Джек развернул письмо, доставленное курьером накануне выборов, и перечел его.
Глубокоуважаемый мистер Баркер,
Я не сомневаюсь, Вам будет приятно узнать, что сегодня в 10 утра я отреклась от престола. Я, конечно, прекрасно осведомлена о том, что Вы не признаете монархии, но я?то признаю.
Встает вопрос, кто сменит меня на троне, но Вас это заботить не должно, поскольку, как я подозреваю, Вы скоро больше не будете премьер – министром.
Я сочла, что неучтиво будет не известить Вас о моем решении, ведь у нас с Вами есть общая история.
Искренне Ваша,
Элизабет.
Джек снял телефонную трубку и набрал номер, который помнил наизусть. Пат отозвалась сразу же. Она была на кухне: он слышал, как подвывает их старая посудомоечная машина.
– Пат, приезжай за мной, – сказал Джек.
Она произнесла с упреком:
– Ты слушаешь Коэна. Ты же знаешь, как он на тебя действует. Джек, выключи его сейчас же!
Джек взял пульт и уменьшил громкость, но тоска и горечь никуда не делись.
– Не следовало нам разводиться, Пат. А мне не надо было идти в политику. Пат, приезжай за мной.
– Я не могу, – ответила Патрисия. – Я живу не одна.
Джек молчал. Леонард Коэн стенал о смерти и отчаянии. Наконец Джек спросил:
– Кто он?
– Пиренейская горная собака по кличке Джек.
Джек Баркер не знал такую породу, но по названию догадывался, что собака большая.
– Приезжай и забери меня, – повторил он.
54
В первый рабочий понедельник правительства новых консерваторов над крышами переулка Ад зарокотал вертолет. Повисев несколько секунд в воздухе, он опустился на лужайку, где прежде росли деревья. Предрассветную тишину разорвал рев мотора. Несмолкающее «бык – бык – бык» лопастей и вой двигателя перебудили весь переулок, жильцы выпрыгивали из кроватей и бросались к окнам. Собаки тупика ожесточенно лаяли, предупреждая друг друга о возможной опасности.
Отодвинув штору, Камилла не сразу поняла, что она видит. Какой?то чудовищный жук, стрекоча, сидел на лужайке и выбрасывал из брюха фигуры в черной одежде и масках. Она обернулась к Чарльзу и не поверила своим глазам: муж неторопливо надевал на пижаму халат.
– Боже мой, Чарльз! – крикнула она. – Может, ты еще умоешься и причешешься, чтобы подойти к окну?
Входная дверь затряслась под мощными ударами и затрещала. Сердитые голоса выкрикивали неразборчивые команды, на лестнице затопали тяжелые ботинки. Чарльз взял с туалетного столика расческу и стал причесываться.
– Собаки замолчали, – сказала Камилла. – Где собаки?
Увидев, как в предрассветной синеве к дому Чарльза и Камиллы несутся черные силуэты, королева без раздумий бросилась на защиту сына.
Чарльз, лысеющий и морщинистый, в скором будущем дедушка, оставался для нее ребенком. Елизавета не стала терять время на халат и шлепанцы, а метнулась вниз по лестнице, выскочила на улицу и понеслась по переулку, как была, в хлопчатобумажной ночнушке и босиком. В детстве она слышала, как взрослые шепотом говорили о судьбе Романовых, которых расстреляли на рассвете. Если понадобится, она пожертвует собственной жизнью, лишь бы убийцы пощадили Чарльза.
Пересекая лужайку, она заметила в открытом люке вертолета Гарриса, Сьюзен, Фредди, Тоску и Лео: их гладили солдаты.
Когда выбили дверь спальни, Чарльз был уже готов. Чего?то подобного он ожидал с того самого момента, как понял, что его монаршая жизнь целиком находится в руках народа. Без согласия народа королевская семья править не сможет.
Камилла зажмурилась, ослепленная софитами съемочной группы, и пожалела, что
– Я пришел освободить вас, ваше королевское высочество.
Сынок отвесил глубокий поклон, и Камилла заметила у него на макушке накладку. Она потуже запахнула халат и причесалась пятерней.
Чарльз сказал:
– Мистер Инглиш, так уж необходимо было ломать мою дверь? Если бы вы позвонили, вам отворили бы.
Не такой видел сцену освобождения Сынок Инглиш. Он рассчитывал на пылкую благодарность, в крайнем случае – на любезный прием. Глядя на эту стареющую пару, он не мог представить их правящими чем?то покрупнее рыночной палатки.
– Может, спустимся в гостиную? – предложила Камилла. Она стыдилась неубранной постели и панталон на полу у кровати.
Перешагнув через обломки двери, Чарльз, Камилла и Сынок спустились в гостиную, за ними по пятам – съемочная группа и солдаты.
Тут в дом с криком «Чарльз! Чарльз! Мой милый мальчик!» ворвалась королева и упала принцу в объятия, сама поразившись тому более других. Она расплакалась у Чарльза на груди.
– Я думала, они шли убить тебя.
Громко поплакав несколько секунд, королева подумала: «Я веду себя как палестинские матери в новостях, надо взять себя в руки, засвистать веселый мотивчик».
Наконец королева и Чарльз расцепились, вытерли глаза и высморкались в кусочки туалетной бумаги, поданные Камиллой; все трое уселись на диван и приготовились слушать Сынка.
– Ваше величество, – начал он, кланяясь королеве.
– Я вынуждена остановить вас, премьер– министр, – сказала та. – Я больше не королева. Вчера я отреклась от своего сана. Теперь я мать короля, и я не хочу возвращаться в общественную жизнь. Мой муж не достаточно здоров для переезда, так что я останусь в переулке Ад до тех пор, пока… пока муж не перестанет во мне нуждаться.
Королева взяла Чарльза за руку и крепко– прекрепко стиснула.
Сынку подновили макияж, и он, взятый крупным планом, опустившись на колено перед монаршими особами, снял с их лодыжек жетоны.
На следующий день, читая «Таймс», Камилла порадовалась, что сделала педикюр. Фотография ее левой ступни занимала половину первой полосы.
55
Королевская семья собралась к вечернему чаю в помпезном тронном зале Виндзорского замка. Принцесса Шанель с уже заметным животиком разливала бергамотовый чай из серебряного чайника в затейливо расписанные фарфоровые чашки. Король Чарльз и королева Камилла, сидевшие рядом на богато украшенных тронах, от чая отказались: им и без того было жарко в коронационных мантиях с горностаевой оторочкой, да еще мешали тяжелые и неудобные короны. Принц Уильям и принц Гарри ерзали на золоченых парчовых стульях, мечтая, чтобы скорее миновал следующий час. Военная форма была хуже смирительной рубашки.
Принцесса Шанель чинно отхлебнула чай.
– Может, назовем ребеночка Гуччи? – спросила она принца Гарри. – Гуччи подойдет и мальчику, и девочке.
– Гуччи? – оторвался от чтения письма король Чарльз.
– А мне нравится, – сказал Гарри. – Чумовая кликуха!
– Нет, Гарри, это смешно, – возразил Чарльз. – Моего внука не будут звать Гуччи.
Камилла поправила корону и вздохнула: она всегда слегка напрягалась, перед тем как откроют двустворчатые двери. Чарльз вернулся к письму. Его доставили вместе с запиской от Дуэйна Локхарта, в
