проверить, удастся ли «капиталистической женщине» устоять против его вина. Он произносил тост за тостом за молодую жену посла Россо, и скоро глаза ее закатились.
Поговорить толком за время этого длинного обеда мне так и не пришлось. Мои соседи по столу оказались неразговорчивыми. Меркулов, сидевший справа от меня, оказался очень мрачной личностью; когда я пытался завести с ним разговор, он отвечал кратко и односложно. Слева от меня сидел дородный посол Китая, с которым я тоже пытался поговорить. Но на каком бы языке я ни пытался завести с ним разговор, он не понимал, а я, к сожалению, не знал китайского языка. Мне оставалось только наблюдать за тем, что происходило за нашим столом и маленькими столиками. Кстати, обстановка за ними была куда свободнее, чем за нашим.
Когда долгий ужин закончился и мы встали из – за стола, ко мне подошел и представился граф Шуленбург. Он сказал, что накануне прилетел из Берлина, чтобы принять участие в празднествах. И заметил, что в германском министерстве иностранных дел считают заключение соглашения между Финляндией и Советским Союзом делом решенным. Согласно его мнению, Финляндия могла бы предложить один остров поблизости от Ханко, который бы удовлетворил Советский Союз. Я подумал, что он имеет в виду Юссарё, об уступке которого мы запросили правительство, и удивился, как могла произойти такая быстрая утечка информации из Хельсинки. Но оказалось, что он имел в виду Утё, который упоминался в германской прессе.
Я сказал, что не уверен в том, что соглашение будет достигнуто, поскольку все зависит от советской стороны.
«Вам, разумеется, виднее», – ответил Шуленбург.
Разговор перешел на трудности переговоров, и я выразил сожаление, что после советско – германского пакта ситуация изменилась не в нашу пользу. Я отметил, что не в интересах Германии позволить Советскому Союзу вести свою собственную линию в этом вопросе.
Шуленбург сказал: «Но что мы можем сделать? У нас связаны руки. В настоящий момент мы ничего не можем сделать. Сейчас СССР получил ту возможность, которой давно дожидался».
Потом мы поговорили о положении в Германии, которое, по его признанию, было плохим, хотя и не таким плохим, как в России. «Если бы немцы увидели, какой здесь недостаток продуктов питания, они бы не ворчали так много», – заметил посол.
В целом, судя по словам моего собеседника, германо – советская дружба была не такой уж горячей. Он говорил о русских в самых презрительных выражениях и в конце концов сконцентрировал свой огонь на нынешнем банкете. «Und mit diesen Menschen mussen wir zusammenarbeiten!» («И с такими людьми мы должны сотрудничать!») – сказал он, когда мы прощались.
Мне удалось также переговорить с народным комиссаром внешней торговли Микояном, одним из ближайших друзей Сталина. Он был в курсе проходивших переговоров и выразил надежду, что они закончатся соглашением. Я пожаловался и ему на чрезмерность советских требований, которые ставят под вопрос достижение соглашения. Он удивился, сказав, что они были «минимальными», как говорили все советские руководители. Он сообщил мне, что, когда в Совете Министров обсуждали требования, которые предстояло предъявить Финляндии, то решили, что ей должны были быть предъявлены самые легкие требования. Все они испытывают громадное уважение к Финляндии; в ходу пословица «финский народ – твердый народ», и к нему надо относиться с осмотрительностью. «Представьте себе, – сказал он, – если бы в нашем правительстве были одни только русские, все обстояло бы совсем по – другому. Но Сталин грузин, я – армянин, и многие из остальных относятся к национальным меньшинствам. Мы прекрасно понимаем положение малых стран».
Микоян не скрывал своего восхищения Сталиным. Ленин, по его словам, был очень одаренным человеком, но Сталин – гений, что значит гораздо больше. При этом Микоян не забывал прикладываться к бокалу, и разговор становился все менее связным.
Прием все еще продолжался, когда я начал пробираться к выходу; домой я вернулся в три часа ночи. Новые инструкции, которые были обещаны нам накануне, еще не прибыли из Хельсинки.
Глава 5
Конфликт обостряется
Утром 8 ноября из Хельсинки была получена шифрованная телеграмма, расшифровка которой продолжалась до одиннадцати часов. Это оказались новые инструкции, составленные президентом и согласованные с главами парламентских фракций. Согласно этим инструкциям передача полуострова Ханко не подлежала обсуждению, будь то на условиях аренды, продажи или обмена. Это относилось и к островам в окрестностях Ханко. Обсуждать статус Юссарё, таким образом, не следовало. Уступка Ино могла рассматриваться только при условии, что Россия откажется от своих требований по Койвисто и Ханко. Нам предоставлялись полномочия обсуждать уступку только северной части полуострова Рыбачий. Компенсации, которые следовало потребовать за уступки на Карельском полуострове, должны были поступить в следующей телеграмме.
Все мы были очень разочарованы полученными инструкциями. Мы ожидали, что в Хельсинки поймут: соглашение может быть достигнуто только путем новых уступок. Поэтому мы запрашивали разрешение предложить уступку Юссарё на западе и Ино на востоке. Поскольку нам было отказано, мы, после обсуждения, решили еще раз испытать твердость негативной позиции Хельсинки. Плодом наших обсуждений была телеграмма, отправленная около полудня:
«Инструкции получены. Если не удастся заключить соглашение на этой основе, можем ли мы прервать переговоры?»
Ответ на наш запрос пришел около полуночи:
«Вы осведомлены, что сделанные нами уступки максимальны, насколько это позволяют наша безопасность и независимость. Если невозможно заключение соглашения на этой основе, вы имеете право прервать переговоры.
Новые инструкции не оставляли нам пространства для маневра в решающей фазе переговоров. У Паасикиви начался очередной приступ гнева. Он яростно критиковал инструкции: «Если военные ничего не могут сделать, необходимо избежать войны и дать задний ход. Никто из армейцев, кроме Маннергейма, ничего не понимает».
И действительно, Маннергейм сказал Паасикиви, когда они сидели вечером накануне нашего отъезда: «Вы обязательно должны прийти к соглашению. Армия не в состоянии сражаться».
Из Хельсинки позвонил корреспондент «Свенска Прессен» с просьбой сообщить новости. Я вкратце обрисовал ему ход событий и спросил, опубликованы ли в утренних газетах какие – нибудь правительственные сообщения. Из его слов я узнал, что Государственный совет накануне вечером собрался на совещание в одиннадцать часов. На нем присутствовали также спикер парламента Хаккила и председатели парламентских фракций. Присутствующие были поставлены в известность о нашем сообщении. Послеобеденные газеты вышли с сообщением, что президент утвердил новые инструкции.
Позднее я узнал подробности этого заседания. Кабинет министров и председатели фракций рекомендовали утвердить инструкции в том виде, в каком они и были отправлены. Но до заседания фракция социал – демократов сообщила о своей позиции. Мауно Пеккала, председатель фракции, одобрил новые инструкции как основу для переговоров, но высказал пожелание, чтобы участники переговоров с финской стороны вели обсуждение с целью избежать войны. Воистину удобная позиция для ведения дел: писать строжайшую инструкцию, отклоняться от которой не позволялось, но в то же время говорить: вы уж, ребята, не доводите дело до войны!
Переговоры прерваны
Восьмого ноября был день отдыха, поэтому отложили переговоры до завтра. Время прошло в осмыслении новых инструкций и обдумывании переговорной тактики. Мы решили, что будет лучше с самого начала отвергнуть требования предоставления баз в устье Финского залива. Если это остановит ход дела, переговоры придут к концу. Если советские руководители откажутся от своих требований, мы сможем продолжить разговор о Карельском перешейке и Суурсаари.
На основании данных, полученных по телеграфу, мы подготовили проект меморандума о собственности, которая должна была отойти вместе с территориями на Карельском перешейке. Общая стоимость собственности, которую требовалось компенсировать, достигала, по нашим подсчетам, 800 миллионов марок.
