Дорогой Адриан Моул!

Боюсь, мне не стоит называть Вас “Ади”, а уж Вам тем более рановато обращаться ко мне “Джонни”. Собственно, меня вообще никто не называет “Джонни”, только “Джон”. Не хотел бы выглядеть в Ваших глазах стареющим занудой, но все же не удержусь от совета. Учтивость требует в официальных письмах обращаться к людям старше Вас по возрасту и выше по положению на “вы”. Впрочем, учитывая нашу довольно долгую переписку, не стану возражать, если Вы будете обращаться ко мне “дорогой Джон Тайдман”. Но только не “Джонни”! Друзья называют меня по-разному, однако позволю себе сохранить эти прозвища при себе (это, как правило, вариации на тему моей фамилии, а не имени).

Ваше последнее письмо было в высшей степени оригинальным. Не заглянули ли Вы случайно в родительский бар? А может, тайком допили остатки вина с праздничного стола? Очень надеюсь, что второй попытки нюхать клей не было.

Не могу не порадоваться Вашему решению отказаться от самоубийства хотя бы до конца этого года. Ваша смерть стала бы для всех жестоким разочарованием. Поэт имеет право на смерть в юные годы только в том случае, если к этому времени он уже успел оставить свой след в поэзии (пример: Китс, Шелли, Чаттертон и т. д.). Большинство поэтов оттачивают свое мастерство лишь к зрелым годам (пример: Вордсворт и, пожалуй, Теннисон). Уверен, что и маме Вашей очень бы Вас не хватало, так что лучше оставайтесь среди живых.

Трудно сказать, по какой причине грамматика в Вашем последнем письме оставляет желать много лучшего. Что же касается стихотворения “Возрождение осени”, то в нем определенно есть некоторые достоинства. На недостатки указывать не стану, надеюсь, Вы сами разберетесь, когда перечитаете “Возрождение” на свежую голову.

Оставьте волнения за судьбу нашего архива. Уверяю Вас, что сотрудники службы безопасности успеют уничтожить все важные документы до того, как они попадут в руки КГБ.

С пожеланиями поэтических успехов,

искренне Ваш

Джон Тайдман.