр, – оправдывался он.

Я заметил, что впредь тоже буду осторожным и ни за что больше не зайду в их магазин. Но заметил я это тихо, себе под нос. Управляющий вполне мог отобрать у меня вещи. Судя по роже, он из таких.

Пандора носит вязаную шапочку с помпончиком. Уши ее, как я и опасался, похожи на половинки блинов, присобаченные к голове. Она отказывается объяснить причину своего поведения. Лишь твердит: «Я должна была это сделать».

Голова зудит. Чесался всю ночь.

Рано поутру зашел мистер Патель, наш поставщик прессы, со счетом. Заявил, что не уйдет, пока мы не заплатим. К моему ужасу, я обнаружил, что счет составил сто сорок три фунта и девять пенсов! Ответственность еженедельно оплачивать нашу прессу лежит на Джулиане; очевидно, он пренебрег своим долгом. Я налил мистеру Пателю чаю на кухне, потом постучался к Джулиану, вошел и осведомился, куда он дел деньги на газеты.

– Потратил, мой дорогой мальчик, потратил. На пару туфель от Гуччи. Не смог устоять. Прости.

Я спросил мистера Пателя, возьмет ли он туфли от Гуччи вместо платы, но он глянул на меня, как на идиота:

– У меня достаточно обуви, мне нужны деньги. На кухне появился Джулиан в шелковом вышитом халате:

– Это не просто ботинки, мистер Патель, это произведение искусства. В таких вы станете королем оксфордских продавцов прессы. А возможно, вас даже изберут председателем Федерации торговцев периодическими изданиями или еще кем.

– С вас сто сорок три фунта, – ответил мистер Патель. – Девять пенсов я вам прощаю.

– Нету, старина, – улыбнулся Джулиан. – Денежки тю-тю. Все промотал. В обувном магазине. Какой скандал!

В туалете спустили воду, и на кухне возник Роки. Левый карман его брюк сильно оттопыривался. Было ли это свидетельством утреннего сексуального возбуждения или в кармане бугрился презренный металл? Я объяснил Роки ситуацию на пальцах.

– Так Джулиан вор! – осенило Роки. – Он хапнул нафы денефки и потратил их на какого-то Гуччи. Так не годитфа, Джул, – укоризненно покачал головой неандерталец, – я должен тебя хорофенько проучить.

Роки двинулся на Джулиана, и тот метнулся в ванную. А мистер Патель забился в угол под висячий плющ, когда Роки двинулся на него.

– Каков убыток, мистер Патель? – спросил Роки и вынул из кармана пухлую пачку банкнот.

Мистер Патель удалился, но прежде я отменил подписку на большинство газет и журналов: «Спектейтор», «Экономист», «Лиснер», «Бодибилдинг», «Сцена», «Панч», «Бог», «Эль», «Крутая тачка», «Гардиан», «Сан», «Дейли мейл», «Интерьеры» – с ними было покончено. Мы остались с «Индепендент», «Миррор», «Лондонским книжным обозрением» и «Частным сыщиком».[27] Пандора согласилась читать «Марксизм сегодня», «Интерьеры» и «Бог» в библиотеке. У Джулиана хватило наглости разгуливать сегодня в туфлях от Гуччи. Абсолютно бессовестный малый.

Первым потрясением стало то, что моего отца пригласили как на регистрацию, так и на саму свадьбу. Во второй раз я испытал шок, когда встретился взглядом с дохлой лисой, обвивавшей шею бабушки. Роки привез нас из Оксфорда на своей шикарной машине. Она такая большая, что при желании мы могли бы сыграть в бадминтон на заднем сиденье. Мы припарковались у Отдела регистрации на двойной желтой линии и вошли внутрь. Бабушка достала носовой платок, поплевала на него и стерла уголком копоть с моего лица.

– В этом костюме ты такой неотразимчик, – похвалила она.

Все попятились, когда в зал вошел Роки (Малыш) Ливингстон, а когда появился Джулиан, размахивая мундштуком, попятились еще дальше. Пришли родители Пандоры вместе с Бертом Бакстером. Мистер и миссис Сингх обсуждали с мистером и миссис О’Лири последнее безобразие, учиненное мусорщиками, а родители Мартина печально стояли в дальнем углу. Он у них единственный ребенок. Родителей матери пригласили, но они не явились – были заняты забоем индеек в Норфолке.

В зал вошла регистраторша, симпатичная бойкая женщина в лиловом платье с лиственным рисунком. Взмахом руки она указала на дверь, и в зал вплыли мать и Маффет с Рози позади (сестра была вылитой Лолитой!). Кое у кого лица сморщились: у моего отца, мистера Маффета и миссис Маффет.

На Мартине был жуткий костюм (розовый, цвета лососины), белая рубашка и галстук в красный горошек. С его ростом (высоким) и телосложением (худым) он напоминал обломок гранитной скалы. Не стану врать, мой дневник, мать выглядела старой. С помощью косметики и одежды – кремовый костюм, черные аксессуары, широкополая шляпа – она сотворила чудо, но ей так и не удалось скрыть разрушения, нанесенные временем. На вид она жениху в матери годилась.

Я сделал шаг вперед и присоединился к брачующимся. Я сознавал, что все глаза устремлены на мою спину, и потому старался не чесать затылок (зуд сводил меня с ума уже несколько дней). Регистраторша напевно мурлыкала, не закрывая рта, и не успел я глазом моргнуть, как уже надо было ставить подпись и лицемерно желать матери и отчиму всех благ. Миссис Маффет тихонько плакала в уголке.

– Если я сейчас не пописаю, то обмочусь, – во всю глотку брякнул Берт Бакстер.

А Рози, которую я приподнял, чтобы показать ей регистрационную книгу, завизжала:

– Мамочка, смотри, у Адриана в волосах что-то ползает!

Все шарахнулись от нас, кроме матери, которая принялась осматривать мою шевелюру прядь за прядью.

– Твоя башка кишит погаными гнидами! – произнесла она тихим зловещим тоном. – А у некоторых из них имеются крылья! Держись подальше от Рози.

И в то время, когда все гости пировали в банкетном зале «Британского легиона», я сидел у бабушки и мне в голову втирали вонючий лосьон «Приодерм». Бабушка орудовала в резиновых перчатках, и выражение лица у нее было противным.

Меня нет ни на одной фотографии. Джулиан прочел вместо меня речь и был вознагражден громким смехом и аплодисментами. (Сослаться с похвалой на автора он не удосужился.) В мужском туалете возникла небольшая потасовка между моим отцом и мистером Маффетом-старшим, но ничего личного: они подрались из-за последнего обрывка глянцевой туалетной бумаги. Роки, Джулиан и Пандора заехали за мной к бабушке. В Оксфорд мы возвращались в гробовом молчании. Машина провоняла запахом лосьона, который требовалось оставить на голове на сутки. Я решил больше не вести дневник. Кому нужен этот каталог моих несчастий? Какой в нем смысл?

2 часа утра. Пандора только что призналась, что обрила голову, потому что подхватила вшей. Никогда, никогда я не прощу ее за то, что она заразила ими меня! Ни за что. Моя любовь